От того стихия света и глаза, как орудие зрения, в древнейшем языке обозначались тождественными названиями:  а) зреть, взор, зоркий, зорить – присматриваться, наблюдать, прицеливаться, зорька – прицел на ружье,  обзариться – промахнуться из ружья,  зырить – зорко смотреть,  зирять – оглядываться,  зирк – глядь, зирок = зрачок,  зорный – имеющий хорошее зрение,  и зо(а)ря, зирка (малор.) – звезда,  зирка с метлою – комета,  зо(а)рница (зирныця, зарянка) – утренняя или вечерняя звезда, планета Венера;  зарница – отдаленная молния = малор. блискавиця, которой приписывают влияние на созревание нив и которую потому называют хлебозоркою,  глагол “зреть, со-зревать” указывает на мысль, что поспевающие хлеба, окрашиваясь в жёлтый, золотистый цвет, чрез то самое уподобляются солнечному блеску;  зрелый – собственно: светлый, блестящий;  зорить – о молнии: сверкать и помогать вызреванию нив;  зорить – прочищать, прояснять, например, “зорить масло” – дать ему отстояться, очиститься  зазорить – зажечь, засветить свечу,  зарный (свето-зарный) – горячий, страстный,  зарево – отражение пламени,  зорко (вятск.) – ясно;  дозор – присмотр и дозоры (перм.) – зарница.  Слово зрак, означающее у нас глаз, у сербов значит: солнечный луч, подобно тому как у немцев stern – и звезда и зрачок глаза. В Краледворской рукописи: zira (светить) «jasne slunecko”;  литов. zereti – блестеть, сиять,  в) Видеть и серб. виддело – свет;  с) малор. бачыть – смотреть и санскрит: bhas – блистать и видеть;  d) малор. глагол дивитьця – смотреть и его корень из санскрита: div – светить, divan – день.  На эту древнейшую связь понятий света и зрения в слове “дивитьця” указывает народная загадка о месяце, в которой почти каждое слово есть метафора:  “лысый вил криз забор дывитця (вариант: загляда)«, т. е. месяц, в виде быка, смотрит или проще – светит сквозь забор,  е) В народном поверье слово глядеть употребляется в значении “светить”: если, замечают крестьяне, новый месяц обглядится до трёх дней, то во все время до следующего нарождения этого светила будет стоять ясная погода; а если на новый месяц польёт дождь и тучи помешают ему оглядеться, то в продолжение четырёх недель погода будет дождливая.  В заговорах находим такое обращение к звезде: “ты заглянь, звезда ясная, на двор к рабу божьему»,  f) Бельмы – глаза, от слова белый = светлый; зеница (ока = зрачок), зенки, зеньки – глаза и зенка – стекло от глагола зе(и)ять – блестеть: здесь глаз сближается со стеклом на том же основании, на каком ясное небо названо было “стеклянною горою”,  g) Луна, луниться – светать, белеть и лунить – хлопать глазами. Постоянный эпитет, сопровождающий очи – ясные, светлые; малорусы говорят: “свитить очима«, а в литературной и разговорной речи обыкновенны выражения: сверкать глазами, посыпались искры из очей, и т. п. Из такого сродства понятий света и зрения, во-первых, возникло мифическое представление светил небесных – очами, а во-вторых, родилось верование в чудесное происхождение и таинственную силу глаз.  Представление светил очами равно принадлежит народам и Старого и Нового Света. Во многих языках Восточного архипелага названия, даваемые солнцу, означают: око дня.  Скандинавские поэты солнце, луну и звезды называют глазами неба, и наоборот: глаза человека уподобляют солнцу и луне, а лоб (чело) его – небесному своду, что встречается и в наших старинных рукописях: “яко на небеси светила солнце и луна, гром, ветр, сице и в человеке во главе очи, и глас, и дыхание, и мгновение ока, яко молния».  Выше мы привели болгарскую загадку, которая о солнце и месяце выражается, как о глазах дня и ночи. Это уподобление должно было занять подобающее ему место в антропоморфических олицетворениях неба и его явлений.

В Ведах солнце называется глазом Варуны (= неба), самое божество дневного света (Savitar) именуется златоглазым, а в некоторых гимнах солнце и луна представляются двумя очами неба.  Верховный бог германцев Один (Вотан) называется одноглазым: в человеческом образе его олицетворено дышащее бурями грозовое небо, с высоты которого солнце, словно громадное всемирное око, озирает землю.  Подобно тому у персов оно представлялось глазом Ормузда, у египтян – Демиурга, у греков Зевса.  Греческий миф знает ещё Зевса трёхглазого: два глаза составляют естественную принадлежность человеческого олицетворения, а третий во лбу есть солнце.

Отсюда в средние века явилось то обычное изображение божества в виде всевидящего ока, испускающего из себя кругом солнечные лучи, которое вошло в церковную символику и удержалось до настоящего времени; на иконах око доныне рисуется среди облаков.  Эпитет “всевидящего” придавали солнцу ещё индусы, и эта характеристическая черта постоянно соединяется с ним в народных сказаниях, на которые укажем несколько ниже.

Первобытные племена обожали в стихиях их живую творческую силу, и как в самой природе различные явления неразрывно связаны между собою и сопутствуют друг другу, так и в мифических представлениях они нередко сливаются в одно целое.  Религиозное чувство древнего человека по преимуществу обращалось к весеннему небу, которое являлось его воображению во всем божественном могуществе: одетое грозовыми тучами, оно вещало в громах, разило в молниях, изливало семена плодородия в дожде и, взирая с высоты на дольний мир ясным солнцем, пробуждало природу к новой жизни. Яркие лучи весеннего солнца возвращались миру вместе с дождями и молниями, и вместе с ними похищались на зиму злыми демонами; от того и в народных поэтических сказаниях мифы солнечные и грозовые взаимно переплетаются и спутываются. Таково греческое сказание об исполинских одноглазых циклопах; в образе великанов арийские народы представляли тёмные тучи, громоздящиеся по небесному своду; так как громовые удары уподоблялись стуку кузнечных молотов, а молнии – стрелам, то о циклопах рассказывается, что они куют Зевсу молниеносные стрелы.  В этой грозовой обстановке солнце представляется как глаз во лбу великана; самое имя циклопов указывает на круглый диск солнца – ήλιου χυχλος — «солнечный бык». Собственно древнейшее представление должно было всем циклопам вместе дать один глаз, как едино на небе солнце, и воспоминание об этом сохранила норвежская сказка.  Давно когда-то, повествует сказка, заплутались двое детей в лесу, развели огонь и сели греться. Вдруг послышался страшный треск и затем показались три великана, вышиной с дерево; у всех трёх был один глаз, и они пользовались им по очереди: у каждого великана было во лбу отверстие, куда и вставлялся общий всем глаз. Ловкие дети успели одного из великанов ранить в ногу, а других напугать, так что тот, который держал глаз во лбу, уронил его наземь; мальчик тотчас же подхватил его. Глаз был так велик, что не уложить и в котёл, и так прозрачен, что мальчик видел сквозь него все, будто в светлый день, хотя и была тёмная ночь. В другой норвежской сказке [I, 24] говорится о старой одноокой бабе, у которой сказочный герой дважды похищает глаз и заставляет выкупать его за дорогие диковинки. Смысл приведенного предания тот, что малютки-молнии, поражая великанов-тучи, освобождают из их власти солнце; подвиг совершается ночью, т. е. в то время, когда дневной свет затемнён облаками. Предание это совпадает с греческим сказанием о трех сестрах – старухах Грайях (γραιαι), названных так по их седым (т. е. дымчатым, облачным) волосам; они имели только один глаз = солнце и один зуб = молнию и также пользовались ими поочередно; Персей отнял у них то и другое и возвратил не прежде, как выпытав от них сведения, необходимые для дальнейших его подвигов. Необходимо, однако, заметить, что поэтическая фантазия первобытных народов относилась к явлениям природы с несравненно большею свободою, нежели какую вправе себе дозволить современный поэт. Если с одной стороны она отождествляла совершенно отдельные явления, по сходству некоторых их признаков, зато с другой – единое явление дробила на разные образы, по различию производимых им впечатлений. Как в периодических фазах луны древний человек усматривал погибель старого месяца и нарождение нового, так в закате солнца видел его смерть, а при утреннем восходе приветствовал рождение нового бога; в естественной смене годовых времён представлялась ему смена одного солнца другим: зимнее солнце уступало весеннему, весеннее – летнему, майское – июньскому, и так. далее.

В этих воззрениях, по мнению Шварца, нашла себе опору и басни о многих циклопах, из которых каждый имеет свой глаз во лбу. Предания об одноглазых великанах составляют общее достояние всех индоевропейских народов, а потому не чужды и славянам. Итак, дневное, озаренное солнцем небо олицетворялось в образе божества, во лбу которого горит единственный глаз; напротив,

ночное небо, усеянное бесчисленными звёздами (Ουρανός άδτερόεις), греки представляли многоглазым Аргусом (греч. Ἄργος = всевидящий). Убитый Гермесом, он был превращен богиней Герой в павлина: миф, возникший из поэтического уподобления звёздного неба великолепному, блистающему яркими звездочками хвосту павлина.

По древнегерманскому сказанию, когда светлые асы убили великана Thiassi, Один взял его глаза и забросил на небо, откуда кажутся они двумя звездами; если допустить догадку Я. Гримма, то эти глаза сияют в созвездии Близнецов.  Но ещё чаще звезды принимались за очи небесных карликов, в образе которых древний миф воплотил обитающие в облаках молнии. Так как ночной мрак сравнивался с тёмными тучами, а звезды – с блестящими в них молниями, то отсюда понятен переход к представлению звёзд очами карликов. В средние века место этих последних заступили ангелы; в ночные часы они кротко взирают на землю из своих небесных чертогов и охраняют мирный сон человека; в Германии запрещают детям указывать пальцем на звезды, чтобы не уколоть очей своему ангелу-хранителю. Из глаз убитого мальчика мифический кузнец Volundr выковал драгоценные камни, что стоит в связи с уподоблением звёзд самоцветным каменьям, рассыпанным по небесному своду; разгоняя облака и туманы, бог-громовник как бы куёт эти богатые украшения и прикрепляет их своим молотом к высокому небу. Селене (луне) греки давали эпитет светлоокой = γλαυωωπις. Стих о голубиной книге поведает, что зори утренняя и вечерняя, светел месяц и частые звезды зачались от очей божиих, или по другому варианту – что свет у нас светится от господних очей; с этим согласно любопытное краинское сказание: “Iz pocetka ne biase nista nego Bog, i Bog spavase i snivase. Vieke yjekova mu taj san trajase. Nu sudjeno bi, da se probude. Prenuv se iza sna ozirase se i svaki pogled mu sepromieni u zviezdu».  Перевод: Изначала не было ничего, кроме Бога, и Бог покоился и спал. Века веков продолжался тот сон. Но суждено было ему пробудиться. Очнувшись от сна, он стал озираться, и всякий взгляд его превращался в звезду. По индийскому преданию, солнце создано из глаз Брамы. Утренняя заря предшествует восходящему солнцу, точно так, как вечерняя провожает его при закате; она есть только отблеск от сияния его божественного ока. Потому сербы “восход солнца” называют прозором божиим; в народной песне поётся, что Бог заповедал трём ангелам сойти на землю. од божиjег` прозора, од сунчевог` истока Слово прозор (болг. прозорец, прозорче) имеет один корень с словами зоря, заря, зрак, про-зреть и означает: окно.  В нашем языке окно (уменьш. окошко, оконце), как отверстие, пропускающее свет в избу, лингвистически тождественно с словом око, от санскрита: aksha совмещает обозначение; следовательно, окно есть глаз избы. В числе других имён, присвоенных солнцу в санскрите, оно называется также “окном небесных пиров”.

В южной Сибири словом очко называют маленькое окошечко в питейных домах, через которое подают водку. Народная загадка, означающая “глаз”, говорит: “стоит палата, кругом мохната, одно окно, и то мокро». “Для празднования Семика выбирают лучший дом в селе, ставни окон (которого) выкрашены зелёною краскою, и по широте ставней намалевано чёрною краскою подобие лица: это изображение солнца… Замысловатая русская символика, в этом изображении видит отношение окна к солнечному свету, входящему в дом через окно”. (Сахаров., II, 107).  Малорусская загадка обозначает окно, дверь и печь в следующих выражениях: «одно просить: свитай, Боже! друге просить: смеркай, Боже! трете мовить: мени все одно, як в день, так в ночи!”

С восходом солнца небо, до той минуты погруженное в ночной мрак, прозревает; на востоке вспыхивает красная заря, и вслед за нею показывается самое светило. Появляясь на краю горизонта, оно как будто выглядывает в небесное окно, открытое ему богинею Зарею.  Болгарская загадка о ночном времени выражается: “у Господа един прозорец, а чрез него той не гледа; а русская загадка о восходящем солнце: “красная девушка в окошко глядит”.  По словам чешской сказки, Солнце к вечеру ворочается домой западным окном, а поутру выходит странствовать по свету восточным окном. Германцы верили, что бог Вотан (Водан —*Woðanaz, «Viðurr at vígum» — «Видур в боях» («ВЕДУН»);  Один (др.-сканд. Óðinn) озирает землю из окна своего небесного чертога и потому знает всё, что творится между людьми. Лонгобардская сага рассказывает, что вандалы молили Гводана (Один) о победе над винилами; бог отвечал, что дарует её тем, которых прежде увидит при своём пробуждении. Покровительствуя винилам, Фрея научила их, чтобы рано поутру обратились они на восток к окну, из которого обыкновенно смотрит Гводан. (– Die Götterwelt, 133.) У Гомера сказано, что Гелиос всё видит и всё ведает. Солнце, Месяц и Звезды – зоркие небесные стражи, от глаз которых ничто не укроется; к ним обращаются герои народных сказок с расспросами во всех трудных случаях жизни: “вы, – говорят они, – светите во все щели, вам все ведомо!”

В одной немецкой сказке добрый молодец отправляется искать потерянную сестру и приходит к красавице-Солнцу (“eine schone Frau – das war die Sonne”). Она принимает его дружелюбно и даёт обещание посмотреть на другой день попристальнее – “und am andern tage hat die Sonne geschienen so hell und so heiss, dass die Matter und das gras verdorrt sind».  У всех народов существует убеждение, что небесные боги взирают с высоты на землю, наблюдают за поступками смертных, судят и наказывают грешников.  В средневековом сказании об Александре Македонском приведены слова Дейдамия: “Бог всё ведает, пред ним ничто не утаено; солнце, месяц и звезды суть очи его”. (– Моск. Телегр. 1832, XXIV, 561)

Из этих данных объясняются сказочные предания: а) о чудесном дворце, из окон которого видна вся вселенная, а владеет тем дворцом прекрасная царевна ( = Солнце), от взоров которой нельзя спрятаться ни в облаках, ни на суше, ни под водами; b) о волшебном зеркальце, которое открывает глазам всё – и близкое и далекое, и явное и сокровенное. Там, где в русской сказке завистливая мачеха допрашивает волшебное зеркальце, в подобной же албанской сказке она обращается прямо к Солнцу. Народные загадки уподобляют глаза человеческие зеркалам и стеклам: “стоят вилы (ноги), на вилах короб (туловище), на коробе гора (голова), на горе два стекла (или зеркала = глаза)«;  сличи: глядильцо – зрачок глаза и гляделка, глядельце – зеркало;  то же сродство означенных понятий обнаруживается и словом зеркало (= зерцало, созерцать).  В древности зеркала были металлические; а потому мифическое представление солнца зеркалом, известное ещё греческим философам, совпадало с уподоблением его золотому щиту, о чём будет сказано в следующей главе.  Раскольники уверяют, что в зеркало по ночам смотрится нечистая сила, т. е. во время ночи блестящий щит солнца закрывается демонами мрака.  Вероятно, и примета, что разбитое зеркало предвещает несчастие или смерть, указывает на солнечное затмение, когда, по народному воззрению, нечистая сила нападает на это светило и стремится уничтожить его.

Не только с солнцем, но и с месяцем и звездами соединялась мысль о небесных окнах.  Небо, по народному выражению, – терем божий, а звезды – окна, из которых смотрят ангелы.  Связывая это представление с верою в зависимость судьбы человеческой от звезд, поселяне наши утверждают: как только народится человек, то Господь тотчас же велит прорубить в небе окошечко и посадит к нему ангела наблюдать за делами и поступками новорожденного в продолжение всей его жизни; ангел смотрит и записывает в книгу, а людям кажется, что то звезда светится. А когда человек умрет – окно запирается и звезда исчезает = падает с неба.

 Малорусские колядки изображают светила дня и ночи – окнами в небесном храме: Церкву ставлять, викна будують: Одно виконце – ясне сонце, Друге виконце – ясный мисяц, Трете виконце – ясны зирки. В первый день Светлой недели, встречая весну, крестьяне выходят в поле смотреть с пригорков на игру лучей восходящего солнца и, как скоро оно покажется на краю горизонта, начинают причитывать: Солнышко-вёдрышко, Выгляни в окошечко! Причитание это обращают к солнцу и тогда, когда тёмные тучи заволокут небо и настанет ненастье; на Украине говорят: “Сонечко, Сонечко! одчини, Боже, виконечко».  В русской народной сказке, замечательной по свежести древних мифических представлений, Иван-царевич, будучи преследуем злою ведьмою, скачет к теремам Солнцевой сестры (= Зори) и просит укрыть его: “Солнце, Солнце! отвори оконце». Приготовляя с вечера опару для поминальных блинов, крестьянки становятся против месяца и шлют к нему такое воззвание: “Месяц, ты Месяц, золотые твои рожки! выглянь в окошко, подуй на опару». По преданию русского народа, сам Бог научил человека делать окна. Долго люди не знали, как бы предохранить себя от непогоды и стужи; наконец чёрт ухитрился и выстроил для них избу: всем бы хороша – и тепло, и уютно, да темно, хоть глаз выколи! Сколько ни возился лукавый, а этому горю не помог. Но явился Господь и прорубил окно; с тех пор люди стали строить избы с окнами. Это один из древнейших мифов, примененный позднее, при забвении метафорического языка, к жилью человека. 

В грядах зимних облаков нечистая сила созидала свои постройки, помрачающие светлое небо (см. гл. XXI); но весною являлся бог-громовник, рубил молниями тучи и давал миру свет, или, выражаясь метафорически, прорубал окно в небесном чертоге. Называя солнце глазом, народ невольно должен был соединить с его закатом мысль о сне, смежающем очи, а с восходом – мысль о пробуждении.  У индейцев Северной Америки встречаем следующее любопытное поверье: когда бог Солнце закрывает свои очи, тогда наступает тёмная ночь, подобно тому, как человек, зажмуривший глаза, лишается света и возможности видеть, различать предметы. У нас это представление выразилось в пословице: “чем чёрт не шутит, когда Бог спит”, т. е. ночью, когда перестает светить солнце и всем овладевает нечистая сила мрака.  Малорусы о солнце, скрывшемся на западе, говорят: “солнце сточило»; по пословице “солнце днём работает, а ночью отдых берёт».  Сербы убеждены, что не следует говорить: солнце зашло или село, а “смирило се (легло на покой) сунце«.

“С Успеньева дня (15 августа), — говорят великорусские крестьяне, солнце засыпается», т. е. ночь удлиняется, а день становится меньше.  Выражение: “солнце садится”, употребительное и в других языках, указывает на стул, седалище, на котором отдыхает божество от дневных забот;  закат солнца в др.-вер.-немецком – sedalkanc, англос. setelgong;  наряду с словом sedal Гримм ставит выражение kadam, ср. вер.-нем. gaden – cubiculum.  Утомленное Солнце жаждало к вечеру успокоения и не только садилось, но и возлегало на постель и предавалось сну: “muss doch zu ruste gehen, so oft es abend wird, der schone himmelsschild”, слово ruste означало и покой, и захождение солнца; простой народ в Германии боялся в старину говорить о солнце, что оно заходит, а выражался: “sie gieng zu rost und gnaden”.

По литовскому сказанию, Вечерняя Звезда, заступающая место вечерней Зори, приготовляла богу дневного света мягкое ложе. Поутру Солнце пробуждается – erwacht, и греческая Эос (утренняя зоря) встает с постели (έχ λεχέων) Пифона, своего бессмертного супруга.  Наоборот, месяц и звезды бодрствуют ночью и удаляются на покой с началом дня; болгары, завидя перед утренним рассветом падающие звезды, думают, что они отправляются спать. Как свет уподоблялся зрению, так в свою очередь зрение нередко получало значение света.  Из древних языческих преданий о создании человека видно, что сродство этих понятий послужило основою весьма знаменательного мифа о происхождении человеческих глаз.  По свидетельству старинных славянских и немецких памятников, восходящих до XII столетия, очи человеческие создались от солнца; апокриф о сотворении Адама: “поиде Господь Бог очи имати от солнца”.  (– Пам. стар. рус. литер., III, 12) Верование это известно было и древним индусам. В средневековых сказаниях находим басню, что когда орёл состарится и потеряет зрение, он возлегает превыше облаков – к самому солнцу и тем самым исцеляет свою слепоту.  Если рукописные свидетельства говорят о происхождении глаз от солнца, то следующие слова одного из записанных мною заговоров приписывают это творческое дело звездам: “Господи Боже, благослови (принять) от синя моря – силу, от сырой земли – резвоты, от частых звёзд – зрения, от буйна ветра – храбрости”. У разных народов уцелели любопытные предания о том, что глаз человеческий не только видит, но светит и жжет.  Народная загадка выражается о “глазах”: “два вузлика всё поле освитять”. Интересен вариант этой загадки: “двомя узликами все поле засию«, очи засевают своим светом ( = зрением) поле, т. е. сразу обнимают всё видимое пространство.

Стремительность света, скорый полёт птицы и мгновенная передача предметов глазом порождали одно общее понятие о быстроте, и потому как солнце олицетворялось в виде птицы, так и “глаза” народная загадка изображает в такой метафоре: “сидит птица, без крыльев, без хвоста; куда ни взглянет – правду скажет».  Поговорка: “Что всего удалей на свете? – Очи; куда ни взглянешь, все вмиг увидишь”. Немецкая сага рассказывает: «Одна пряха повстречала раз богиню Перхту (Perchta) и, глядя на её свиту, начала громко смеяться; раздраженная богиня быстро приблизилась, дунула ей в очи – и насмешница в ту же минуту ослепла. Целый год оставалась она в этом печальном состоянии и кормилась милостыней. По истечении годового срока явилась к ней Перхта и кротко сказала: “voriges jahr blies ich hiеr ein paar lichtlein aus, so will ich heuer sie wieder anblasen”; с этими словами она дунула ей в лицо, и слепая прозрела«. В смелой поэтической картине живописует русская сказка ночь, блестящую звездными очами: злая мачеха посылает падчерицу за огнём к бабе-яге. Поздним вечером приходит она к избушке ведьмы; вокруг избы – забор, на заборе торчат человеческие черепа, а в тех черепах блестят глаза и озаряют поляну; к утру глаза потухают, а с вечера снова зажигаются и светят во всю ночь. Девушка сняла один череп с горящими очами, вздела его на палку и, освещая перед собою дорогу, пустилась назад. Воротившись домой, она вошла в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и её родных дочерей, так и жгут огнём: куда ни прятались бедные, глаза везде находили, и к утру превратили их в чёрный уголь. Рассказ этот живо напоминает нам прекрасный образ трубадура Бертрама даль-Борнио в Дантовом Аде: он несет за волосы свою собственную голову, отделенную от туловища, и освещает ею путь, как фонарем.  Самое происхождение огня старинный апокриф возводит к очам божиим: “вопрос: како огнь зачася? ответ: архангел Михаил за(з)же огнь от зеница Господня и снесе на землю», т. е. земной огонь произошёл от божественного глаза = солнца. Такое сближение понятий света и зрения проведено в народной речи до мельчайших подробностей.  Так кривого человека, лишившегося одного глаза, называют полусветье; ибо понятие полного света соединяется с двумя глазами. Наоборот, о солнце, когда оно начинает опускаться к западу, говорят, что оно косится.

 Кроме того, умаление дневного света, когда заходит солнце или тучи заволакивают небо, уподобляется нахмуренным, полузакрытым очам:  а) сумерки (су-мрак) – время солнечного заката, то же что сутёмки, сутемёнки (от тьма, по-тёмки);  морок (обморок) – мгла, туман, облака,  паморок (паморока, паморка) – пасмурная погода с мелким дождём,  морочный и паморочный – пасмурный,  туманный, заморочило – небо покрылось тучами или туманами, и  b) мороком – незаметно, невидимо,  сумёриться – нахмуриваться, надвигать брови на глаза,  сумёря – кто смотрит на-хмурясь, сердито;  подобно тому невыгляд – угрюмый человек. Слово мерещиться значит: и темнеть, и плохо, слабо видеть: “тебе, видно, так померещилось!  Мизйкать – издавать слабый свет, а мизюкать (мизюрить) – худо видеть, смотреть полуоткрытыми глазами».  Не менее знаменательно свидетельство следующих речений:  а) хмора – туман с мелким дождем,  хмара и хмура – туча, облако, густой туман, хмарно – туманно, пасмурно, хмарить – делается ненастье, собираются тучи,  нахмарило – солнце скрылось за тучами, и  b) хмуриться – опустить брови, что придает лицу суровый, “пасмурный” вид; нахмариться – сделаться угрюмым, “мрачным”,  нахмару – в дурном расположении духа,  хмурно – худо,  хмара (хмыра, хмура, нахмура, хмурый) – угрюмый, невеселый человек; жмурить – закрывать глаза, жмурки – игра с завязанными глазами.  До сих пор слышится в разговорной речи выражение: смотреть или нахмуриться сентябрем, т. е. смотреть исподлобья, надвинув на глаза брови. Такой суровый взгляд уподобляется сентябрьскому солнцу, отуманенному осенними облаками.

Наоборот, ненастной погоде, предвещающей дождь, говорят: небо хмурится; следов., облака и тучи, издревле называемые на метафорическом языке волосами, здесь сравниваются с бровями и ресницами, а солнце – с глазом.  Сличи также: моргать, моргай – человек, закрывающий глаза = жмура, и моргасинница – сумрачная, осенняя погода с мелким дождем, моргаситься – накрапывать мелкому дождю.  Слова эти указывают на поэтическое уподобление небесных светил, беспрестанно затемняемых бегущими облаками, моргающим очам.  В связи с приведенными данными стоит народное поверье, что слезы прочищают недобрые (косые, чёрные и с нависшими бровями) очи и отымают у них злую силу – подобно тому, как дождь очищает небо от темных туч.  Рядом с мифическим представлением облаков бровями и ресницами слезы стали метафорическим названием дождя и росы; по свидетельству стиха о голубиной книге, который так много даёт мифических представлений, дожди дробные и роса создались от слёз Божиих; в росе древний человек видел слезы, роняемые богиней Зорею. Язык не только сближает умаление света с ослаблением зрения, но и в совершенном отсутствии первого узнает слепоту:  темнёсь, темь – ночной мрак,  темень – тучи,  и тёмный – слепой,  темняк – пасмурный, невеселый человек,  темнуха – нелюдимая женщина,  стемнеть – ослепнуть, туман  и тумата – слепота.  Утрата зрения приравнивается тёмным тучам и непроглядной ночи.

Вместе с этим, как шумно пролившийся дождь выводит из-за туч ясное солнце, или, говоря мифическим языком: возвращает способность зрения этому всесветному глазу, и как роса, падающая на утренней заре, предвещает скорое пробуждение солнца, так думали и верили, что весенний дождь и утренняя роса могут исцелять слепоту очей.  Народная русская сказка сообщает нам предание о живой воде, возвращающей слепому царю зрение: в основе этого предания кроется древнейший миф о весеннем дожде, в ливнях которого умывается пробужденный от зимнего сна царь-Солнце. В другой сказке (“о правде и кривде”) упоминается гремячий ключ, наделенный чудесною силою восстанавливать потерянное зрение. “Гремячими” источниками называются те, которые, по народному поверью, произошли от удара молнии: в первоначальном значении это – дождевые потоки.  Немецкая сказка говорит о подобном же источнике: едва две капли воды, взятой из него, коснулись глазных впадин слепого, как он тотчас же прозрел.  То же целебное свойство приписывается славянскими и немецкими преданиями росе и слезам. «Как только упали две слезы в глазные впадины слепого – в этих ямках вновь заблистали ясные очи».(Сказ. Грим., I, стр. 78) В духовном стихе “Сорок калик со каликою» находим следующий эпизод: когда Михайло-Потык Иванович был оклеветан в покраже княжеской чаши, то калики “ясны очушки у него повыко-пали” и бросили несчастного в раздольице-чисто поле. Михайло-Потык Иванович подполз к сыру дубу: “Прилетела птица райская, Садилась на тот на сырой дуб, Пела она песни царские; “Кто в эту пору-времячко Помоется росою с этой шелковой травы, Тот здрав будет!” Михаиле догадался, умылся росою, и в тот же миг зарастались его раны кровавые, стал он молодцем по-прежнему.

В хорутанской сказке указывают на целебную росу вилы (облачные девы): “i dosle su vile i spominjale su se, de bi ov clovek znal da bi zorjinum rosum (росою на зоре) oci namazal, mam bi pregledal». Наши поселяне до сих пор на Юрьев и Иванов дни собирают росу, как спасительное средство от глазных болезней, и моют ею хворые очи при чтении заговора.  В Оренбургской и других губ. умывают больные глаза водою, взятою из святого колодца; в Калужской и смежных губ. страдающий глазами идёт к роднику, бросает в него копейку, как жертву водяному божеству, и почерпает в склянку воды, приговаривая: “как чиста эта вода, так были чисты и мои очи!».  Потом достает со дна источника горсть песку, с приговором: “как здорова эта земля, так были бы здравы и мои очи!” Песок этот прикладывают к больным глазам, а водою промывают их три раза в сутки. 

Обычай лечить глаза ключевой водою засвидетельствован и в житии Константина Муромского. Старинный лечебник (Пам. отреч. лит., II, 425) советует: “аще у кого будет бельмо на глазе, (возьми) кобылье молоко с медом, помажи онеми бельмо, и сгонит с ока”. Кобылье молоко и мёд – метафоры дождя. Не одни небесные светила, но и самая молния казалась древнему человеку – зрячею. Часто мелькающая зарница, которая то озарит небо мгновенным блеском, то спрячется за тёмными тучами, была сближаема с мигающим глазом, который то взглянет, то закроется веками:  сравни мигалы – глаза, веки,  и мигать – заступать свет,  и говоря о молнии: сверкать;  нем. blick и blitz (древняя форма обоих слов: blic = взгляд, блеск, молния).  Малорусы называют зарницу – моргавкою (от моргать) и, глядя на её отблеск, говорят: “моргни, моргни, моргавко!»

Сказки чехов и словаков рассказывают о великане Быстрозорком (Bystrozraky или Zarooky), от всевидящих и острых взглядов которого воспламеняется огнём всё, что только может гореть, а крепчайшие скалы трескаются и рассыпаются в песок (подобно тому, как распадаются столбы от взоров Йотуна (Jötun — «обжора» — ЕДУН, ётун — ) в одной из песен Старой Эдды, и потому он вынужден носить на своих глазах повязку. У немцев великан этот известен под именем der Scharfaugige. Наши русские сказки знают могучего старика с огромными бровями и необычайно длинными ресницами; брови и ресницы так густо у него заросли, что совсем затемнили зрение; чтобы он мог взглянуть на мир божий, для этого нужно несколько силачей, которые бы смогли поднять ему брови и ресницы железными вилами. Этот чудный старик напоминает малороссийского Вия – мифическое существо, у которого веки опускаются до самой земли, но если поднять их вилами, то уже ничто не утаится от его взоров; слово Вии означает: ресницы. Народное предание о Вие знакомо всякому, кто только читал Гоголя; заметим, однако, что некоторые любопытные черты не вошли в его поэтический рассказ. В Подолии, например, представляют Вия, как страшного истребителя, который взглядом своим убивает людей и обращает в пепел города и деревни; к счастию, убийственный взгляд его закрывают густые брови и близко прильнувшие к глазам веки, и только в тех случаях, когда надо уничтожить вражеские рати или зажечь неприятельский город, поднимают ему веки вилами.  В таком грандиозном образе народная фантазия рисовала себе бога-громовника (Деда Перуна); из-под облачных бровей и ресниц мечет он молниеносные взоры и посылает смерть и пожары. Зевсу стоит только кивнуть своими чёрными бровями, как весь Олимп (небо) потрясается; когда Тор гневается, он нахмуривает свои брови.  Человек с густыми, сросшимися бровями у южных славян называется волчьим глазом, точно так же, как облачному Зевсу давался эпитет ликейского (т. е. волчьего): оба прозвания возникли из древнейшего олицетворения тучи волком (см. гл. XIV).  Иногда вместо длинных ресниц и бровей, закрывающих глаза громовника, служит ему повязка, т. е. облачный покров.  Тождественные представления, созданные фантазией для “ночи” и “грозы”, повели к слиянию этих различных явлений природы в области мифа. 

Как тёмное небо ночи блистает бесчисленными очами-звездами, так из мрака ночеподобных туч сверкают многоокие молнии; и те, и другие равно погасают, как скоро на просветленном небе появится торжествующее солнце. В утреннем рассвете видели ту же самую борьбу света и тьмы, что и в весенней грозе, и вот почему стоглазый Аргус погиб от руки Гермеса, как гибнут демоны-тучи под ударами громовержца.

С нашими преданиями о Вие и тех страшных черепах, из которых глядят пожигающие очи, родственно греческое сказание о голове Медузы: это была одна из трёх сестер Горгон (от санскр. garj – рыкать, выть, греметь); всякий, на кого падал её взор, делался жертвою смерти (= превращался в камень); Персей отсёк Медузе голову, и голова эта явилась потом на щите Афины, воинственной богини-громовницы. Горгоны жили на западе, у великого океана, в соседстве Ночи и Гесперид (т. е. во мраке дождевых туч), изображались крылатыми и с змеями вместо волос: крылья – символ бурных полётов, а змеи – извивающихся молний. Под влиянием метафорического языка глаза человеческие должны были получить таинственное, сверхъестественное значение.  То, что прежде говорилось о небесных очах, впоследствии понятое буквально – перенесено человеком на самого себя.  Знойный блеск солнечного ока производит засуху, неурожаи и болезни; сверкающие взоры Перуна посылают смерть и пожары: та же страшная сила усвоена и человеческому зрению.  Отсюда родилась вера в призор или сглаз, общая всем индоевропейским народам; у немцев против глазных очарований (entsehen – сглазить) прибегали к предохранительному средству – носили при себе лапу слепого крота. “Дурной”, “недобрый” глаз распространяет своё влияние на все, чего только коснется его взгляд: посмотрит ли на дерево – оно тотчас засыхает; глянет ли на свинью с поросятами – она наверно их съест; полюбуется ли на выведенных цыплят – и они суток в двое переколеют все до единого, и так далее. Недобрый глаз влечет за собою болезни, убытки и разного рода несчастия, и такое действие его не зависит даже от воли человека. Недобрыми очами считаются: а) косые, b) выглядывающие из-за больших, нахмуренных бровей, с) чёрные — «бойся чёрного да карего глаза; чёрный глаз – опасный» и d) глаза, чрезмерно выкатившиеся или глубоко впавшие.  Косые глаза придают лицу неприятное выражение; старинному человеку они напоминали солнечный закат, умаление дневного света, близящееся торжество нечистой силы.  Потому слову прикос даётся значение “сглаза”,  оприкосить – сглазить,  оприкосливый – боящийся дурного глаза, порчи;  коситься на кого – смотреть неприязненно;  в заговорах просят защиты “от уроков и прикосов”. 

Способностью зрения, по понятиям язычников, наделяли человека всевидящего боги света и добра;  с недостатком зрения — косоглазием соединялась мысль о нравственном несовершенстве, лукавстве и злобе. Оттого косой употребляется в смысле дьявола: “косой те возьми!”  Идти в прикос – поступать нечестно,  лукавить;  на косых быть – не ладить;  сравни: кривой (с одним глазом) и кривда,  кривость – неправда, зло, обида;  стемнеть – ослепнуть  и потёма – скрытный, лукавый человек;  обморочить – обманывать,  обомарот – обманщик,  омморок – бранное слово;  малор. завязать свет ( = очи) – сделать кого несчастным. Между другими зловещими приметами издревле признавалась и встреча с слепцом. Еще теперь слепота нередко принимается за верный признак связей с нечистою силою: от слепого знахаря ограждаются заклятиями; о нечуй-траве рассказывают, что её могут находить только слепые от рождения – в глухую полночь под Васильев вечер, когда нечистые духи, гуляя по рекам и озерам, разбрасывают эту волшебную траву. Литовцы называют чёрта akiatis – слепой. По сказанию Эдды, чистый и всеми обожаемый Бальдер (др.-сканд. Baldr или Baldur) — бог мира, весны и света, сын главного бога Одина и его жены Фригг, погиб от слепого Гёдра (Hodr), т. е. зимние туманы (= тьма, слепота) похитили блеск солнца. Нахмуренные брови, как метафора потемняющих небо облаков, и глаза, светящиеся из-за этих бровей – из глубоких впадин, или глаза чёрные, навыкате, яркий блеск которых особенно живо напоминал молнию, припомним выражения: “сверкающий взор”, “молниеносный взгляд”, “метать стрелы из глаз”, должны были получить тот же демонический характер, какой обыкновенно соединялся с тучами.  У колдунов и ведьм, заправляющих грозами и бурями, по народному поверью – “недобрый” глаз. Немецкие саги человеку с густыми, сросшимися бровями приписывают необычайное могущество: по своей воле он может высылать из себя духа (эльфа = молния, см. гл. XXIV), который вылетает из бровей в виде бабочки и причиняет смерть сонному врагу; по сербскому преданию, в виде бабочки вылетает злой дух из ведьмы.

У поляков рассказывается следующая любопытная повесть: жил-был пан, и были у него недобрые очи. Беда тому, на кого он посмотрит – непременно заболеет и даже умрёт; от его взглядов засыхали деревья и на воде поднималась буря. Все люди бежали от него. Пан остался один; с отчаянья он вырвал свои очи и зарыл их в землю. Когда впоследствии слуга откопал зарытые очи, они горели, как две свечи в ночном мраке, и едва свет их коснулся его лица – слуга вздрогнул и упал бездыханный. Недобрые глаза считаются завистливыми, потому что зависть невольно обнаруживается во взорах, пристально обращенных на предмет желания; почему зариться означает: сильно желать, завидовать, зазорный – завидливый; глаза разгорелись — жадно смотрят; “у него чёрный глаз” = он полон зависти. И сон, и смерть равно смежают очи, равно лишают их дневного света. Признанные в мифических представлениях как родные братья. Сон и Смерть дали обильный материал для сравнения естественных явлений природы с спящим и умирающим человеком.  Мы уже указали, что в закате солнца предки наши усматривали его сон, а в восходе – пробуждение; но рядом с тем существовало и другое воззрение, будто солнце, нарождаясь ежедневно, восходит поутру прекрасным младенцем, мужает в полдень и к вечеру умирает дряхлым стариком (см. ниже стр. 92). Очевидная для всех аналогия небесного света с светом обыкновенного огня повела ко многим весьма знаменательным мифическим сближениям, которые главным образом и придали стихии земного огня священный характер. Солнце, луна, звезды, зоря и молнии противодействуют тьме под небесным сводом – точно так же, как горящая лампада или свеча под домашнею кровлею. 

Язык роднит и отождествляет эти понятия:  свет, светило,  светок – утренний рассвет,  и светло – огонь (“вздуй светло!”),  свеча, светец – ночник,  рассветать – зажечь лучину,  светка – пламя зажженной лучины или сухих пней;  луч и лучина;  всполох (сполоха, сполохи) – северное сияние,  и сполохи – зарница, от старинного полох = поломя (пламя). Заходит ли солнце, закрывают ли его тучи, заслоняет ли что огонь – всё это обозначается одинаково: темень – тучи, темниться – смеркаться, темнить – загораживать свечу.  В санскрите солнце называется “всемирное, или воздушное пламя”, а огонь – “солнце домов» сербское ватра – огонь родственно с нашим ведро – ясная погода, светлое небо, а солнце обзывают сербы огненным: “сунце огн евито».

Вот основание, почему и солнце, и луна, и звезды в отдаленные времена язычества рассматривались, как небесные светильники, налитые горючим веществом и возжигаемые для освещения вселенной.  Греки, даже в позднейшую эпоху процветания наук, считали солнце и луну – телами, наполненными огненною материей, которая истекает из них через круглые отверстия; когда отверстия эти закрываются, тогда наступает солнечное или лунное затмение; к вечеру солнце погашается – и наступает ночь, поутру оно зажигается снова – и рождается день.  О месяце и звездах говорили наоборот, что они возжигаются вечером и гасятся утром. Между нашими поселянами существует поверье, в котором нельзя не признать отголоска глубокой древности, что каждое светило имеет своего ангела: один ангел носит по небу солнце, другие луну и звезды; вечером всякий ангел зажигает свою звезду, как лампаду, а перед рассветом тушит её. Звезды простой народ называет божьими огоньками; согласно с этим Виргилий даёт им эпитет огненных, а Эдда утверждает, что они образовались из искр (feuerfunken), которые в начале мира излетели из Muspelheim’a, страны, противоположной царству туманов и облаков  Таким образом Эдда сближает ночные звезды с блеском молний, рассыпаемых тёмными тучами. В русском языке до сих пор удерживаются выражения: “звезды зажглися, звезды погасли или потухли на небе”.  О месяце народная загадка говорит: “за морем (или: на небе) огонь добро-ясно горит», а поэты продолжают называть луну “ночною лампадою”.  В одной песне тоскующая девица умоляет Бога засветить на небесах восковую свечу, чтобы её милый мог переправиться через Дунай-реку.  Старинное поучение уверяет, что солнце, луна и звезды сотворены Богом “из невещественного, рекше: негасимого огня».  “Что без огня горит? – спрашивает народная загадка и отвечает: солнце; а сказки повествуют, как ходил добрый молодец к Солнцевой матери за разрешением заданных ему вопросов и как вынужден был спрятаться в её теремах под золотое корыто, чтоб не сожгло его солнце, воротившееся из дневного странствования. 

Сербские загадки изображают солнце мировым светильником: “jедна чаша масла свему свjету доста” или “jедна груда воска циjелому свиjету доста»; в раскольничьих книгах находим такое определение: “лицо божие – свеча горит перед образом”, а по свидетельству стиха о голубиной книге: “солнце красное от лица божьего», и на Украина думают, что Бог “свитлость свою огнем доточив«. В Беовульфе солнце названо всемирною свечою – woruld-candel. Финны принимают это светило – за золотое кольцо, в котором заключена огненная материя. Эстонцы рассказывают, что прадед богов, создавший вселенную, поручил своей дочери (Вечерней Зоре) принимать по вечерам солнце и хранить его огонь в продолжение ночи, а сыну (Утру, утренней зоре) при наступлении дня снова возжигать светильник солнца и отпускать его в обычный (дневной) путь. Литовцы возжжение восходящего солнца приписывают утренней звезде Auszrine, как видно из слов песни: “милое солнышко, божья дочка! кто тебе утром раскладывает огонь, а вечером стелет ложе? – Денница раскладывает огонь, Вечерница (Wakarine) стелет ложе”. В другой песне девица ищет свою пропавшую овечку: пошла спрашивать к Деннице – Денница сказала: я должна поутру разводить солнцу огонь; пошла к Вечерней Звезде – а та отвечала: я должна готовить вечером постель солнцу.  Словацкие сказки сообщают любопытное предание о странствовании гонимой мачехою падчерицы на вершину горы (= небо), на которой пылает огонь, а вокруг него сидят двенадцать Месяцев; каждый из них в своё определенное время в году занимает первое место, держа в руках правительственный жезл, и смотря по тому, какой Месяц властвует – весенний, летний, осенний или зимний – пламя горит то ярче, то бледнее, и вместе с тем то животворнее, то слабее влияет на производительность земли.  Костры, возжигаемые при солнечных поворотах, служили эмблемою небесного огня Дажьбога. Молнии также уподоблялись горящим светочам. Народная загадка изображает “грозу” в такой поэтической картине: “гроб плывет, мертвец поёт, ладон пышет и свечи горят”; гроб – туча, песнь – гром, свечи – молнии. Блеск молний, по финском поверью, происходит от того, что Укко высекает огонь; как удар стали (кресала) рождает из кремня искру, так бог-громовник высекает огонь (крес) из скалы-тучи. Финны приписывают этому богу власть над огнём и наделяют его огненною рубашкою ( = грозовое облако) и такими же стрелами, мечом и луком. То же огненное оружие дают славяне своему Перуну. Понятие теплоты, соединяемое равно и с светилами и с огнём, обозначается в языке родственными словами:  теплеть – теплая погода,  тепло (тяпло, типлышко) – горячий уголь,  огонь: “вздуй тепло!”  тепленка – огонь, разведенный в овине;  теплить – протапливать овин;  теплина – теплое время и огонь, зажженная лучина;  степлиться – о воде: согреться от лучей солнца,  и об огне: гореть; о звездах говорят, что они теплятся = светят.  Слово печёт – в Архангельской губернии употребляется вместо светит.

С светом и теплотою первобытные народы связывали идею жизни, а с отсутствием того и другого – идею смерти. При вечернем закате, при наплыве туч и во время затмений солнце казалось потухающим; а когда огонь гаснет – это и есть для него смерть.  В словаре гасить означает: истребить, уничтожить. Ночь, санскр. nakta от корня nас – perire, interire, т. е. время, когда день умирает; нем. untergehen значит: заходить, садиться солнцу, и погибать. Отсюда возникло: во-первых, уподобление жизни – возжженному светильнику, а смерти – потухшему (смотри главу XXIV), и во-вторых, уподобление восходящего, утреннего солнца – новорожденному ребёнку, а заходящего, вечернего – умирающему старцу.

В Ведах встающее поутру Солнце (Arusha) представляется прекрасным младенцем, а Утренняя Зоря – богинею, которая каждый день снова нарождается; у греков Заря называлась Протогенея – перворожденная, и Солнце рассматривалось, как сын, рождаемый Небом и Зарею (или Ночью). Сербская песня заставляет молодца будить на рассвете свою любу: “устан’, срдце, родило сесунце!» Герой чешской сказки, посланный к Деду-Всеведу за тремя золотыми волосами, приходит в золотой дворец. Там встретила его вещая старуха (судица) и сказала: Ded – Vseved je muoj syn – jasne Slynce: rano je pacholatkem, v poledne muzem a vecer starym dedem”. Вечером прилетело в светлицу западным окном Солнце – stary dedecek se zlaton hiavou; после ужина склонило оно голову на колена к матери и заснуло. “К ranu strhl se zas venku vitr a ra kline sve stare maticky probudilo se, misto star cka, krasne zlatovlase dite bozi Slunecko, dalo matce s Bohem a vychodnim (восточным) oknem vyietelo ven». В сказках словацкой и венгерской добрый молодец отправляется к Солнцу и спрашивает: зачем оно к полдню подымается все выше да выше и греет сильнее и сильнее, а к вечеру спускается все ниже да ниже и греет слабей и слабее? “Эх, милый! – отвечало Солнце, – спроси у твоего господина, отчего он со дня рождения всё более и более вырастал в теле и в силах и отчего в старости ослабел и пригнулся к земле? То же самое и со мной: моя мать каждое утро рождает меня прекрасным младенцем и каждый вечер хоронит хилым стариком».  Русская загадка говорит о “дне”: “к вечеру умирает, к утру оживает». Чешск, “ze mne since zapada” – уже близится моя смерть.

Дневное движение солнца играло весьма важную роль в древнейших верованиях, отголосок которых замечаем в доселе уцелевшем пристрастии раскольников к церковным выходам посолонь с Евангельем и дарами и в некоторых народных обычаях и приметах. На свадьбах жених и невеста, их родичи и гости выходят из-за стола “по солнцу»; купленную скотину покупщик трижды обводит около столба “по солнцу”, чтобы она пришла к нему на счастье; гадая о чем-нибудь, подымают на пальцах ржаной хлеб и смотрят: в какую сторону станет он вертеться? если “по солнцу” – задуманное сбудется, и нет – если “против солнца».  Солнечным движением определились страны света: а) восток (области, веток, сток) от глагола теку – иногда заменяется словами всход и солновосход, из которых последнее означает также “утро». Это сторона, где рождается солнце, откуда несёт оно дневной свет и жизнь миру, и потому сторона – счастливая, благодатная.  Сербы говорят: “солнце на восход, а Бог на помощь!”  Пословица: “взойдет солнце и к нам на двор” у всех славян употребляется в смысле: будет и нам счастье! На восток обращались и продолжают обращаться с молитвами и заклятиями; заговоры большею частию и начинаются этою формулою: “на заре было на утренней, на востоке красна солнышка”. На восток строятся храмы; в старину покойников полагали лицом к востоку – в ожидании великого утра всеобщего воскресения мёртвых, знамением которого служил ежедневный восход (= пробуждение) накануне почившего солнца.  “Зашедшю солнцю, говорит памятник XII века, не достоит мертвеца хоронити, но тако погре(б)сти, яко еще высоко: то бо последнее видить солнце до общего воскресения». (“Впрашэние Кюриково”), В волошских же деревнях не хоронят никого до полудня, потому что родные желают направить душу усопшего в загробный мир вместе с отходящим на покой солнцем. С востоком соединялось представление рая, блаженного царства вечной весны, неиссякаемого света и радостей. Наоборот, b) запад (от глагола: западать) называют заход и солносяд и связывают с ним идею смерти и ада, печального царства вечной тьмы.  Где умирало солнце, туда – казалось древнему человеку – удалились и все усопшие предки, там ожидает судьба и его по смерти. 

В поучительном слове Кирилла Туровского читаем: “и потом сведет ю (душу умершего) в пропасть, идеже затворены суть душа(и) грешных от века, показаеть ей места, идеже им мучитися, понеже мука далече мира есть на западе».  По сказанию Иосифа Волоцкого о ереси жидовствующих, новгородский архиепископ Геннадий приказал посадить уличённых еретиков на коней – лицом к лошадиным хвостам, “яко да зрят на запад в уготованный им огнь».  В послании другого новгородского архиепископа – Василия сказано, что рай был насажден на востоке, “а муки и ныне суть на западе».  Любопытна народная примета: когда корова принесёт телёнка, то прежде всего обращают внимание, как он лежит: если голова его обращена к востоку – телёнок вырастет, а если на запад – то непременно падёт;

с) Юг крестьяне называют солнопёк (солнопечный – знойный, солнопека и пекунство – место, открытое для солнечных лучей) и полдень: это сторона, где полуденное солнце блестит наиболее ярким светом и откуда веют тёплые весенние ветры.  Паисиевский сборник (в “слове св. Григория”), указывая на требы, совершаемые огню, как эмблеме солнца: “огнь творит спорыню, сушит и зреет” нивы, прибавляет: “того ради окаяннии полуден чтут и кланяються на полд(е)нь обратившеся». d) Север же – сторона холодных ветров, зимней вьюги и ночного мрака; на областном языке она называется полночь и сивер; сравни с словами: сиверко – холодно, сивер и сиверик – холодный, резкий ветер, сиверка – ветреная, сырая погода.  Полуночник – северо-восток, обедник (полдень-время обеда) – юго-восток. Как восток противополагается западу, так юг – северу; подобно западу, север в народных преданиях представляется жилищем злых духов; по поверью, не должно ставить ворот на полночь, не то нечистая сила выживет из дому. С рассветом дня соединяется всё благое, всё предвещающее жизнь, урожай, прибыток, а с закатом солнца, с ночью – все недоброе: смерть, бесплодие, убыток, несчастие.

 Отсюда объясняется и поговорка, так часто повторяемая в наших сказках: утро вечера мудренее, т. е. при солнечном восходе всякое дело, всякий подвиг совершаются удачнее. “Ночь меркнет, заря-свет запала, мгла поля покрыла”, говорит автор Слова о полку, желая в этой картине солнечного заката, в этом торжестве тьмы над светом – указать на грядущее торжество враждебных ратей над русскими воинами.  Наоборот, “Слово о вел. князе Димитрии Ивановиче” пользуется эпическим выражением: “солнце ему на восток(е) сияет и путь поведает” – в смысле: все ему сулит успех, победу. Народные приметы дают обильные свидетельства:  солнышко закатилось – не бросай на улицу сора, пробросаешься = разоришься; не починай тогда и новой ковриги, а то хлеб будет не спор, да, пожалуй, и все хозяйство расстроится. Если уже необходимо приняться за ужином за целый хлеб, то первую отрезанную горбушку не едят, а после трапезы приставляют её к початой ковриге, чтоб она казалась нетронутою. 

Отдавать деньги к ночи – не хорошо, не будут водиться; по захождении солнца крестьяне, из боязни обеднеть, не сводят счетов, не ссужают в долг и не дают из дому никакой вещи.  В одной из старинных рукописей Кирилло-Белозерского монастыря об этом замечено: “по заходу солнца не дают ничтоже от дому своего – ни огнь, ни ссуд некаков или требование нечто».  Не гляди в окно до утренней зори – грешно;  не оставляй на ночь на столе нож – лукавый зарежет.  Если жеребенок (сосун) резвится на пастбище вечером, при закате солнца, то его непременно в течение года съест волк; а если играет он поутру, при восходе солнца, то будет хорошо расти и уцелеет от хищного зверя.  Когда мать купает ребёнка на ночь, то не должна выливать воды до утреннего рассвета; несоблюдение этого правила может повредить ребенку. 

На ночь следует покрывать кадку с водою и кринки с яствами, чтобы не нагадил в них нечистый. Эдда не советует вступать в битву по захождении солнца. По глубоко вкорененному убеждению язычников, война была судом Божиим, а дневное светило являлось свидетелем людской правды. Оно должно было взирать с высоты на состязание враждующих племён и склонять весы правосудия на сторону правого.  У древних народов как скоро заходило солнце – суд закрывался (так предписано законами XII таблиц), и вообще всякая юридическая сделка, заключенная в ночное время, была недействительна; заимодавец мог требовать уплаты долга только днём, пока не село солнце; судебные поединки должны были заканчиваться с наступлением сумерок. По солнечному движению человек определил и своё собственное отношение к окружающему миру, что очевидно из совпадения понятий левого с северным и правого с южным;  в санскрите: dakshina (греч. δεξιός, λат. dexter, наше десный и десница) значит: и правый, и южный,  а слово север (лат. saevis или saevus – свирепый, лютый, литов. szaure – северный)  лингвисты сближают с санскр. savya (зенд. havya, haoya, слав. шуйца) – левый, так как древний человек обращался всегда для молитвы к востоку и, следовательно, с правой руки имел полуденный юг, а с левой – полночный север. Указанная противоположность юга и севера сочеталась в народных поверьях и с сторонами правой и левой.  По убеждению простолюдина, с правой руки человека стоит добрый ангел, а с левой – злой;  не плюй направо, чтобы не отогнать от себя ангела-хранителя; плюнешь налево – попадешь в черта, и потому советуют,  вставая поутру с постели, плевать в левую сторону и растирать слюну ногою: этим средством прогонишь нечистого, и в тот день он уже не будет записывать за тобою грехи. 

Спать на правом боку почитают за грех, ибо можно задавить ангела-хранителя (Полтав. губ.).  Вставать с постели должно правою ногою, встанешь левою – весь день будешь не в духе: брюзглив и невесел;  обуваясь и снимая обувь, следует начинать с правой ноги;  кто, входя в дом, ступит наперед правою ногою, того ждёт хороший приём;  при древних гаданиях славяне наблюдали, какою ногою переступит священный конь через положенные жерди – правой или левой, и в первом случае ожидали успеха, в последнем – неудачи;  кто упадет на правый бок – тому не будет помехи в делах, а кто на левый – того ждет беда.  Нечистые (лешие, водяные) носят шубы, запахивая левой полою поверх правой; православный же люд должен правою полу закидывать на левую. Литвин, при посеве огородов, боится пересыпать семена из правой руки в левую, чтобы не повредить будущим всходам. 

Увидать народившуюся луну с правой стороны – знак, что получишь неожиданную прибыль или в продолжение целого месяца будешь счастлив во всех предприятиях; а кто усмотрит её слева, тот испытает неудачи.  Крик и полёт вещей птицы с правой руки принимался у славян, немцев, греков и у других народов за счастливую примету, и наоборот, если предвещание шло с левой стороны. 

Чешется правый глаз – на милого смотреть, левый – к плачу;  чешется правая ладонь – получать деньги (прибыль), левая – отдавать (убыток);  правое ухо горит – слышать добрые вести или похвалу, левое – слышать худые вести и брань;  в правом ухе звенит – вспоминают друзья, в левом – корят недруги, и так далее. Под влиянием этих воззрений слово правый получило значение всего нравственно хорошего, справедливого, могучего (право, правда, правило, правило, управа; то же соотношение понятий запечатлено и в языках немецком и французском: recht, die rechte hand, richtig. droit и droite). Поэтические представления о рождении и смерти солнца были прилагаемы и к судьбам его в течение года. 

Потеря солнцем плодотворной теплоты и помрачение его блеска в осенние и зимние месяцы послужили основою мифа, что светило это с окончанием летнего времени утрачивает свои силы и погибает (= гаснет).  С поворотом на зиму (в июне) оно видимо стареет и начинает уступать демонам тьмы: дни сокращаются, ночи увеличиваются; одряхлевшее, оно умирает.  Но при следующем повороте — в декабре вместо старого солнца нарождается новое: sol novus, как называли его римляне. С его рождением (nativitas solisinvicti) дни начинали прибывать, ночи умаляться.  Это радостное событие встречали особенным празднеством, которое в эпоху христианскую было приурочено ко времени Рождества Христова и доныне известно между поселянами под именем Коляды. Повторяя слова старинной обрядовой песни, народ бессознательно продолжает воспевать новорожденное солнце: Уродилась Коляда Накануне Рождества. Рядом с указанным представлением о возрождении солнца было другое, совершенно аналогичное с первым, что при повороте на лето солнце воскресает к новой жизни.  Как слово погаснуть метафорически означает: умереть, так выражение “возжечь пламя” должно было получить значение: ожить, восстать от смерти, что и подтверждается на самом деле; ибо воскресать (вскрешати, крьснти, кресити) происходит от крес – пламя, огонь.  В одном рукописном прологе слова крес и кресины употреблены именно в значении небесного света, возжжённого при повороте солнца на лето: “в дьни слньчного креса, егда ся наплньшим годинам сльньце взвратить кресины, да ношть мьняеть (уменьшается), а дьни да прибываеть». Вновь народившееся или воскресшее светило постепенно крепнет в своих силах; божественный младенец растет и мужает и при начале весны является прекрасным и могучим юношею. 

С весенним солнцем нераздельно понятие молодости; народные сказания изображают его в грозовой обстановке: оно купается в живой воде дождевых потоков, очищается в блеске молний и, просветленное, несёт миру дары плодородия.  Когда солнце закрывается белыми = летними облаками, оно, по народному выражению, замолодело.  В грозе видели его благодатное обновление: погашаемый демонами мрака (= тучами), светильник солнца снова возжигается молниеносным Перуном, разгоняющим враждебные рати нечистых духов. Финский эпос заставляет громовника Укко зажигать в облаках искры (молнии), чтобы осветить чрез то вселенную новым солнцем и новым месяцем. Не менее любопытны те мифические представления, какие соединяла фантазия с обычными изменениями луны.  В первой четверти месяц называется новым (новей, пол. now, чешск, nowy, англос. niwe mona, сканд. nymani, др.-нем. niumani, греч. νεόμήν, лат. novilunium),  молодым (молодик, на молоду – в новолуние, серб. младина, илл. miadi miesez),  народившимся (“новый месяц народился”);  в следующие затем дни – подполнь;  потом наступает полнолуние (серб. луна, слов. рота, пол. pelnia, илл. pun miesez, литов. pilnatis, санскр. purnamasi, греч. πληροδελήνον, лат. plenilunium, англос. fullmona, др.-нем. fbller mano),  за ним перекрой – первые дни после полнолуния (“на перекрое”)  и старый или ветхий месяц (“на ветху”, luna senescens).

Итак, по древнейшему воззрению, закрепленному в языке, луна рождается, вырастает (= полнеет), бывает молодою, стареет и умирает и затем возрождается снова.  Народная загадка так живописует это светило: “когда я молод был – светло светил, под старость стал – меркнуть стал».  Следя за постепенно умаляющимся ликом полной луны, древний человек объяснял себе это явление или губительным влиянием старости, или действием враждебной силы, которая наносила месяцу ущерб и как бы урезывала его острым ножом: перекрой от кроить – резать, откуда и край, краюха, крома. 

Народная загадка уподобляет неполный месяц краюшке хлеба: “постелю рогожку (небесный покров), посыплю горошку (звезды), положу окрайчик хлеба (месяц)” или: “взгляну в окошко, раскину рогожку, посею горошку, положу хлеба краюшку»; “у нас над двором краюха висит». Продолжение следует... Алекса́ндр Никола́евич Афана́сьев (11 [23] июля 1826 — 23 сентября [5 октября] 1871) — русский собиратель фольклора, исследователь духовной культуры славянских народов, историк и литературовед. Надворный советник (1859). #афанасьев #русскаякультура #знакиисимволы