Николай Ге и Лев Толстой
Суд Синедриона. «Повинен смерти!» – одна из самых оригинальных, но и наименее понятых картин. Входила в поздний «страстной цикл» художника. Картина была запрещена к экспозиции президентом Императорской академии художеств великим князем Владимиром Александровичем, и Ге увез ее в свое имение.
Репин, увидев «Суд синедриона», написал Толстым, что первосвященник Каиафа на картине – портрет Льва Николаевича. Каиафа, шествующий в центре толпы мимо оплеванного Христа, в самом деле портретно похож на Толстого. Репин пишет иронически, но случайно или нарочно получилось такое у Ге – получилось великолепно. Это свидетельствует не об измене Толстому, а о том, что и его учение было для Ге лишь учением своего Времени.
Ге удивлял податливостью к новым веяниям, горячим желанием их понять. Он не остался «человеком времени Белинского», которому поклонялся, не остался «человеком времени Герцена», который был его кумиром, не остался «человеком круга Некрасова и Салтыкова-Щедрина», которых глубоко уважал. Он пришел к Толстому, потому что настало время, когда это учение Толстого оказалось для него ближе и нужнее, чем всякое другое. Само толстовское учение – не случайная игра ума, а совокупность идей и чувств, неизбежно появляющихся в определенную эпоху, в свое Время.
Художник был убежденным, истовым толстовцем. Мало того, из переписки Льва Толстого и Николая Ге понятно, что писатель называл художника еще более убежденным толстовцем, чем, собственно, был сам.
Толстовство — религиозно-этическое общественное течение в России конца XIX — начала XX вв. Возникло на основе учения Льва Толстого. Последователи учения отказались от употребления мяса, алкоголя и табака. Также отказались от военной службы и уничтожили даже личное оружие. Главный уклад жизни — патриархальный… Допускается свободное толкование Евангелия, но не признаются остальные книги Библии. Основные заповеди: не гневайся, не прелюбодействуй, не клянись, не противься злу насилием, возлюби врагов своих (другие народы) как ближнего своего (свой народ). За критику церкви Толстой и его сподвижники были отлучены от церкви.
Ге к тому времени был под зорким оком Синода. Все толстовцы преследовались надзорными органами, и художник не стал исключением. Напротив — члены Синода возмутились столь униженным изображением Христа. Обер-прокурор Победоносцев вообще счел это даже надругательством.
Православная церковь вообще исповедовала жесткие принципы изображения Спасителя: он должен изображаться как человек прекрасный и духом, и телом. Искусствоведы утверждают, что в работе над шедевром Ге опирался на католическую или протестантскую традицию.
Поговаривают даже, что скандал с “Судом Синедриона” дошел до самого императора. Когда тот увидел картину, закричал: “Разве это Христос? Это какой-то больной Миклухо-Маклай! “После такого заявления весь Страстной цикл художника стал опальным. Полотна запрещали, снимали, увозили. Поскольку публично художник выставляться не мог, Ге нашел другой, совершенно новый для того времени способ демонстрации своего искусства — на квартирах друзей в Москве, Петербурге. Именно после этих поступков художника XIX века искусствоведы века XXI нарекли первым русским художником андеграунда.
Чуть позже “Суд Синедриона” отправился на хутор, где жил художник…
После кончины художника его сын переправил две последние работы отца, в том числе «Суд Синедриона», Льву Толстому в Ясную Поляну. Снятые с подрамника полотна были обернуты в газетную бумагу, и типографский шрифт отпечатался на картинах. Дочь Толстого Татьяна Сухотина-Толстая сумела только частично удались фрагменты газеты из полотна. В 1897 году "«Суд Синедриона» был передан в дар Третьяковской галерее, годом позже он был на время помещен в экспозицию, а затем перенесен в запасники.
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 6
Дружба между Ге и Толстым завязалась в 1882 г. В этом году Ге случайно прочитал в газетах статью Толстого о «переписи населения» в Москве. Посетив подвалы и увидев в них несчастных, Толстой писал: «Наша нелюбовь к низшим – причина их плохого состояния.» Эта фраза электризовала Ге, он отправился в Москву, прожил там больше месяца и каждый день бывал у Толстого. Он начал портретировать Толстого и его семью. Впоследствии он посещал его несколько раз и в Ясной Поляне; они сблизились между прочим и по той причине, что сам Толстой после написания Анны Карениной испытал глубокий жизненный кризис и сильный процесс перерождения. Они переписывались, обменивались планами. Ге советовался с Толстым по поводу своих работ и следовал его совету выражать в своих картинах простое христианство, общепонятное и нужное людям.
Ге сблизился с Толстым до такой степени, что Толстой в шутку мог сказать: «Если меня нет в комнате, то Н. Н. может вам ответить; он скажет то-же, что я»
Ты же знаешь.что люблю делиться своими "находками".Есть много интересных вещей.информации.мыслей.событый...А мне только радость от того.что кому-то моя писанина интересна.
Об этом художнике мало кто знает.А жаль!
Одна их переписка чего стоит?! Я её в альбоме "СТАРЫЕ ПИСЬМА" постепенно выложу.
HИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ ГЕ
Москва, 1884 год, 6 марта
Дорогой Николай Николаевич.
Очень порадовали меня своим письмом . Мы живем по-старому, с тою только разницею, что у меня нет такой пристальной работы, какая была при вас , и от этого я спокойнее переношу ту нелепую жизнь, которая идет вокруг меня. Я занят другим делом, о котором скажу после,- таким, которое не требует такого напряжения . Книгу мою, вместо того, чтобы сжечь, как следовало по их законам, увезли в Петербург и здесь разобрали экземпляры по начальству . Я очень рад этому. Авось кто-нибудь и поймет. О портрете вашем слышал только от одного приезжего из Петербурга, что он стоит в особой комнате с портретом Майкова Крамского и что двери в эту комнату закрыты и многие не заходят туда . Суждений никаких еще не слыхал.
Одна их переписка чего стоит?! Я её в альбоме "СТАРЫЕ ПИСЬМА" постепенно выложу.
HИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ ГЕ
Москва, 1884 год, 6 марта
Дорогой Николай Николаевич.
Очень порадовали меня своим письмом . Мы живем по-старому, с тою только разницею, что у меня нет такой пристальной работы, какая была при вас , и от этого я спокойнее переношу ту нелепую жизнь, которая идет вокруг меня. Я занят другим делом, о котором скажу после,- таким, которое не требует такого напряжения . Книгу мою, вместо того, чтобы сжечь, как следовало по их законам, увезли в Петербург и здесь разобрали экземпляры по начальству . Я очень рад этому. Авось кто-нибудь и поймет. О портрете вашем слышал только от одного приезжего из Петербурга, что он стоит в особой комнате с портретом Майкова Крамского и что двери в эту комнату закрыты и многие не заходят туда . Суждений никаких еще не слыхал.
Нарисованное вами мне понятно . Правда, что, фигурно говоря, мы переживаем не период проповеди Христа, не период воскресения, а период распинания. Ни за что не поверю, что он воскрес в теле, но никогда не потеряю веры, что он воскреснет в своем учении. Смерть есть рождение, и мы дожили до смерти учения, стало быть, вот-вот рождение - при дверях. Душевный привет Анне Петровне от меня и всех наших. Редко приходится писать эти слова так правдиво. Поцелуйте от меня вашу внучку.
Ваш Л. Толстой.