Игумен Нектарий (Морозов)

«А я хотел, чтобы они со мной играли...»
Среди окружающих нас людей есть, условно говоря, люди трех категорий: совершенно нормальные, имеющие серьезные психологические проблемы и те, у кого психологические проблемы уже практически граничат с душевной болезнью или же перешли в нее. Безусловно, нужно немного по-разному оценивать те взаимоотношения, которые складываются у нас с людьми, к этим категориям принадлежащими. Если человек абсолютно нормальный — это одни принципы построения взаимоотношений. Если у человека есть некоторый душевный изъян, надо сделать на это поправку. Если этот изъян в его жизни является фактором преобладающим — значит, отношения точно нужно выстраивать как-то иначе, нежели с человеком душевно здоровым.
И всё это тоже имеет отношение к вопросу об одиночестве. Человеку важно постараться увидеть, что у него есть проблемы в поведении, которые людей отталкивают. Это возможно в основном тогда, когда у человека есть привычка к самоанализу, в частности к анализу прожитого дня, которая крайне необходима христианину и для подготовки к исповеди, и просто для того, чтобы куда-то в своей жизни двигаться, а не плыть по течению в неизвестном — а точнее, в известном — направлении.
Но гораздо чаще бывает, что человеку кажется: с ним-то всё «так», это у окружающих его людей явные душевные изъяны. И распознать, что же на самом деле происходит, бывает непросто. Как-то в течение многих лет мне доводилось наблюдать ситуацию, происходившую с одной моей знакомой. Есть у нее такая особенность: она куда ни придет, ее везде первоначально принимают очень хорошо, что и неудивительно — человек она живой, обаятельный. Все с радостью начинают с ней общаться. Проходит какое-то время — и общаться с ней все перестают. И не потому, что она кому-то что-то плохое делает, не потому, что она кому-то зло причиняет — на первый взгляд, это необъяснимо вообще. Она сама это интерпретирует однозначно: люди не умеют любить, и я никому не нужна.
Но я ее уже давно знаю, и я понял, что в ее жизни каждый раз реализуется одна и та же схема. Когда она приходит, ей очень хочется, чтобы о ней думали хорошо, и она в своем желании произвести впечатление буквально превосходит саму себя. А потом… Потом она становится такой, какая она есть. То у нее нет настроения, то она всецело поглощена какими-то своими делами — и среди всего этого совершенно не замечает людей. Она входит и ни с кем не здоровается, люди ей навстречу улыбаются, а она проходит мимо них. И окружающие, уважая ее выбор, просто перестают искать с ней общения. А она в этом видит то, что это они не хотят общаться. И идет искать других людей, потому что эти какие-то «не те». И всё повторяется. Так человек проживает всю жизнь. И это только один пример такого рода.
Другой пример, тоже с человеком, с которым мы друг друга знаем много лет. Человек очень страдает, что с ним — вернее, с ней — некоторые люди в храме не общаются. Особенно — что с ней не общается N. Спрашиваю: «А почему, в чем причина?» — «Наверное, я ей сразу не понравилась, увы, хотя мы не были даже толком знакомы». Мне это показалось странным, и я решил поговорить об этом с N. Оказалось, что N не только не имеет ничего против общения, но и когда-то чуть ли не догнать пыталась эту мою знакомую, а та от нее шарахнулась как от огня. Вот это с точки зрения нормального, здравого человека объяснить — как? А ведь речь и в первом, и во втором примере идет отнюдь не о людях сумасшедших — это люди, которые и работают, и вроде бы общаются, и церковной жизнью живут. Но взаимоотношения с людьми в своей жизни «организуют» так, что нарочно не придумаешь.
Или еще, из телефонного общения. «Батюшка, я что-то не так сделала?». Читаю это неожиданное смс и даже не знаю, что ответить. Следом: «Простите меня, я Вас очень прошу, простите!». Через несколько минут: «Я подумала и осмыслила, и понимаю, батюшка, что я это заслужила». Чуть позже: «Я исправлюсь. Я понимаю, что Вы не хотите мне отвечать, но всё же…». А я, конечно, не только не обижался, но и никак в толк взять не могу, с чего человек всё это пишет. Мой рабочий день нередко занимает 12–14 часов — это и послушание настоятеля храма, и руководство епархиальным отделом, и руководство нашим фондом социальной поддержки «Хорошие люди», и общение с людьми, которые ко мне как священнику приходят или как к психологу обращаются… Все, с кем мы работаем или делаем какие-то общие дела, об этом знают. И если я днем не смог ответить на звонок и даже к вечеру еще не смог, поскольку ни минуты свободной, ни сил не было, большинство это воспринимает с пониманием. Но кто-то готов звонить пять раз, десять раз, пока я не брошу все свои дела, чтобы поговорить. А кто-то умудряется написать десять-пятнадцать сообщений, которые мне остается читать разве что за рулем (чего, конечно, делать ни в коем случае нельзя) и из которых я в конце концов понимаю, что ничего срочного у человека нет, но он, пока я не мог в сообщения заглянуть, уже успел обидеться, насочинять себе какую-то вину, из-за которой я, по его мнению, с ним не общаюсь, осознать, что он это заслужил, попросить у меня прощения, потом опять обидеться и продолжить требовать у меня уже на всё это ответа. А впоследствии еще этот человек может в разговоре со мной горько сетовать на то, что наши взаимоотношения не сложились, что я не воспринимаю его как внутренне близкого человека. Но с чего близость-то начинается…
Порою очень показательно бывает, как кто-нибудь общается, допустим, с кошкой. Один человек подзовет к себе кошку, погладит, за ухом ей почешет — и кошка мурлычет уже, примостилась у него на коленях и не уходит. А другой человек возьмет эту несчастную кошку и как-то так начинает ей пытаться сделать приятно, что она от него сбегает. И вроде бы ничего он такого не делал — за хвост ее не тянул, шпилькой в глаз не тыкал. Но неумение выстроить общение так, чтобы оно в том, с кем ты общаешься, вызывало положительный отклик, даже на подобном уровне сказывается. И это, безусловно, болезнь души. И у детей некоторых душа бывает уже таким образом повреждена — и ребенок, желая привлечь к себе внимание, делает с другим ребенком то, от чего тот может только заплакать и убежать. Я видел как-то мальчика, который игрушечным самосвалом ударил сверстника по голове — так, что нанес травму. Его спрашивают: «Ты зачем мальчику голову разбил? Что он тебе сделал?» — «А я хотел, чтобы они со мной играли…»
Так поступают дети. И взрослые поступают порой аналогично, хотя и не бьют друг друга по голове самосвалом. Сколько бывает ситуаций: юноша хочет познакомиться с девушкой, но избирает для этого нечто не то что неподходящее, а порой оскорбительное. В школе он, чтобы привлечь внимание понравившейся ему девочки, дергал ее за косу или давал ей пинка, так что она в сугроб летела. И теперь он опять же другого способа не знает, поэтому делает всё то же самое, только на уровне общения. Делает ей непристойное предложение, например. Он что, плохо к ней относится? Нет, это просто единственный шаг к сближению, который ему приходит в голову.
И еще: когда человек ходит и как какую-то мантру повторяет во всех разговорах: «Я одинок, я одинок, я одинок…» — это то же явное проявление духовной болезни. Как правило, этот человек на самом деле хочет быть одиноким. Ему нравится от этого страдать, нравится себя и других этим мучать. Он какое-то совершенно ненормальное наслаждение находит в том, чтобы других в своем одиночестве убеждать, в том, чтобы все признавали, что ему действительно плохо. И, конечно, не стоит становиться участником этой игры. А в данном случае игра для человека важнее, чем выход из этого состояния.
Суть этого состояния — патологический замкнутый круг гордости. Она всегда стоит за тем, что человек что-то всему миру упорно доказывает. И результат этого доказывания, как правило, весьма неутешительный.
Представьте: вот для меня, допустим, очень важно достроить храм, настоятелем которого я являюсь. И я действительно очень по этому поводу беспокоюсь — из-за того, что какие-то вещи делаются с задержкой, текущему состоянию храма это вредит. Есть люди, которые мне в этом сопереживают, но для меня достроить храм всё равно важнее, чем для них. Кто-то мне в утешение говорит: «Батюшка, да ничего страшного, мы и в недостроенном молиться привыкли. Служба ведь совершается? Совершается». И если я здравомыслящий, тем более верующий человек, то я не буду им доказывать, что это на самом деле очень большая проблема, которую они по жестокосердию своему неспособны понять, что совершенно нет средств и что я всё равно не смогу успокоиться. Я их поблагодарю за душевное участие, за посильную помощь. Если же я человек гордый, самолюбивый, не умеющий доверять Богу, то я, конечно, начну им объяснять, что и они меня не понимают, и никто не понимает, и это одиночество для меня приобретет характер самой настоящей трагедии. Конечно, эти люди меня испугаются, разойдутся в разные стороны, и тогда я действительно буду одинок.
Очень важно время от времени задавать себе простой вопрос: «А мне самому было бы хорошо, если бы рядом со мной был такой человек, как я?» И помнить: на самом деле люди всегда ищут тех, с кем хорошо — они ищут тех, от кого могут почерпнуть и утешение, и радость, и помощь. Поэтому если ты меняешься и становишься таким, это постепенно начинает притягивать людей как магнит. И люди будут рядом. Обязательно.