Счастливый отец Колька Смирнов шагал по деревне, не пропуская ни одной улицы, намеренно увеличивал свой путь. Его распирала огромная радость, не умещалась в душе, и было просто необходимо излить её на каждого встречного, иначе, казалось, новость разорвет его на мелкие части.
Мужики дивились такому восторгу, обычно мальчика ждут с невероятной охотой, а этот девке радуется, как ребенок, но участливо кивали, поздравляли от сердца.
Колька не замечал ухмылок, торопился домой на ходу придумывая имя для дочурки.
«Любонька. Любовь, Любаша!»
Еще бы не радоваться — трое мальчишек у него, погодки, хулиганы и задиры, бегают чумазые, штаны на заборах рвут, да плюются друг в друга, ни какой прелести не видел от них, только драки одни, да вечное ворчание усталой жены Нины.
-Етить-колотить, сколько можно! Оглоеды, кто сапоги резиновые во дворе кинул? Корова изжевала, да выплюнула, завтра в них в школу пойдете, ничего не знаю! Митька, еще раз увижу, что на портфеле с горки катаешься, уши отдеру, понял меня?
И так каждый божий день, за весь вечер наработаешься, уставший ждешь покою дома, а выходит наоборот — шум, гам, беспорядок сплошной. То ли дело девочка — Колька знал не понаслышке, какие они ласточки опрятные, скромные, одна сплошная радость, а не жизнь с дочуркой.
Мужик уже на втором мальчишке понял, что дочь ему нужна, в обязательном порядке, хоть жена и против была, мечтала отдохнуть чуток после родов, злилась на мужа за беременность скорую. Коля все девять месяцев слушал живот, гладил его, жену оберегал, да видно обида её не прошла, раз назло ему третьего мальчишку родила, не зря ухмыльнулась ему так не добро.
Не унывал Николай, не бросил счастья своего пытать, но как отрезало- больше не мальчишек ни девчонок бог ему не позволил. Он уж и к знахаркам ходил, травы разные пил, папиросы курить бросил, жену замучил вопросами, и нытьем, ругая всевышние силы. Нина плечами загадочно пожимала, губы вытягивала, руками разводила.
-Грех так говорить, бога не гневи, он и так тебе трёх здоровых сыновей послал, считай уже богатство.
Оттого, когда спустя десять лет появилась у него Любонька, не смог скрыть волнения, со всеми поделился, даже тех кого не особо хорошо знал. Нина и сама дивилась, через каждые пять минут в пеленку заглядывала, будто не человек там, а чудо заморское, девочка- невиданная редкость.
Тайком от жены, пока она управлялась с делами, брал на руки кулек, прижимался лицом к мягкой щечке, вдыхал сладкий запах и млел от улыбки дочери. Видел в ней свет, словно она каким-то образом, своим появлением приблизила его к другой жизни — чистой, воздушной, лишенной тягот и бремени безнадежного существования.
Нина тоже стала мягкой, никогда не ласкала сыновей, а тут будто прорвало — целовала пухлые ножки, гладила дочурку по мягким светлым волосам, испытывала сладкое чувство от того что дочь потягивалась, смешно причмокивала губами, засыпала у неё на груди.
Так и растили как диковинку, в любви, в излишней заботе, баловали в ущерб мальчишкам. Одна единственная из всех своих ровесниц, щеголяла каждый день в разных платьях, сшитых на заказ местной швею, а привозные туфельки, кожаные с застежкой, не снимала даже дома, в то время, как подружки ходили в заношенных калошах, да резиновых тапках.
Перед окончанием школы родители подарили ей диво невиданное по тем временам -механические, наручные часики. Они так прелестно смотрелись на её тонкой ручке, одноклассницы не сводили глаз с такой красоты, завидовали, понимая что не видать им таких часиков никогда.
Парни так и вились около девушки с необычной для деревни красотой — белая кожа, нежные руки, красивые густые волосы стриженные на городской манер, наряды неподходящие для села — светлые платья, обувь на каблучке, шарфики да платочки воздушные. На её фоне, другие девушки казались простушками — разбитые, красные руки от тяжелой работы и в жару и стужу, обгоревшее лицо с выцветшими ресницами и собранные под полинявший платок волосы, чтобы не мешалось.
Николай, отец Любашин, уже наперед знал что лучше для Любы — никакого раннего замужества, только учеба! Нина сомневалась, опасливо было отправлять дочь в город, без присмотра, неизвестно куда.
-А так ли уж нужно образование для девочки? Лучше бы мальчишек отправил, хотя бы одного. Шибко умных жён мужья не жалуют.
-Парню и без образования в жизни можно приспособится. Я всех трех и столярному делу обучаю и хозяйство вести каждый их них может, а девчонке что светит? Вонючие портки стирать, да горшки ногтями скрести.
Нина задумалась, стало больно в душе, как про неё говорит Колька. Чего она видела в этой жизни? Засветло встает раньше всех, ложится за полночь, ни минуты покою нет, просто краюху хлеба иной раз спокойно пожевать. Целыми днями то в коровнике, то в земле по локоть, уже настолько пропахла навозом, что даже после бани не отмоешься. А как ноги болят по ночам! В свои сорок пять стала похожа на дряхлую старуху, высохшую и угрюмую.
-Правду говоришь, пусть хоть через дочку моя жизнь будет светлее. Учительшу или врача будут уважать, на вряд ли муж отправит навоз месить. Станет как белый человек с книжками ходить. Может и нам перепадет на старость лет благодати.
Сыновья после армии разбежались в разные стороны — двое после армии уехали на заработки, третий сразу после армии женился, стал жить в соседнем селе. Николай заколол бычка, продали с Нинкой всё что можно было, отправили Любашу в город, учиться в университет.
Тяжко им пришлось за эти годы — дочь не смогла жить в общежитии, слишком тесно, шумно, соседки мешали заниматься, нужно было снимать жилье отдельное. Вещи по городской моде стоили не дешево, но не роптали на судьбу, продавали молоко, сметану, самое главное, чтобы девочка была с дипломом.
Нина тайком мечтала, что Люба найдет в городе себе образованного мужа, на хорошем счету, с квартирой, если уж им не станет помогать, то себе хотя бы обеспечит будущее. Нина считала дочь необычайно красивой, была уверена, что городские парни должны в очередь выстроится за образованной, видной (не зря же ей пальто купили стоимостью в полкоровы).
Вернулась Любаша к себе в деревню совсем другая, даже походка изменилась. Довольная, гордая — после университета направили в другой город, обещали отдельную квартиру, почти в центре, прямиком около школы, где она будет работать.
Нинка не могла нарадоваться, хвасталась по-доброму соседкам, иной раз даже слезы набегали на глаза.
- Вот не зря говорят, счастливой женщине бог дочь посылает! Моя-то, уж такая умная оказалась, как лучшую ученицу направили работать в ту школу. Пол дня на работе, потом в свою личную квартиру, а деньги будут платить какие! Мы с Колькой и не видели таких! В гости поедем, как с огородом расправимся. Вот ведь радость на старость лет…
Соседки слушали с нескрываемой завистью, уважением, не так много семей могли позволить себе обучить детей, отправить в училище при районе было уже за радость, а кто и вовсе после школы сразу шли работать.
Подруги Любы, многие замуж повыскакивали, уже по двое детей подмышкой таскали, с тоской оглядывали красивую Любу, сожалея, что в свое время даже не попытались избежать той же участи, что их матери. Люба вела себя с ними надменно, намеренно рассказывала как будет жить, вслух радовалась о том что бог отвел её от такой никчемной жизни.
-Ох девчонки, дуры вы. Хотя бы на швею выучились бы или повариху, можно было бы на завод идти работать или кафетерий. А сейчас чего хорошего? Зады вытирать, да крики мужа слушать…
За две недели до отъезда Любку словно подменили — то лыбится беспричинно, с самого утрища, то недовольная сидит, нервная, а то и вовсе пропадет из дому до самой ночи. Колька беспокоится начал, как бы не повлияли дурно на девчонку, мозги не запудрили ерундой. Нина успокаивала мужа — всё же из дому опять уезжает ребенок, в самостоятельную жизнь, понятное дело волнуется, пусть немного развеется.
Утром этого дня, Нинка как обычно провожала корову еще петухи не пропели, встретила соседку Тамарку, балаболку и первую сплетницу на деревне. Она, завидев Нину замахала рукой, аж перешла на бег, забыв про свою корову, подбежала к ней запыхавшись. Прислонившись к забору, странно усмехнулась, и все еще держась за сердце, заговорила.
-Нин, правду что ль говорят, про Любашу? Злословники и баламуты. Я сама не поверила, говорю, что быть такого не может!
-Что еще болтают? Им бы только от зависти языками трепаться.
-Ну не стану ручаться, да поговаривают, что Люба с женатым гармонистом спуталась, Володькой. Тот ажно с семьи уходить собрался, бесстыжий!
Нинка схватилась за сердце, надеясь, что Тамара что-то напутала или просто чешет языком от черной зависти, еще бы — у самой две дочери, одна за мужиком-пьяницей который год мучается, у другой свекровь с тяжелым характером, совсем извела бабу молодую. Не ответила Тамарке, бегом кинулась домой.
***
Нинка только завидев сватов издалека, выскочила из дома и закрылась в бане. Растерянный муж метался по двору, готовый провалится сквозь землю, пытался спасти ситуацию, обреченно взмахивая руками.
-Нинушка, прошу тебя, выходи! Ну мало нам с тобой позору? Что за напасть такая, не жисть, а мучение!
-Я свое добро на этот брак не даю. Коли на то её воля, пусть выходит без моего согласия, не дочь тогда она мне больше!
Любаша сама не понимает как так вышло — уже собиралась в город, в расписанную на годы вперед прекрасную, слаженную жизнь, еще бы — столько лет и денег потрачено на учебу! Перед отъездом сам бог велел сходить в клуб, на концерт местных талантов — баянисты, гармонисты, певцы и танцоры. Да что там Любка, все деревенские потянулись на представление — женщины наряжались, вытащили своих мужей, какой-никакой праздник в деревне.
Володька хорошо играл на гармони, его руки словно кто-то направлял в нужную сторону, подсказывал. Пальцы ловко перескакивали с клавиш инструмента, казалось, он и не прикладывает никаких усилий, а мелодия сама так и льётся, будто живой ручеёк- озорной, веселый. На его лице при этом сияла улыбка, он подмигивал Любаше, что притоптывала в такт, готовая пустится в пляс.
После концерта словно невзначай пошел провожать девушку, было свежо, накинул на неё свою куртку — казалось бы, ничего такого — односельчане идут по пути домой. Может, конечно и не совсем по пути, но в этом ничего такого нет, что мужчина поздно ночью довел девушку до дома! Мало ли собаки встретятся или хулиган какой пьяный, после концертов такое часто бывают — загуляются парни, потом геройствуют.
Люба знала, что он женат — месяца три как сыграли шумную свадьбу. Поговаривали, что Володьку родители надоумили, считай заставили, уж больно заровал по юным годам, кутил, вот они и решили, что парню лучше под боком жены будет, покойнее.
Жена его была простовата, но спокойная, мирная — спокойно, без скандалов, отпускала мужа на праздники, гулянки, считай его основной заработок был. Талант парня заметили, стали приглашать на районные представления — уж больно слаженно играл на гармони и пел чистым голосом, данным ему от природы.
Любка и не заметила, как за неделю, шуточками, случайными встречами разбудили друг у друга любовь, да такую, что вскружило голову обоим, не смогли противиться чувствам. Когда стали расползаться слухи, Володька не стал отнекиваться, ушел от жены, Люба отказалась уезжать по направлению, всерьёз задумала выйти замуж, остаться жить в деревне.
Мать с отцом не желали верить слухам, даже когда Любаша со слезами кричала о невозможной любви, от том что не хочет жить без Володьки, думали, что это все баловство и скоро все уладится. Как дошло до Кольки, что дочурка начхала на все его труды, надежды, так слег с ударом, помирать собрался. Добавилось еще то, что каждый встречный- поперечный не ленился ему указать, на то что Любаша семью разбила, жена Володьки с огорчения потеряла дитя.
В дом к Смирновым приходила теща Володьки, стояла на коленях, в слезах умоляла не губить её дочь — живет сейчас одна в доме мужа, не жена, не девка, ждет когда одумается мужик, к ней вернется.
- Богом молю, образумьте свою Любашу, на кой черт ей зять мой сдался? Там в городе таких пруд-пруди. Не портьте жизнь моей Насте!
Нина и рада бы дочь наказать, выпороть как следует, да уже не дитя малое, силой не заставишь. Жаль было женщину, а стыд какой перед соседями, на улицу выйти страшно, будто из окон вылезают, пальцем показывают. Еще вчера ходили павлинами по деревне, а сегодня уже шагнуть опасливо, как бы камень какой не прилетел.
Никто и не думал, что далеко зайдет дело, всё ждали как наиграются Люба с Вовкой, да разбегутся каждый по своим делам — оба были вздорные, охочие до вольной жизни, да не тут то было-крепко сошлись, да так, что жениться надумали. Нина как услышала про такие новости, совсем говорить с дочерью перестала говорить, разок сказала свои мысли, да плюнула.
-Ладно уж нас опозорила с головы до ног, очернила, но жизнь свою то не ломай окончательно, дурища! От гармониста проку не будет тебе, не станешь счастлива, как первую жену бросил, так и тебя кинет, не поморщится!
- Не понимаешь ты мама, сама не ведала что такое любовь от бога, вот и мерещится тебе везде дурное.
-На чужом несчастье своего не построишь. Я всё сказала, от меня не жди благословения. Уедешь с Володькой, считай нет у тебя матери, и отца забудь, не таскайся сюда лишний раз.
-Раз так, то и ты забудь про дочь свою, ноги моей больше в вашем доме не будет после свадьбы!
Сваты приехали скромно — дядюшка Володин, мать его, стояли топтались, поглядывали на Нинку сыплющую на них проклятия из-за двери бани, наспех договорились с Николаем, едва оправившемся после удара, виновато пожали друг другу руки, разошлись не глядя, рассудили свадьбу не делать, чтобы народ не злить, отметить скромно в доме родителей жениха.
Люба свое самое нарядное платье надела, белое, с желтыми розами — не горевала по поводу скомканной свадьбы, отсутствию гостей, вот она молодость, когда впереди видится только счастье да любовь. Жить надумали подальше от своей деревни, перебрались в район, где не было пересуд да сплетен.
В районном поселке сразу заприметили занятную пару — оба красивы, статные, как актеры из фильма зарубежного, когда шли они по улице модно одетые, счастливые, только ленивый не оглядывался на них. Парень еще и артист знатный оказался, по несколько часов без устали мог играть и на свадьбах и на представлениях. Дом культуры сразу ухватился за хваткого и ловкого гармониста, на редкость не пьющего, всегда можно было отправить его и в город и по селам на выступления, гордость по всему району.
Первое время Любаша с ним всегда ездила, за кулисами стояла — Володька с любовью посматривал на жену, отправлял ей знаки приятные, в конце игры обязательно упоминал имя её, под завистливые и грустные взгляды девушек- жаль им было, что такой мужчина уже занят настолько крепко, что глаз не сводит с любимой.
Когда родился у них ребенок, долгожданная Танюшка, вдруг пробежала кошка между ними — вроде и ждали ребенка всей душой, мечтали о полной семье, а как случилось радость, так начались трудности.
Володька свой талант развивал и стал гостем на каждом мероприятии — администрация поселка отчетный период удачно закончили, надо отметить, а какой же праздник без песен народных, да музыки заводной - надо звать Владимира с его командой, или же посевная закончилась, как людей деревенских порадовать? Песни им устроить да пляски, опять состав Володьки в первых рядах едут.
До Любаши стали слухи доходить, что поклонниц у Володи появилось куча, прямо на сцену выходят, вешаются на него, подарки дарят, зовут с собой бесстыдницы. А он человек открытый, народный, грубить ему не положено, нужно всем внимание уделить.
Стала ревновать Любаша, допытывать, почему задержался, почему духами пахнет или отчего задумчив стал. Начали ругаться часто, Люба попрекала мужа, что свою жизнь испортила ради него, отказалась от светлого будущего, от хорошей работы, а он раздухарился, выступает в ущерб семье, совсем забыл какая красота ему в жены досталась, не из простых, с образованием!
Дошло до того, что брала ребенка, ночью отправлялась туда, где шло выступление и в конце выталкивала Танюшку на сцену, науськивала ребенка. Та испуганно шла на кривых ножках к отцу, прижималась к нему от страха и шума, а разочарованные поклонницы, обиженно поджимали губы, уходили с концерта расстроенные.
Володька после таких выходок злился, ненавидел жену, начальство его шпыняло за эти выкрутасы, требовало оставить дела семейные дома, а не вываливать на публику. От волнений стал играть хуже, сбивался, пропадал огонек в песнях. Всё же гармонист лучше выступает, если его считают холостым, ни проблем, ни забот.
Любаша как сердцем чуяла, не хотела отпускать мужа в долгие гастроли, по городам — прошел уже месяц, а от него ни слуху, ни духу. У матери его узнавала, дал весточку, что всё хорошо у него остался в городе, да не велел говорить в каком, передал через неё, что видеть Любашу больше не желает, пусть если хочет остается в квартире данной ему от дома культуры, пусть хоть возвращается к матери, в отчий дом.
***
-Коль, кто там в дверь тарабанит на ночь глядя? Глянь-ка, я уже в ночнушке.
Николай выглянул в окно, прищурился и заохал как старик.
-Нин, вставай, это Любашка вернулась! С дочкой, вставай скорее, чего с себя всё скинула, чай не май месяц!
По-своему торопились к воротам, Николай от радости не смотрел перед собой, споткнулся об половик, чуть не упал. Нинка на ходу застегивала халат, придерживала платок, словно помолодела, бежала по ступенькам крыльца, в темноте пытаясь разглядеть фигуры за забором.
Засов не желал отпираться, застревал и лишь спустя несколько минут перед ними стояла Любаша - светловолосая, в платье, что когда- то шила на заказ Нинка для единственной доченьки, всё такая же голубоглазая, красивая, только совсем крохотная, напуганная уцепилась за сумки, вот-вот заплачет, оглядывалась по сторонам, в поисках матери, а той и след простыл, слышно было только рёв уезжающего автомобиля.
-Вот те здрасте! Это что еще такое? Звони в милицию, пусть догоняют. Ты погляди что сделала? Накуваркалась, а теперь нам подкинула? Бесстыжая!
Коля раньше всегда молчал, когда ругали Любашу, сплетничали о ней. Про себя думал: "Ну оступился человек, полюбила женатого, что же теперь, закопать что ли её? Всё, уже создали семью, живут. А что училась зря, так это может и вовсе наша вина, сами заставили её жить по нашей указке"
Нинка часто вспоминала дочь недобрым словом - и то, что она из Любаши сыновьям любви недодала, и баловали её в ущерб мальчишкам, а уж эта учеба всем поперек горла встала, только псу дворовому не жаловалась, а может и ему доставалось.
-Говорила я тебе, не надо её отправлять в город, какая она ученая, родилась в деревне, мы с тобой не шибко замудренные, с чего бы девке становится светилой? Ох дурная голова, втемяшил себе эту учебу проклятую, вот она и возомнила о себе!
Впервые Колька чертыхнулся, разозлился именно сегодня, увидев как по-скотски поступила Любаша. Даже в страшном сне не мог представить, что дочь вот так, вильнув задом подкинет им ребенка. Можно же было по-хорошему, зайти, покаяться, сказать что не сложилось.
А если нужно с дочерью какое-то время посидеть, то так бы и сказала, чай не чужие люди! Мало ли чего наговорили друг другу, столько времени прошло уже, всё позабылось! Зато Нина вдруг смягчилась, стала затыкать его, успокаивать, расплылась вся.
-Молчи, чего разорался? Не видишь ребенок напугался совсем. Кто это у нас тут такой маленький? А?
На крыльце стояла напуганная девочка, лет двух, не больше, она яростно вцепилась в ручки авоськи, и смотрела в сторону куда уехала её мать. Колготы на ней сползли, коленочки вытянулись, сандалики были надеты не на ту ногу, видно мать второпях, вылезая из машины напялила как попало.
Платьишко слегка помялось с одного боку, было так больно представлять, как девочка еще пятнадцать минут назад сладко спала в пути, не представляя, что через мгновение останется совсем одна, с посторонними людьми, которых видит впервые.
Ей было так страшно, голубые глазенки широко открыты, плакать чужим людям всё еще не решалась, до последнего надеясь, что мама сейчас появится и каким-то чудом уведет её обратно домой. Женщина в платке пугала её, отвечать ей совсем не хотелось.
-Не бойся, моя красавица! Как тебя зовут?
-Таня. Я маму зду. Она сказала купит кофетки.
-Тьфу ты, едрен-батон, это ж надо так! Мать его за ноги!
Николай стал матерится, махнул рукой, скорчив гримасу отвращения к поступку дочери. Смотрел на внучку с отчуждением, словно она была причастна к этому. Жена кинула в него старый валенок.
-Ну ка зайди в дом, сейчас что-нибудь кину в тебя, паразит! Уйди с глаз долой! Не слушай его, маленькая моя, сейчас мы его, злюка такой!
Нина разозлилась на мужа, прогнала его в дом, ворчащего и сыплющего проклятия на Любку. Сама села прямо на крыльцо, рядом с девочкой, попыталась забрать тяжелую сумку. Та еще крепче схватила её, словно сумка хоть как-то еще связывала её с матерью, будто отпустив ручки, она тем самым согласится с предательством и самое страшное её опасение сбудется.
-А что это у тебя в сумке? Клад какой что ли или золото?
Девочка серьезно замотала головой.
-Неет, там же иглуски мои. Мы с мамой их туда палазили.
-Можно посмотреть? У меня никогда не было игрушек. А давай зайдем в дом, там рассыпем их на полу?
-Маму подоздем. Она зе не увидит в темноте вас дом.
Нина растерянно сидела рядом с внучкой, удивляясь - еще недавно она совсем не знала Танюшу, дочь не приезжала к ним, обижена была, и к себе не звала, напрочь отрезала общение, а сейчас, глядя на эту маленькую крошку, до безобразия похожую на Любашу, она почувствовала, что знает внучку с самого рождения, такую родную, сладкую, любит и сердце обливается кровью, от того что приходится переживать этому маленькому человечку.
-Слушай, сейчас одна птичка мне начирикала, что мама твоя пошла искать конфеты в другой магазин, а он таааак далеко. Сказала что придет потом, а вы, говорит, пока заходите, чай пейте без меня.
Девочка недоверчиво смотрела на женщину, хмурила брови, но дала себя завести в дом. Николай сидел на диване, сгорбившись, увидев, что Нина зашла домой с внучкой показательно встал и забрался на печку, охая- ахая над своей судьбой.
-Кукушка! Вырастили на свою голову! Подкинула нам на старость лет подарочек. Вот поеду в район, пусть милиция её ищщет! Нечего мне тут вешать свой выводок.
Утром, всё так же молча спустился с печи, даже не глядя на спящую Танюшку вышел во двор, часок там поработал, пока жена готовила оладушки и попутно варила суп из курицы. Выглядел обиженным, даже на Нину, что не согласилась с ним, нянькалась с этой неожиданной внучкой так беззаботно, будто поддержала дочь негласно, и словом её не осудила.
Нина тоже злилась, не понимала мужа, отчего он взъелся на невинное дитя, в глазах её читался укор, разочарование, какая-то обида. Несколько дней супруги не разговаривали, спали в разных комнатах, бесился Колька, что его место занято и на кровати и в жизни Нинкиной. Женщина сама переживала - неужто на старость лет вот так чужими людьми станут через Танюшку?
Одним утром, подоив корову раньше обычного, Нинка зашла в дом, оставив ведро в сенях, чтобы не бренчать и не будить внучку- раньше особо не церемонилась, знала что Колька не спит всё равно, валяется просто. А тут на цыпочках прошла и застала картину маслом.
Танюшка сидела на коленях деда, терла сонные глаза кулачкам, удивлено поглядывая на его бороду. На щеке еще остался розовый след от подушки, волосы совсем растрепанные торчали в разные стороны. Колька слегка покачивал ногу, бережно придерживал внучку за спинку.
-Сейчас твоя бабуся придет, сварит тебе чего вкусного, может и мне перепадет. Чего вскочила так рано? Разбудил я тебя своим кашлем. А знаешь кто я такой?
Танюша еще не проснулась толком, помотала головой, вопросительно глядела на Кольку.
-Я твой дедушка, родной дедуля. Ну и где носит бабку нашу? Где наши блинчики с вареньем, скажи, а?
Он шутливо, легонько схватил девочку за бочок и заулюлюкал. Танюша стала уворачиваться, заулыбалась, а Нина, никогда не видевшая мужа таким аж прикрыла рот рукой, что бы не засмеяться. Выдохнула с облегчением, попятилась назад, чтобы не смущать его, громко хлопнула дверью. "Ну значится наладится всё".
Дед совсем забросил свои дела, теперь все время проводил с Танюшей, вкладывал её ручку в свою огромную ладонь, ходил по дому, по двору, рассказывал ей сказки.
-Вот это кочерга, на самом деле принцесса, её наша бабка заколдовала, за то что не помогала ей полы драить.
-Да ну тебя бестолковый, ерунду выдумать, еще поверит ребенок!
Она кидала в Кольку полотенце, ругалась, а он театрально начинал пугаться, хватал Танюшку на руки, убегал в другую половину с визгом и вытаращенными глазами.
-Бежим Танюша, бежим! Сейчас она нас поймает!
Девочка хохотала как колокольчик, хватала деда за бороду, пряталась вместе с ним за шкафом и озорно выглядывала оттуда. Нинка украдкой улыбалась, но делала вид, что сердится.
-Ишь ты, два сапога пара!
Когда Танюша вспоминала маму, дед долго искал свои теплые вещи, ковырялся в пакетах с носками, надеялся что девочка глядючи на его нелепые попытки собраться забудет грусть, иногда это срабатывало, а иногда они ходили по деревне, "искали" остановку или автобус, куда должна была приехать Люба, по пути отвлекались на курочек, гусят, драку кошек, возвращались уже немного в приподнятом настроении.
Когда стало слякотно и холодно, Колька открыл в себе талант танцора - однажды решил подразнить Нину, на её ворчания крутил у носа пальцами и вертляво крутил задом, пока жена отвернулась. Танюша увидела этот жест и залилась таким смехом, что дед стал выдумывать новые выкрутасы, лишь бы внучка была радостная.
Иногда так вертелся, что потом болела спина, а Нина мазала ему спину мазью, ворчала .
-Докрутил задом, танцор? Танюш, твой дед совсем забыл что он старый. Сил моих нет, глаз да глаз за вами нужен.
Как бы не сердилась Нина, не подбирала за ними беспорядок, их жизнь совершенно поменялась - еще год назад в доме стояла тишина, гнетущая, напоминающая о скорой старости, о прошлых несостоявшихся надеждах, болячки напоминали о себе всё чаще и чаще. Сейчас же, стало светло, радостно, жилище загудело словно молодой рой весной- появились дела, приятные заботы и хлопоты.
Нина с Колей будто помолодели, вернулись в юные годы, когда еще вся жизнь впереди. Как же тут будешь о болячках думать, когда Танюша попросила показать ей теленочка рыжего, что недавно родился у Филимоновых, а если она закашляла поутру, неужто вспомнишь о том что спина пострелиливала - всё как рукой снимало от одного только взгляда внучкиного.
Появился смысл жить, вставать по утрам, торопится с завтраком, а лишнюю копеечку откладывать на сапожки Танюше. Николай теперь просыпался раньше жены, выходил на улицу, мастерил для внучки из деревяшек игрушки, улыбался, глядя на свою работу, представляя как будет радоваться девочка.
Нина вязала носочки, варежки, смеялась вместе с Таней над кривляющимся мужем, поглядывала на печку, откуда доносился запах любимых ватрушек девочки.
Когда пришло письмо от Любаши, через полтора года молчания, Коля равнодушно кинул его на стол, даже не прочитав. Нина дрожжащими руками разорвала конверт и в волнениях дочитала его. Задумчиво засмотрелась в окно и нехотя выдавила из себя слова.
-Люба за дочерью приедет на следующей неделе.
Коля даже не поднял глаз, рисовал Танюше домик с красной крышей.
-А кто ей отдаст? Пуст сидит у себя, дела свои делает. Профукала она свою дочь.
-Мать все же, права у ней...
Николай уронил краски на пол и в ярости выскочил из за стола, ушел в летнюю кухню, сидел там уже часа полтора, Нина даже слышала всхлипы. "Неужто плачет?"
-Коль, да ты глянь, что пишет, давай почитаю тебе.
-Выкидывай это жалкое письмо, сожги, а внучку ей не отдам. Слышать не хочу. Так и скажи кукушке. Пусть новую народит себе, у ней эти дела просто делаются.
-Да как же я ей скажу? Не успеет ответ дойти, далеко упорхнула Любка...
Танюша выскочила на улицу прямо в тонком платье, без обуви, боялась оставаться одна в доме, как хвост ходила за дедом, а когда его не было рядом, то за бабушкой.
-А где деда?
-Ты чего босиком ходишь, простудишься! Деда твой вон там спрятался от нас. Пошли в дом, скоро он зайдет, обидчивый наш.
Таня почувствовала укор в словах бабушки, насторожилась, выдернула свою ладошку из руки Нины.
-Я без него не зайду! Это мой дедушка. Не твой!
-Вот дела! Конечно твой, чей же еще. Слышишь, дед? Вот так средь бела дня осталась я совсем одна бедная, несчастная...
Танюше стало жаль и бабушку, снизошла до неё, взяла сама за руку.
-Мы тебе тоже дадим порисовать немного.
-Ну спасибо, а то я уже плакать собралась.
Коля вышел из своего укрытия, глаза у него и правда были красные, поднял на руки внучку, прижался своей щекой к её ушку, вдохнул сладкий молочный запах, слезы опять стали наворачиваться на глаза. Чтобы скрыть их, скорее поднялся на крыльцо, зашел в дом.
Вечером, уложив девочку спать, муж и жена сидели молча за столом, не зная с чего начать разговор. Лампа над столом горела тускло, издавала жужжащий звук. За окнами было темно, обстановка в доме стала тягостной, казалась невыносимой, даже по сравнению со вчерашним обычным днем, когда просто ходили в баню, Нина напарила Танюшку, намыла её и потом как со взрослой пили с ней чай.
Она, розовощекая, деловая оттого, что не плакала от веника, как большая, откусывала размокший рафинад и глядя на бабушку, со звуком запивала его чаем. Дед украдкой посмеивался, ну ни дать -ни взять, бабуля маленькая, только платка не хватает!
Представляли, как она подрастает, идет в школу, помогает бабушке с дедушкой - какая тут старость? Им еще столько всего предстоит пережить, столько сделать! Как-то незаметно у Нины перестали болеть ноги, пропали скачки настроения, по ночам она начала крепко спать, Коля, страдавший раньше от давления и головных болей, словно на десять лет вернулся назад, забыл уже когда последний раз пил таблетку.
Раньше, до внучки, всего этого не замечали, вроде как возраст, ничего странного нет, всю жизнь работали на износ, как не болеть теперь? А когда появилась Танюшка, прикипели всем сердцем к ней, силой заставили себя очнуться, взбодриться. А кто же еще будет глядеть за девчушкой, кому еще она нужна кроме них?
Перовой прервала молчание Нинка.
-Ты послушай, что пишет.
Коля, до этого ни в какую не желающий и слушать что написано в письме, поднял уставшие глаза, не сказал ничего, понуро опустил голову. Нина приняла это как согласие, нацепив очки стала бегать глазами по строчкам, тыкая пальцем в бумагу, словно Коля не поверит её словам.
-Ну вот, пишет, что устроилась на хорошую работу, учителем, почти на другом конце страны. Дали общежитие, встала в очередь на квартиру. Живет в большом городе, там и садики и школа хорошая. Ну сам посуди, что она с нами увидит? Ладно, пока маленькая, а как вырастет? Любка уж не совсем отрезанный ломоть, не пьет, пишет, что уважают её.. А мы с тобой не вечные...
-Как всё просто у тебя, да у неё. А обо мне кто подумал? Каково мне будет? Только свет в окошке увидел, всю жизнь, словно в бочке темной жил...
-Думаешь я шибко рада Танюшу от себя отрывать? Думаешь легко мне, коли молчу? Душа разрывается, а всё же ребенку мать нужна.
-Не любишь ты Танюшку. За Любку больше душа твоя болит.
Любка приехала в деревню, как и обещала, через неделю, войти в дом долго не решалась, Коля смотрел на неё из окна, не шелохнулся, надеясь, что она вот так потопчется, да передумает, уедет обратно. В руках у ней была огромная коробка, видно было большую куклу, в красивом платье, а из сумки торчали невиданные доселе бананы. Спустя десять минут сомнений, она всё же зашла в дом.
Танюша испуганно пряталась за дедом, не узнавала мать. Коля не успокаивал Танюшу, как советовала Нина, не уговаривал её выйти к матери, молча гладил внучку по светлым волосикам и немного прижимал к себе. Нинка всё же вызволила девочку из дедушкиного плена, изображала восторг при виде куклы, пробовала конфеты и закрывала глаза от деланного удовольствия.
Когда попробовала банан стала шутливо ругаться, плеваться, предлагала его коту, смеялась вместе с Танюшей на тем как он убегает от такого угощения. Спустя несколько часов, девочка уже не отходила от красивой женщины, вкусно пахнущей цветами, с любопытством разглядывала её кудрявую прическу, блестящие сережки и пыталась вспомнить откуда она её знает.
***
После отъезда Любы с Танюшей, едва проводив их за ворота, Нина зашла в дом и расплакалась. Плакала долго, навзрыд. Коля уже выплакал все слезы днями раньше, жену не успокаивал, считал её виноватой, в том что сейчас они остались совсем одни.
Бесцельно шатался по дому, трогал кровать, что мастерил специально для Танюшки, поправлял аккуратно на полочке игрушки, что она оставила, не стала брать, а картины нарисованные внучкой- наивные, простые, но яркие, радостные, сложил в пакет и убрал в шкаф.
Люба несколько раз присылала письма с фотографиями Танюши, редко, раза два в год. Вот она идет в школу, сидит рядом с букварем, улыбается, одного зуба нет, но все же красавица, вроде счастливая. Вот еще фотография с праздника - девочка в белом платье, видно снежинку играет, волосы немного потемнели, лицо уже не такое пухленькое, стала похожа больше похожа на Нинку.
-Чудны твои дела господи, была же вся белянка, как мать, а стала на бабку похожа с годами. Глянь-ка, Нин!
Нина устало улыбалась, в последнее время сильно сдала, ноги временами отказывали, всё больше сидела в кресле, кивала мужу, слушала его ворчания.
-Хоть бы нам привезла показать Танюшку, сил нет как хочу увидеть её.
-Ехать далеко шибко, обещалась в этом году, ближе к концу лета, там вроде с квартирой должно решится - на двухкомнатную замахнулась, видать не зря твоя учеба ей пришлась, вон как там разжилась.
-Тьфу ты, не напоминай лучше.
Сыновья тоже не баловали вниманием - двое жили совсем далеко, приезжали от силы раз пять, а младший спился, не хорошо кончил. Не говорили на эту тему муж и жена, боялись разговоров, мол из-за Любки так случилось, недодали любви остальным детям, вот и результат.
Когда Нинка совсем слегла, Коля дал телеграмму детям, думал, хоть кто-то приедет, попрощается с матерью, пока еще жива, но не прониклись не один, не поверили, что всё плохо. Одна Любка в ответ дала телеграмму, что не может сейчас тронуться с места, с работы не пускают, квартиру должны дать прямо на днях, а поездка отнимет не меньше недели. Так же случилось и с похоронами Нинки.
Николай в душе надеялся именно на Любку, что приедет, заберет его к себе в свою хваленную большую квартиру, не оставит совсем одного. Жену схоронил, эти же днем написал Любке письмо, что нету у него больше дочери, теперь уже точно, доживать свой век будет один.
***
Любка страдала, несколько раз подходила к начальнику, чтобы отпустил её, всего на несколько дней, всё же не на развлечение просится, с матерью увидится, возможно последний раз. Тот не держал её, спокойным тоном отпускал, ухмылялся.
-Иди конечно, я же не изверг. Только твоя очередь на квартиру может и вниз спуститься, или вовсе не получишь ничего. А что ты переживаешь? У тебя есть прекрасная однушка, вам с дочерью хватает, зачем тебе двушка?
На похороны не стала отпрашиваться - матери уже всё равно, а в деревне её только осуждать будут, отец и тот небось зло держит, проклинает на чем свет стоит, винит что матери плохо из-за неё стало.
Квартиру она получила, такую как хотела, правда пришлось доплатить в карман за такую - с огромной лоджией, на третьем этаже, комнаты просторные, а от работы всего пара шагов. Дочь теперь в отдельной комнате, хочет уроки делает, хочет подружек зовет. Почти год Люба обустраивала жилье - купила новый телевизор, холодильник, современную мебель, но только вздохнула спокойно, решила пожить как белый человек -произошел распад СССР.
Начались волнения, в той республике где она так хорошо обустроилась совсем стало не выносимо- страшно за себя, за дочь, а когда на неё напали местные, пригрозив добраться до дочери, прямо указали на то чтобы возвращалась к себе - не выдержала, покидала в сумку документы, несколько вещей и уехала к себе на родину, оставив всё то, чего добивалась больше десяти лет.
***
Домой ехала опять со страхом, не зная, как её встретит отец, уверенная, что он прогонит, нагрубит. "И правильно сделает, такую дочь как я послали им в наказание, не заслужила я его прощения"
Въехав на свою улицу, родной дом не узнала - ворота почернели, покосились. Разбитая форточка была заткнута старой тряпкой, как и щели в доме. Двор представлял из себя жалкое зрелище - осенняя грязь расквасила всё кругом, листья и пожухлая трава не убирались уже который год, крыльцо покосилось до такой степени, что на него боязно было ступить.
Люба вспомнила тот день когда приезжала за Танюшей - как всё было кругом радостно и аккуратно - крашенные ставни, бодрый огородик, справный заборчик, кругом чистота, порядок. Совсем сдал отец, запустил кругом всё, не до чего ему нет дела. А то и верно - ради чего ему жить? Жив ли он сейчас там? Кому до него есть дело?
-Танюш, зайди в дом, позови деда.
-А сама чего?
-Боюсь я, Танюш, не могу, страшно мне.
Девушка попыталась зайти, но дверь была заперта изнутри. Люба оглядывалась кругом, представляя каково было отцу смотреть на это каждый день, одному находить силы просто проснуться, провести очередной, бессмысленный день. Конечно же он ненавидит сейчас Любку, не захочет даже видеть предательницу. Вот и не открывает им двери, не хочет пускать, даже Танюшу.
Одна грязная тряпка торчащая из щели, показалась ей до боли знакомой, она вытащила её, стала разворачивать и узнала свое некогда чисто-белое платье с красивыми желтыми цветами, то в котором она выходила замуж против воли матери. Даже не верилось, что оно моет быть таким отвратительно грязным, скомканным, как её жизнь. Вернуть бы всё назад, послушаться маму...
Она села прямо на грязное крыльцо обхватила голову руками и заплакала. Всхлипывала, утирала слёзы своим заграничным шарфиком, не заметила, как сзади что-то щелкнуло, заскрипело. Обернулась только когда на её плечи легла старая, теплая фуфайка отца, пропахшая чем то родным, давно забытым. Он не убрал рук с её трясущихся плеч, а Любаша оглянувшись его не видела, только руки - все высохшие, в морщинах.
-Вставай с холодного, доченька, простудишься. Идемте в дом, давно уже жду вас.
Как бы считаете, Люба достойна прощения отца?
Мои
дорогие читатели, если вам понравился рассказ, ставьте лайк и жмите кнопку "Поделится"! Н
е забудьте пожалуйста подписаться на мою группу, это очень важно для автора, ну плюс ко всему, тут я часто публикую для вас новые истории и рассказы)
https://ok.ru/svetlyputnik
Комментарии 46