"Гостей" Фаина Самсоновна ждала со вчерашнего вечера, все выглядывала в окошко, отодвинув двумя пальчиками тонкую, просвечивающую фонарями, шторку.

На улице было многолюдно - соседи сновали туда-сюда, проезжали автомобили, дворник таскал какие-то доски, видимо, наконец, дошли руки до ремонта его каморки в подвале. А "их" все не было.
Но ведь предупредили, Фаина ждала...
Она быстро окинула цепким взглядом комнату. Куклы - фарфоровые, купленные в антикварных магазинах; мягкие, тряпочные, сшитые самой Фаиной, деревянные, ловко выточенные и отшлифованные рукой мастера, - все чинно сидели на полках, рассыпав по маленьким плечикам кудрявые, черные, светлые, рыжие, каштаново-медовые и ярко-фиолетовые локоны. Они тоже ждали...
И дождались. Ночью, когда женщина уснула тревожным, душным сном, позвонили на городской телефон. Никто из жильцов коммуналки не стал выползать из теплых постелей, только Фаина, быстро нашарив ногами тапочки, поспешила в коридор.
-Алло!
Тишина.
-Алло! Вас не слышно! - сказала она.
Повесили трубку, видимо, проверяли, дома ли хозяйка.
-Конспираторы! - сердито ворча, Фаина опять легла и только хотела натянуть на ноги теплое одеяло, раздался звонок в дверь. Три звоночка - это к Фаине Самсоновне...
-Кто там? - Фаина никогда не открывала, пока не дождется ответа.
-Открывай, мамаша. Сын твой из командировки приехал!
-Сынок! Ну, надо же, сын приехал! А обещал только к концу осени... - Фаина как будто обрадовалась, широко распахнула дверь, и на площадку перед лестницей упал тяжелым кубом желтый, теплый свет от лампочки.
Гости прищурились, закрывая глаза руками. Сын, Степан, виновато пожав плечами, зашел внутрь, за ним люди в форме...
-Все вынимай, хозяйка, все, а то сами будем искать, тебе же хуже будет! - говорил один из вошедших, бесцеремонно открывая шкафы и выдвигая ящики комода.
-Да что происходит-то, Степа?! - Фаина разыгрывала испуг не хуже, чем ведущие артисты Большого театра. Не зря девчонкой она постоянно пропадала в Доме культуры, где работала ее мать. Пока та мыла полы, Фаинка подсматривала в щелочку за актерами, кряхтела и взвизгивала, когда те особенно хорошо играли, впитывала в себя все тонкости мимики, оттенки голоса, даже движения, сопровождавшие реплики, откладывались в ее памяти, чтобы потом расцвести натуральными ужимками перед незваными ночными гостями. - Что вам нужно? Что вынимать, доставать? Да как вы смеете!
Она кинулась, было, защищать гвардию кукол, сидящих на полке, но один из мужчин грубо оттолкнул ее, так, что Фаина упала на пол, причитая и охая.
-Ничего, мать, ничего! Они еще за это ответят! Честных людей по ночам беспокоить! Я, мама, не виноват! Я ни в чем не виноват! - Степан кривил рот, вымаливая у матери прощение.
-Степа, Степочка, да я ни в обиде, - Фаина обняла сына и села с ним на кровать. - Ироды проклятые, мучают хороших людей...
Соседи прижали уши к дверям, вслушиваясь в то, что происходит у Фаины. Было им и страшно, и радостно, что пришли нынче не к ним, не их житье-бытье ломают, простреливая навылет жесткими словами "Возьмите теплые вещи, пройдемте с нами..."
-Куда ворованное спрятала, а? – начальник, Павел Власович, взял женщину на воротник халата и стал трясти, как будто дух хотел выбить из этой упрямой, хитрой воровки.
-О чем вы? Никаких ворованных вещей у нас отродясь не было! Иначе разве жили б мы в этой комнатенке?! - расхохоталась ему в лицо Фаина, а потом осела, получив пощечину.
-Увести их, комнату обыскать! - рыкнул начальник и вышел, судорожно вынимая из кармана папиросы. Те вдруг выпрыгнули на пол, рассыпались тонкими трубочками, разбрасывая дорожки табака. а потом их накрыла тяжелая, в стоптанном башмаке нога Фаины Самсоновны, накрыла и повертевшись, зашагала прочь.
Мужчина выругался, грязно, сжимая красные, с обгрызенными до розовой плоти ногтями, кулаки и последовал за арестованными, потом обернулся, сгреб с полки немых, удивленно раскрывших глаза кукол и, сунув их в большую сумку, вышел.
Фаина только улыбнулась…
...Половой, шустрый, длинный как жердь парень, одетый в рубаху с косым воротом, белые штаны, которые висели на работнике, как на чучеле, с красным пояском с игривой кисточкой, расплескивающей свои нитки-бахромочки при каждом шаге, поправил потертый на сгибах бумажник, что всегда носил с собой за пазухой, и наклонился к посетителю.
-Что изволите-с? - спросил он, внимательно глядя в глаза бородатому, с кустистыми, закрученными рогаликом бровями, мужчине.
Тот, лениво оторвавшись от "Ведомостей московской городской полиции", газеты, что лежала тут же, на столике, для развлечения гостей, низким, грудным голосом ответил, водя ногтем большого пальца по скатерти:
-Отбивные телячьи котлеты, блинцов, щец, да еще дай-ка мне водочки. Побыстрее, проголодался я! Чаю неси, чайник большой, а даже два! Гостей жду!
-Слушаюсь! Извольте-с! Сию минуту, Петр Яковлевич!
Гость скривился, мотнув головой, мол, поторапливайся! Половой убежал, а Петр устало оглядел грязные шторы, на окнах отдельного кабинета, что располагался на втором этаже трактира и предназначался для посетителей не то, чтобы богатых, но и не столь бедных, чтобы сидеть в общем зале, в смраде и чаду табачного дыма и немытых тел.
-Устал! - вздохнул мужчина. - Как устал, мочи нет! Надо что-то решать...
Не прошло и десяти минут, как в кабинет опять вошел половой - на одной руке тяжелый поднос с угощением, в другой пара чайников, только что с плиты, пышущие паром.
-Вот, извольте-с, все, как заказывали! А, что, друг ваш еще не приходил?
Петр Яковлевич строго посмотрел на любопытного слугу, тот сконфузился, покраснел и, расшаркавшись и бормоча что-то, поспешил убраться восвояси. Уж больно злые глаза были у посетителя, словно из самого Ада взглянули черти, даже жаром пахнуло в лицо...
Спускаясь в кухню, паренек столкнулся на лестнице с молодым человеком в когда-то красивом, хорошо сшитом, но сейчас уже потертом и лоснящемся сюртуке.
-Любезный, - обратился тот к половому. - Не скажете, где Пётр Яковлевич сегодня сидят?
-Отчего же не сказать! В кабинете, вторая дверь налево. Уж и ужин заказали, вас ждут!
-Спасибо, - молодой человек протянул парню монету, кивнул и зашагал по лестнице наверх.
Ковер, покрывающий ступени, был когда-то красным, торжественным, приглашающим гостей пройти в "элитную" часть заведения, теперь же покоричневел, замахрился по краям, изломался на сгибах. Он, также, как и Петр Яковлевич, устал, мечтая только об одном - уйти, исчезнуть, раствориться в тумане прошлого...
-Приятного аппетита! - сказал молодой человек, отворив дверь кабинета. - Позволите войти?
Купец Петр Яковлевич тяжелым взглядом окинул гостя, его легкую походку, прямую спину, смелый, ясный взгляд.
-Проходи, проходи, Алексей. Чаю? - кивнул он, наконец, на стул напротив. - Поедим, а потом о делах!
Было слышно, как внизу, в общем зале, уставленном диванчиками и длинными лавками, звенит, разбиваясь о стены страдальческими нотами, голос певца, тянет он народную песню, раздаются всхлипы посетителей, сам хозяин трактира нет-нет, да и присядет на лавку, вытирая слезы, что пьяным градом льются по шершавым щекам. А потом певец замолчит, и еще минут пять будет тихо в закусочной, только вилки звенят, да кружки бьются о деревянный стол тяжелыми днищами, молчат гости, вспомнив каждый о своей беде...
-Принес? - сложив руки на животе, спросил, наконец, Петр Яковлевич.
-Что? Ах, да. Как же! Вот, как договаривались - и колечко, и цепочки золотые, вот позолоченные, а вот материн медальон...
Молодой человек выложил на стол кулек, развернул его и воровато огляделся.
В этот самый момент в кабинет вошел слуга с очередным чайником и пирогами, горячими, румяными, истекающими сливочным маслом.
-Вот, как просили, - начал, было, половой, но, заметив на столе горсть украшений, осекся.
-Пошел вон! - заорал Петр Яковлевич. - Без стука заладил входить! А ну-ка хозяина мне позови, мигом тебя отсюда вытурит!
-Нет-нет, что вы-с, Петр Яковлевич! Я стучал, вы, видно, певца нашего, Григория, заслушались, вот и не заметили!...
И выскочил, как ошпаренный. А в дверь за ним ударила сковорода, что подавалась со скобленкой, коей славился трактир...
-Поди, все приданое сестры выгреб, а? Жить так хочется? - усмехнулся Петр, отряхивая рукава.
-Хочется, еще как хочется! - заулыбался Алексей. - Так что же, сговоримся?
И подтолкнул рукой к купцу принесенное сокровище.
Тот кивнул, осклабился, показав почерневшие, впору только древнему старику, зубы, и положил на стол сверток.
Алексей развернул тряпицу, а там кукла.
-Что? Кукла? Что за черт! Это смешно! - молодой человек вскочил. - Я вам не мальчик! Где камень или что-нибудь другое, настоящее, то, что действительно работает? Где?!
-Да успокойся, в ней все, в ней, внутри этой безделушки. Но не вздумай проверять, беду накличешь. Ну, пора мне, Алешенька, пора. А ты пируй, живи, как можешь! - сказал Петр и, тяжело поднявшись, направился к двери, пряча в карман драгоценности. - Вот и сладилось, вот и хорошо...
На улице было уже совсем темно, фонарь, что висел у вывески трактира, мигнул, словно прощаясь с посетителем навсегда.
Половой, длинный, как жердь, паренек, скользнул вслед за уходящим гостем. С ним был и певец, сильный и рукастый Григорий.
Петр слышал их шаги, но не подавал вида, не оглянулся и тогда, когда его ударили в спину.
-Вот спасибо, ребятки, вот и славно... - прошептал он и осел в размокшую землю тяжелым кулем, а перед глазами промелькнула вся его длинная до невозможности жизнь, как в поезде везущая своего пассажира, не давая сойти в покойное место. Мимо окон проплывают лица родственников, друзей, врагов, все они уже давно на том свете, а ты все живешь, мучаешься старческим, слабым телом, свешиваешь ногу с подножки в надежде тоже упасть в высокую, некошеную, пряную траву небытия, да не пускает поезд, мчит, что есть мочи, вперед и вперед…
Но Петр Яковлевич все же спрыгнул, отпустил руки, поезд ушел дальше, ведь теперь в нем новый пассажир, а цена поездки – приданое сестры…
…Утром невезучего посетителя нашли недалеко от трактира, уже остывшего, с пустыми карманами и улыбкой на посиневших губах.
-Отмучился, - тихо шептали приятели. - Ну, надо ж так...
...Алексей бережно положил купленную куклу в сундучок и закрыл крышку на замок. В темноте, по соседству с другими безделушками, кукла чувствовала себя вполне хорошо. Она улыбалась нарисованным ртом, дуя пухленькие щеки. Новый хозяин молод, она была довольна. А Петр... Что Петр... Она уже не любила его, не печалилась о разлуке. Он ей просто надоел...
Через несколько лет, которые пролетели для Алексея, как один нескончаемый, наполненный событиями день, все родные его стали потихоньку уходить, один за другим, кто от болезни, кто от сердечного удара, что настиг где-то в театре или на улице, даже сестра не пережила своего младшего брата, умерев старой девой без приданого, без собственной семьи. Все имущество досталось единственному наследнику, Алексею.
Кукла выполняла сполна то, что должна была - Алексей не последовал за своими родными, болел, однажды попал в страшный пожар, но не погиб.
Кто-то верил в эликсиры, кто-то в диковинные китайские укалывания длинными иглами, а Алеша знал, что нужно просто иметь в доме эту тряпичную, набитую то ли соломой, то ли полынью, куклу. Заговоренная, "намоленная" слепой старухой-провидицей, кукла переходила от владельца к владельцу, даря долгую жизнь. Она не обещала легкого существования, но смерть обходила дом ее хозяина стороной.
Петр Яковлевич забрал ее у своей матери – долгожительницы, большой умницы и талантливой рукодельницы, заплатив за право владения всего лишь поцелуем. Кукла не могла просто быть подарена или отдана, украдена или потеряна, а потом найдена. Тогда ее заговор на долгую жизнь просто не сработает. Она должна быть продана...
Чтобы завладеть ее даром, платили всем – деньгами, вещами, собой, собственными детьми. Все шло в обмен, все годилось для того, чтобы кукла сменила дом…
…Алексей, уже немолодой, со следами старых ожогов и больным сердцем, с трясущимися от неуемного пьянства руками, бежал из России, не став пережидать революцию в столице, долго тянул лямку во Франции, но так и не смог разбогатеть, растратив все, что было, на пустые развлечения.
-Ничего, жизнь долгая, потом... Все потом... - думал он, ложась спать в холодном углу, что снимал у хитрого старьевщика.
-Что у тебя в сундуке? - часто спрашивал хозяин. - Что ты там прячешь? Золото? Потрать его на себя! Ты выглядишь как бедняк, хотя дворянских кровей!
-Нет, там просто память о погибшей сестре и родителях! - простодушно отвечал Алексей, раскрывая сундучок и вынимая оттуда куклу.
Пляшущий овал свечи пробегал по личику игрушки, вспыхивал красноватыми бликами в ее глазах, широко раскрытых, будто удивленных, в обрамлении густых, угольно-черных ресниц, а потом, пугаясь, прыгал прочь. Свеча трепетала, клонилось пламя, облизывая белый воск и заставляя его плакать горячими каплями-слезами...
-О, кукла! - старьевщик улыбнулся. - Хорошая, добротная. Давай, продадим ее, у тебя будут деньги на башмаки!
-Нет, я же сказал, это память.
-Ну, как знаешь...
…Однажды Алексей влюбился, глубоко, внезапно, в равную себе, в женщину, что боготворила его, даря всю себя без остатка. Только одно она попросила взамен - куклу.
-Алеша, ты знаешь, эта кукла, в сундучке, так мне нравится! Подари ее своей Лидочке, я же не прошу многого! Подари!
-Нет, это память! - быстро ответил Алексей. - Проси, что хочешь, куклу не тронь.
-Ну, как так можно! Ты взрослый, современный мужчина, в тебе столько силы, тебе отдалась даже я, неужели плата за меня столь высока? Обычная кукла!
Он отказался, а потом, вернувшись однажды домой, нашел неназванную жену на кровати, в глубоком, вечном сне. А рядом сидела и дула пухлые розовые щеки кукла, выпрыгнувшая из старенького сундука...
-Она хотела украсть меня! Но мой хозяин ты, - казалось, шептала игрушка. - Я просто защищалась...
-Но я любил ее! - скривился в плаксивой гримасе Алексей. Сердце зашлось неровным стуком, мышцы свело судорогой. - Любил по-настоящему свою Лиду... И она одна на всей земле любила меня... Как же я теперь...
Но жизнь продолжалась, как один долгий, немеркнущий день…
Алексей переждал волнения в стране, смирился с потерей родного дома, гнезда, где был вскормлен и воспитан, а потом вернулся в Россию, изворотливо проникнув в самую сердцевину нового уклада. Скоро он стал занимать важный пост, боролся с нарушителями новых порядков, лично участвовал в раскулачивании "недобросовестных элементов", видел многое, многому стал хозяином, переболел тифом, холерой, командовал полком во время войны, пока снарядом не покалечило его тело, отделив ноги.
Боль, постоянная, не унимающаяся ни на минуту, вырывала его из наркозного сна, заставляя сжимать пальцами одеяло и стискивать зубы, чтобы не закричать.
Слишком затянулась, замешкалась его жизнь, слишком много взял он на себя, не желая сойти с пути тогда, когда это было изначально предначертано.
Однажды, года за два до ранения, в глухой, затерянной в лесах деревеньке на шесть домов, он встретил старуху. Та, слепая, сгорбленная, ужаснулась, почувствовав Алексея рядом.
-Ты зачем это сделал? - зашептала она. - Ты мертвец, только живой. Уйди от меня!
-Что ты несешь?! Я живее всех живых, и тебя сто раз переживу! - рассмеялся Алексей ей в лицо.
-А хочешь узнать, как тебя не стало? - раскрыв в усмешке беззубый рот, продолжила издеваться старуха. - Как могло бы быть, не поселись у тебя кукла?
-Откуда про куклу знаешь?! - Алексей схватил женщину за локоть. - Не слепая ты вовсе, подглядываешь!
-Ты должен был погибнуть еще на чужой земле, от голода и холодной зимы. Тогда все было бы правильно...
Она вздохнула.
-Чушь. Тогда я просто замерз, но сердце у меня крепкое, выдержало.
-Да, к сожалению, - пожала старуха плечами. - А теперь ты идешь навстречу своему концу, только переступить порог небытия не сможешь, так и будешь мучиться!...
Ее предсказание крепко засело в голове мужчины, не давая покоя.
А потом оно сбылось, просто, незатейливо, и от того еще более ужасно…
Старуха оказалась права - и рад бы был Алексей уйти в мир иной, не видеть и не слышать всего, что происходит вокруг, да не мог…
А потом это ранение... И ты ни на том свете и ни на этом...
Там, в доме инвалидов, куда определили Алексея, где все удивлялись, сколько же может прожить человек, сколько лет колотится его сердце, не давая сбоев, он увидел девчонку. Она всегда бережно поила его водой из фарфоровой, с золотой каемкой, кружки, открывала окно, чтобы в комнату влетел свежий, сосновый воздух, вечно что-то рассказывала, трещала, как сорока. Она была сама жизнь - незатейливая, вездесущая, быстрая, порой немного резковатая в своих девичьих суждениях, но такая естественная, прозрачная, торопящаяся чувствовать этот мир каждой клеткой своего тела. Она была похожа на Лидию. Но, Боже, как давно это было – Лида, их любовь…
-Эй, Фаинка! - позвал девочку Алексей. - Подойди!
-Чего? Попить? - девочка подбежала к мужчине, потянулась, было, за чашкой, но тот остановил ее.
-Нет, потом, ты слушай меня! Вон, на подоконнике, сундучок стоит. Подай-ка мне его!
Кукла внутри заволновалась, заворочалась, чувствуя, что затеял ее хозяин, но сделать ничего не могла...
-Вот, хочу тебе подарить игрушку. Смотри, какое платье на ней, какое личико! Но взамен дай ты мне крестик, что на шее у тебя, у меня нет такого, а страшно без него... Тебе новый мамка сладит, а мне-то уже никто...
Фаина во все глаза смотрела на куклу, гладила ее по отливающим медью волосам, поправляла платье, трогала прохладные, мягкие руки.
-А она чья? Вашей дочки? - Фаина посадила игрушку на одеяло и нагнулась, чтобы поправить съехавшие набок подушки. - А где она сама?
-Нет дочки, нет, - быстро прошептал Алексей. - Никого нет. Все погибли.
Ему вдруг стало так одиноко, так горько быть одному среди чужих людей, помнить многое и не сметь забыть, потому что слишком долго живешь, и память привыкла хранить пережитое... Петр Яковлевич, видимо, чувствовал то же самое, потому и решился продать куклу-живицу. Не на пользу пошел, оказывается, ее дар дарить жизнь...
-Ну, берешь? - Алексей все заглядывал в глаза девочке. - Наряды будешь ей шить, подружкам покажешь!
-Ладно, - подумав, кивнула Фаина. - А это особенная кукла, да?
-Откуда знаешь?
-Ниоткуда, - смутилась Фаина. - Просто спросила.
Знал бы Алексей, что перед ним потомок той, кто когда-то сделал эту игрушку, наделив тайными, волшебными силами, прогнал бы от себя девчонку, проклял бы ее всеми проклятиями, что знал.... Но...
-Вот крестик, скажу матери, что потеряла!
Фаина бросила крест на кровать, схватила куклу и умчалась прочь, а Алексей, вздохнув, сжал в кулаке веревочку с деревянным крестиком и закрыл глаза. Боль уходила, вздохи уставшей груди становились все тише, реже, а потом и вовсе прекратились. Кукла отпустила одного, чтобы жить с другим...
…Фаина была хорошей хозяйкой для своей куклы. Она даже придумала для нее имя - Мария. Из безликой, вечно сидящей в сундуке отшельницы, игрушка стала незаменимой участницей всех театральных постановок вертихвостки Фаины. Машу брали в кино, в театр, когда матери перепадали билеты. Машу девочка возила везде, только к бабушке на дачу никогда не брала. Отчего-то баба Аня куклу не любила, всегда крестилась, как только внучка сажала на стул рядом с собой Машеньку.
Фаина выросла, сама стала матерью, но мужем так и не обзавелась. Андрей, лихой, рисковый человек, промышлял мелкими грабежами, уверяя Фаину, что он "фартовый", что никогда не попадется, замуж не звал, но жили они вместе, как супруги. А однажды Андрей просто не пришел домой. Фаина долго искала его, потом узнала, что сожитель получил большой срок, да так и не выкарабкался, зачахнув в тюрьме.
Фаина горевала, баловала Андреева сына, видя в нем копию отца, на других мужчин не смотрела, хотя женщина была видная, аппетитная...
-Не надо мне никого. Есть у меня Степка, есть его глаза, будто Андрей на меня смотрит, а больше никакого мужика и не надо! - говорила, как заклинание, Фаина.
А Машенька сидела за стеклянной дверцей шкафа и улыбалась, дуя пухленькие щечки. Вот как удачно все сложилось, нет рядом Андрея, никто не отнимет у нее добрую хозяйку...
Жизнь шла своим чередом, ускоряясь, бешено несясь под откос, рушились надежды, ухали куда-то в небытие скопленные богатства, но Фаина жила и радовалась, что здоровье крепкое, что сын растет сильный, бойкий.
А Маша все смотрела, как нянчится ее хозяйка со Степкой, как целует его в макушку, а о своей Машеньке-то она совсем забыла.
Однажды паренек поймал на себе строгий, горящий взгляд куклы, поежился да и отвернул ее лицом к книгам.
-Сиди там, помалкивай! - прошептал он.
Но что-то в тот миг изменилось в нем, проснулось отцовское, лихое, бесшабашное... Игрушка изгнала из Фаининого дома одну помеху, сможет справиться и с другой…
…Фаина сначала не верила, что сын пошёл по стопам Андрея, плакала, уговаривая одуматься.
-Ты отца никогда и не видел, что тебе в его прошлом? Зачем идти тем же путем? Живем же хорошо, в достатке, вон, одежда у тебя хорошая, работу можно найти. Не гневи судьбу!
-Отстань, мать! Моя жизнь – мое дело. Ты лучше вот что, эти вещи снеси в скупку, проси недорого, чтоб только купили, деньги пополам.
-Что? Ворованное? Мне? Да ни в жизни в руки не возьму!
-Да при чем тут ворованное?! Приятель отдал, просил пристроить. Не хочешь помогать, не нужно, только и на меня потом не рассчитывай!
Степан хотел уже уйти, но Фаина остановила его.
-Друг просил? Помочь надо? Ладно, один раз помогу. Один!...
Прошел и один раз, и второй, легкие, шустрые деньги зашуршали в руках Фаины, лаская слух и обоняние призрачным ароматом достатка.
Откладывая себе часть вырученного за продажу, Фаина стала покупать кукол. С Машеньки началась ее домашняя коллекция, тихое увлечение, переросшее в страсть.
-А, что, много у вас куколок? – спросил как-то один продавец-частник, Олег Власович, принесший свою куклу-барышню Фаине домой, договорившись о высокой цене.
-Ну, смотрите сами! – Фаина Самсоновна отодвинула шторку на дверце шкафа, впустив внутрь солнечный свет.
Куклы стройной, дружной шеренгой выстроились на полке, улыбались, сложив руки на юбках, и грациозно отставляли ножку в нарисованной туфельке, изображая балерин.
-О! Они прекрасны! Просто прекрасны! – продавец покачал головой. – А эта? Откуда она у вас? – и указал на Машеньку.
-Эта… Она досталась мне еще в детстве, - замялась Фаина. – Один раненый военный дал мне ее, а на следующий день умер, я даже не успела поблагодарить его. Я принесла ему пироги, что испекла мать, но этого человека, уже не было в живых. Но я, все же, заплатила за этот подарок…
Тут рука Фаины невольно скользнула к шее, где с тех самых пор так и не появилось другого крестика…
-Чем же? Что он попросил взамен?
-Я отдала ему крестик. Чудно, но он попросил только его и подарил мне игрушку…
Посетитель ушел, а Фаина поставила на полку очередную куколку – большую, в небесно-голубом платьице, с детским фарфоровым личиком и зонтиком в маленькой ручке.
-Красота, ах, какая красота! – прошептала женщина и ушла на кухню ставить чайник…
-Я нашел ее, у бабы одной, той, что купила у меня сегодня коллекционную «француженку»! – недавний продавец почти кричал в трубку. – Она, точно! Нашли, Пашка! Неужели, нашли! Все, как старуха рассказывала – и глаза, и одежда. И на шее точка…
-Ты пробовал выкупить?
-Нет, но я думаю, не отдаст она. Эта дама слишком помешана на своей коллекции. Надо действовать иначе.
…Кто-то другой решил завладеть Машенькой, решил сделать себя неуязвимым для времени, отнять куклу у ее хозяйки…
…Павел вынул из сумки все, что собрал в доме Фаины, и разложил на столе перед братом.
-Ну, которая?
-Нет тут ее, точно нет! Ты не всех взял, наверное!
-Других не было! Посмотри еще раз, Олег!
-Нет, Пашка. Спрятала она ее, точно, ведь знает, что кукла непростая…
А Фаина ничего не знала, ведь Алексей просто отдал ей игрушку, просто выменял на крестик – символ вечной жизни… Но накануне обыска испуганный Степан позвонил матери и предупредил о «гостях», попросив спрятать хорошо, надежно несколько драгоценных колец, что принес однажды вечером, пропав перед этим на несколько дней.
Никто и никогда не дарил кукле таких украшений, а тут сама хозяйка, Фаина, надела на тонкую шейку игрушки нитку с тяжелым перстнем и, прикрыв его тонким платочком, отдала куколку девчонке-соседке. Та давно зарилась на коллекцию Фаины, но каждый раз была прогоняема от заветного шкафа, а теперь, вдруг, получила такой подарок… Девочка была счастлива и тут же спрятала куклу под одеяло, чтобы родители не отобрали…
…Олег и Павел, два брата, два вселившихся в человеческое тело черных ангела, боялись, что их оболочка опять погибнет, рассыплется, съеденная временем, и тогда они уже не сбегут их огненного чертога никогда…
Они искали, как и многие, эликсир вечной, нескончаемой, как круг, жизни и натолкнулись на записанный в краеведческом журнале рассказ одной жительницы сибирских лесов, отшельницы, что поведала о кукле-живице с дутыми щечками…
Искали долго, обшарили все коллекции, облетели много стран в надежде обнаружить свое спасение. Нашли у Фаины. Павел подстроил обыск, чтобы одним махом устранить хозяйку и завладеть куклой, но женщина, сама того не зная, перехитрила его. Кукла тихо лежала под тяжелым, ватным одеялом соседской девчонки…
…Луна светила вниз, точно прожектор на маяке, указывая путь заблудшим сердцам. Круглый, изумительно прекрасный в своей желто-медовой простоте спутник Земли рисовал на всем узоры серых теней, заглядывал в окна, щекоча спящих людей холодными лучами.
Кукла, притихшая, было, под рукой спящего ребенка, оживилась. Пришло ее время! Дождалась! Настал тот момент, когда прежний хозяин заплатил за себя самой кукле, предложив драгоценность, да еще какую! Машенька стала владелицей перстенька с изумительным камнем, а, значит, можно и ожить, начав писать, наконец, и свою жизнь, смело, мазками кладя ее на холст мирского бытия. Много разных жизней видела Машенька, со многими шла рука об руку день за днем, многих провожала в последний путь, а потом оказывалась в рабстве у другого владельца. А теперь кончено! Хватит! Свободна! Только Фаину жалко, из тюрьмы ей уже не выйти, сгинет она там, заболев, да так и не оправится…
…-Пашенька, милый! – Маша, красавица-невеста, обняла Павла за шею, целуя его холодные, презрительно скривившиеся губы. – Отпустите вы эту женщину, Фаину, что ли… Ну, ту, чьи куклы теперь сидят в нашей гостиной. Такая она умница, такие красивые экземпляры собрала! Даже если она что-то и делала плохое, пусть сын отдувается, он во всем виноват!
-Молчи, что ты в этом понимаешь, Мария?! – зло ответил Паша, он все думал, куда дела Фаина нужную ему куклу…
-Я многое понимаю, Пашенька! И могу многое. Хочешь жить дальше на этом свете, отпусти ее!
-Что?! – Паша схватил, было, женщину за руку, но тут же отпустил, обжегшись о перстень, что разгорелся темно-красным, кровавым пламенем на ее пальце. Рубин в середине взрывался солнечными вспышками, разливаясь по краям оранжевой лавой.
Невеста довольно кивнула на телефон.
-Позвони, вели освободить ее.
-Но это так не делается!
-Так сделай, как нужно. Иначе и ты, и твой брат отправитесь обратно…
Павел вжал голову в плечи, снял трубку и набрал номер…
…Фаина вышла на свободу через месяц. Она, гордо шагая по мостовой, шла домой, в перевернутую, растасканную по частицам комнату, шла и думала, как заберет у соседской девчонки перстенек и уедет.
Но ни куклы, ни перстенька, ни самой девчонки не было.
Соседи уехали в другой город, кукла потерялась, а Фаину выселили, отдав ее комнату другим людям…
-Извините, тут жила раньше девочка, - Фаина просунула голову в дверной проем.
-Да, они уехали, далеко, адреса своего не оставили. А что случилось? – женщина за столом повернулась на Фаинин голос и улыбнулась.
-Нет, ничего, мне просто нужно было… Нужно…
Фаина Самсоновна растерянно осмотрелась вокруг.
-Что?
-Да так, ничего, извините!
Гостья захлопнула, было, дверь и зашагала прочь, на улицу, но новая хозяйка комнаты нагнала ее.
-Вы так быстро ушли, я не успела сказать: вам оставили вот этот конверт. Просили передать, как вы вернетесь! Держите…
Посмотреть содержимое конверта Фаина решилась только выйдя из подъезда. Что-то знакомое, удивительно родное чудилось в лице этой чужой женщины, но что, непонятно…
В конверте же была пачка купюр. Странно…
Кукла Машенька, теперь вполне себе живая и осязаемая, смотрела вслед уходящей Фаине. Она отплатила ей за заботу и возможность стать живой. Будет ли эта жизнь счастливой, одному Богу известно, но Машенька видела на своем веку столько сценариев человеческого бытия, находясь в услужении то у одного, то у другого, была свидетелем стольких падений и мнимых взлетов, наблюдала, как люди губят себя, продаваясь богатству или легкомыслию, что постарается не сделать их ошибок, но неминуемо совершит свои…
А Фаина, помыкавшись, выйдет замуж и уедет в другой город. Письма на ее имя еще долго будут приходить на старую квартиру, Машенька постарается пересылать их, а потом письма пропадут, как и сам Степан, растворившийся где-то в тихом, надежном, диком лесу, в избе старухи-отшельницы, что теперь шепчет пришлому мужчине свои тайны, обучая искусству создания кукол-живиц…
---
Зюзинские истории https://dzen.ru/a/Y55DFvR37kIn0bO7 #проза