Хирург-мыслитель. Николай Иванович Пирогов

13 ноября 1810 года в семье казначея провиантского депо города Москвы Ивана Ивановича Пирогова произошло очередное, довольное частое здесь торжество — на свет появился тринадцатый ребенок, мальчик Николай.

Обстановка, в которой прошло его детство, была весьма благоприятной. Отец, прекрасный семьянин, горячо любил своих детей. Средств к жизни у них было более чем достаточно — Иван Иванович сверх немалого жалованья занимался ведением частных дел. Жили Пироговы в собственном домике в Сыромятниках. Во время наступления французов их семья бежала из Москвы, переждав оккупацию во Владимире. По возвращении в столицу отец Николая выстроил новый дом с небольшим, но ухоженным садом, в котором резвились дети.

Одной из любимых забав Николая была игра в доктора. Своим возникновением она была обязана болезни его старшего брата, к которому пригласили известного столичного врача, профессора Ефрема Мухина. Обстановка посещения знаменитости вкупе с поразительным эффектом лечения произвели сильнейшее впечатление на шустрого и развитого мальчугана.

После этого маленький Николай часто просил кого-нибудь из домашних прилечь в кровать, а сам принимал важный вид и щупал у мнимого больного пульс, смотрел его язык, а после садился за стол и «писал» рецепты, одновременно объясняя, как принимать лекарства. Данное представление забавляло близких и вызывало частые повторения. Будучи взрослым, Пирогов писал: «Уж не знаю, получил бы я такое желание играть в лекаря, если б вместо скорого выздоровления мой брат умер».

В шесть лет Николай выучился грамоте. Чтение детских книг явилось для него настоящим наслаждением. Особенно нравились мальчику басни Крылова и «Детское чтение» Карамзина. До девяти лет развитием Николая занималась мать, а после он был передан в руки учителей.

В двенадцать лет Пирогов был направлен в частный пансион Василия Кряжева, пользовавшийся очень хорошей репутацией. Пирогов сохранил светлые воспоминания о своем пребывании в этом месте, особенно о директоре — Василии Степановиче. Во время нахождения в пансионе Николай Иванович основательно изучил русский и французский языки.

В первые два года обучения мальчика на семью Пироговых обрушилось множество несчастий — преждевременно скончались его брат и сестра, другой брат был обвинен в растрате казенных денег, а в довершение всего вынужденный уход в отставку отца Ивана Ивановича.

Материальное положение Пироговых сильно пошатнулось, и Николая пришлось забрать из пансиона, плата за обучение в котором была довольно высока. Не желая портить будущее мальчика, весьма способного, по отзывам учителей, его отец обратился за советом к профессору Мухину. Пообщавшись с Николаем, Ефрем Осипович посоветовал его отцу готовить подростка к вступительному экзамену на медфак Московского университета.

Для подготовки к экзамену был приглашен некий Феоктистов — студент медицины, добродушный и веселый человек. Студент переехал к Пироговым в дом и учил Николая в основном латинскому языку. Их занятия не были обременительными и продвигались успешно.

Пирогов писал: «Поступление в университет было для меня колоссальным событием. Я, словно солдат, идущий на смертельный бой, поборол волнение и ступал хладнокровно».

Испытание прошло благополучно, экзаменаторы остались удовлетворены ответами юноши. К слову, на экзамене присутствовал и сам профессор Мухин, что подействовало на Николая ободряющим образом.

Московский университет в двадцатых годах девятнадцатого века являл собою безотрадное зрелище. Преподаватели за весьма редкими исключениями отличались отсутствием знаний, бездарностью и чиновничьим отношением к процессу преподавания, внося в него, по выражению самого Пирогова, «комический элемент». Обучение было абсолютно лишено демонстрационного характера, а лекции читались по наставлениям 1750-х годов, несмотря на то, что имелись гораздо более новые учебники.

Наибольшее влияние на Николая Ивановича оказали профессор физиологии Ефрем Мухин, являющийся также специалистом по внутренним заболеваниям и имеющий громадную практику в Москве, и профессор анатомии Юст Лодер — оригинальная личность и европейская знаменитость. Его наука заинтересовала Пирогова, и он с энтузиазмом занимался анатомией, однако лишь теоретически, поскольку практических занятий на трупах в ту пору не существовало.

Гораздо более сильное влияние на Николая оказали его старшие товарищи. Из-за отдаленности жилища Пироговых от университета юноша проводил обеденные часы у своего бывшего наставника Феоктистова, который проживал в комнате общежития под номером 10 вместе с пятью своими товарищами.

Пирогов говорил: «Чего я только не наслушался и не насмотрелся в десятом нумере!»

Студенты разговаривали о медицине, спорили о политике, читали запрещенные стихотворения Рылеева, а также проводили дикие кутежи после получки денег. Влияние «десятого нумера» на Николая Ивановича было огромно, оно расширило его кругозор и определило умственный и нравственный перелом в одаренной натуре будущего хирурга.

В мае 1825 года внезапно умер отец Пирогова. Спустя месяц после его кончины семья Пироговых лишилась дома и всего имущества в уплату долгов частным кредиторам и казне. Выброшенным на улицу помог троюродный дядя — Андрей Назарьев, заседатель московского суда, уступившей осиротевшей семье мезонин с тремя комнатами в своем доме. Мать и сестры устроились на работу, а Пирогов продолжил учебу в университете. К счастью, расходы на обучение в то время были невелики — платы за посещение лекций не существовало, а мундиров еще не ввели.

Позднее, когда они появились, сестры из старого фрака сшили Николаю куртку с красным воротником, и он, дабы не обнаруживать несоблюдение формы, на лекциях сидел в шинели, выставляя напоказ лишь красный воротник и светлые пуговицы. Так, лишь благодаря самоотверженности сестер и матери, будущему светилу отечественной медицины удалось окончить университетский курс.

В конце 1822 года вышло Высочайшее повеление об организации на базе Дерптского универстета профессорского института, состоящего «из двадцати природных россиян». Данная идея была вызвана необходимостью обновления научно подготовленными силами состава профессоров четырех отечественных университетов. Выбор кандидатов предоставлялся советам этих университетов.

Однако перед отправлением за границу все будущие профессора должны были за казенный счет побывать в Санкт-Петербурге и пройти в Академии наук контрольное испытание по своей специальности. После того, как Московский университет получил письмо министра о подборе кандидатов, Мухин вспомнил о своем протеже и предложил ему отправиться в Дерпт. Пирогов ввиду того, что окончание курса не сулило ему никаких перспектив из-за отсутствия связей и средств, сразу же согласился и выбрал своею специальностью хирургию.

Николай Иванович писал: «Почему не анатомию? Подсказал какой-то внутренний голос, что кроме смерти есть еще и жизнь».

В мае 1828 Пирогов успешно сдал экзамены на лекаря первого отделения, а спустя два дня вместе с остальными шестью кандидатами Московского университета отправился в Санкт-Петербург. Экзаменовал Пирогова профессор Буш, приглашенный из Медико-хирургической академии. Экзамен прошел благополучно и за пару дней до начала второго семестра 1828 года Николай Иванович и его товарищи прибыли в Дерпт.

В этом городе Пирогов познакомился с профессором Иоганном Христианом Мойером, занимавшим кафедру хирургии в местном университете и бывшим, по мнению самого Николая Ивановича, высокоталантливой и замечательною личностью. Лекции Мойера отличались простотой и наглядностью изложения, он также обладал изумительной хирургической ловкостью — не суетливой, не смешной и не грубой. В Дерпте будущий хирург прожил пять лет. Он старательно изучал хирургию и анатомию, а редкие свободные часы предпочитал проводить в доме у Мойеров. К слову, часто бывая в гостях у профессора, Пирогов познакомился там с выдающимся поэтом Василием Жуковским.

В Дерпте, Пирогову, ранее никогда не занимавшемуся практической анатомией, пришлось взяться за операции на трупах. А спустя некоторое время он, стараясь решить ряд вопросов клинической хирургии, начал экспериментировать с животными. Впоследствии Николай Иванович всегда говорил, что перед тем как подвергнуть живого человека оперативному вмешательству, он должен выяснить, как перенесёт аналогичное вмешательство организм животного.

Результаты его самостоятельных занятий не заставили себя долго ждать. На медицинском факультете был объявлен конкурс на лучшую хирургическую статью, посвященную перевязке артерий. Решив написать на эту тему, Пирогов с головой ушел в работу — целыми днями он препарировал и перевязывал артерии у телят и собак. Представленный им объемный труд, написанный целиком на латинском языке и включающий в себя рисунки с натуры, был удостоен золотой медали, а об авторе заговорили студенты и профессора.

Самостоятельные исследования в клинике, анатомическом институте и дома отбили у Николая Ивановича желание посещать лекции, на которых он постоянно терял суть повествования и засыпал. Посещение теоретических занятий молодой ученый считал пустой тратой времени, «украденного от занятий специальным предметом». Несмотря на то, что Пирогов практически не занимался медицинскими науками, не имеющими отношения к хирургии, в 1831 году он благополучно сдал докторский экзамен, после чего отправился в Москву, чтобы повидать своих сестер и старушку-мать.

Любопытно, что для поездки ему потребовалась довольно значительная сумма денег, которой Николай Иванович, живущий на маленькое жалованье и едва сводящий концы с концами, не располагал. Ему пришлось продать свой старый самовар, часы и несколько ненужных книг. Вырученных денег хватило, чтобы нанять случайно подвернувшегося возчика подводы, направляющегося в Москву.

По возвращении из столицы Пирогов принялся за написание докторской диссертации на тему перевязки брюшной аорты, а 30 ноября 1832 молодой ученый успешно защитил ее и был удостоен степени доктора медицины. Вскоре после этого он был отправлен на два года в Германию.

В Берлине Николай Иванович слушал лекции известного хирурга Руста, работал у профессора Шлемма, вел больных в клинике у Грефе, а также занимался хирургией у Диффенбаха, известного своими уникальными пластическими операциями. По словам Пирогова, изобретательность Диффенбаха была беспредельна — каждая его пластическая операция была импровизацией и отличалась чем-нибудь совершенно новым в этой области. Про другого хирурга, Карла Грефе, Пирогов писал, что шел к нему, «дабы увидеть виртуоза-оператора, истинного маэстро». Операции Грефе поражали всех чистотою, аккуратностью, ловкостью и фантастическою скоростью. Ассистенты Грефе наизусть знали все его требования, привычки и хирургические замашки, без слов и разговоров выполняя свою работу.

Практиканты в клинике Грефе также допускались к производству хирургических вмешательств, но лишь способами, разработанными самим Грефе, и только изобретенными им инструментами. Пирогову выпало сделать у него три операции, и немецкий врач остался удовлетворен его техникой. Пирогов же писал: «Однако он не знал, что все операции я выполнил бы в десять раз лучше, если бы мне разрешили оставить его неуклюжие и несподручные для меня инструменты».

Незадолго до отъезда из Берлина Николай Иванович получил из министерства запрос, в каком университете он желал бы занять кафедру. Не задумываясь, Пирогов ответил, что, конечно же, в Москве. Затем он информировал свою мать, чтобы она заранее подыскала ему квартиру. С такими надеждами в мае 1835 года Пирогов возвращался в Россию, однако по дороге он внезапно расхворался и совершенно больной остановился в Риге.

Живший там попечитель Дерптского университета, бывший в то же время остзейским генерал-губернатором, со всеми возможными удобствами поместил Пирогова в огромный военный госпиталь, где он и выздоравливал в течение всего лета. В сентябре молодой хирург покинул Ригу, однако перед тем как вернуться на родину решил на несколько дней заехать в Дерпт, дабы повидать Мойера и прочих знакомых.

Здесь он узнал поразившую его новость о назначении на московскую кафедру другого талантливого отечественного врача Федора Иноземцева. Пирогов писал: «Сколько счастья доставляло моей бедной матери, сестрам и мне мечтать о том дне, когда я, наконец, явлюсь, дабы отблагодарить их за все их заботы обо мне в трудное время нищенства и сиротства! И внезапно все счастливые надежды пошли прахом…».

В полном неведении касательно своей дальнейшей судьбы Николай Иванович остался в Дерпте, начав посещать местную хирургическую клинику. В ней Пирогов блестяще провел целый ряд крайне трудных операций, на многих из которых присутствовали зрители из числа слушателей института.

Вот как он описывал удаление камня у одного пациента: «…набралось множество людей посмотреть, как я сделаю литотомию у живого. Подражая Грефе, я поручил ассистенту держать каждый инструмент наготове между пальцами. Многие зрители вынули часы. Раз, два, три — через две минуты камень был извлечен. «Это удивительно», — говорили мне со всех сторон».

Спустя некоторое время Иоганн Мойер предложил Пирогову стать его преемником и занять кафедру хирургии в Дерптском университете. Николай Иванович с радостью принял предложение, дело перешло в Совет учебного заведения, а Пирогов уехал в Санкт-Петербург, дабы представиться министру и узнать окончательное решение. В Северной столице не любящий сидеть без дела врач посетил все госпитали и городские больницы, перезнакомился с множеством петербургских врачей и профессоров Медико-хирургической академии, провел ряд операций в больнице Марии Магдалины и Обуховской больнице.

В конце концов, в марте 1836 года Пирогов получил кафедру и был избран в экстраординарные профессора. Девизом 26-летнего преподавателя-хирурга стали слова: «Пусть учится лишь тот, кто желает учиться, — это дело его. Однако кто желает учиться у меня, тот обязан чему-нибудь научиться — это дело мое».

Помимо обширных теоретических сведений по всякому вопросу, Пирогов старался дать своим слушателям наглядное представление изучаемого материала. В частности, на своих лекциях Николай Иванович стал проводить вивисекции и опыты над животными, что ранее в Дерпте никто и никогда не делал.

Характерною чертою, делающей Пирогову как клиническому воспитателю величайшую честь, является его откровенные признания перед аудиторией собственных ошибок. В 1838 году ученый выпустил книгу «Анналы хирургической клиники», содержащую собрания его лекций, а также описания интересных случаев, наблюдавшихся в клинике за первые годы его профессорства. В данной исповеди Николай Иванович откровенно признавался в своих ошибках при лечении больных. Очень скоро Пирогов стал у молодых медиков любимым профессором, а послушать его остроумные и содержательные лекции приходили студенты совсем немедицинских факультетов.

Помимо преподавательской деятельности Пирогов предпринял научную поездку в Париж, каждые каникулы совершал хирургические экскурсии в Ревель, Ригу и некоторые другие балтийские города. Мысль о подобных хирургических набегах родилась у ученого в 1837, когда из соседних губерний к нему стали поступать просьбы о принятии больных. В свои, как говорил сам Пирогов «Чингисхановы нашествия», он брал нескольких ассистентов, а местные пасторы и врачи заранее всенародно объявляли о прибытии дерптского лекаря.

Пирогов проработал в Дерпте пять лет (с 1836 по 1841 год), издав за этот период два тома клинических анналов и уникальную «Хирургическую анатомию артериальных стволов и фасций», стяжавшую ему известность в медицинской среде. Однако скромное положение профессора небольшой клиники провинциального университета не могло полностью удовлетворить жажду кипучей деятельности, которую испытывал хирург. И в скором времени Николаю Ивановичу представилась возможность изменить текущее положение дел.

В 1839 году известный профессор Санкт-Петербургской медико-хирургической академии Иван Буш вышел в отставку. В академии оказалась вакантным кафедра хирургии, на которую и стали звать Пирогова. Однако Николай Иванович считал хирургическую профессуру без клиники бессмыслицей и долго не соглашался занять кафедру. В конце концов, он предложил оригинальную комбинацию, заключавшуюся в создании в академии новой кафедры госпитальной хирургии, а также организации, помимо обыкновенных, специальных госпитальных клиник.

Этот проект был принят Клейнмихелем, и в 1841 году Пирогов перешел в Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию на должность профессора прикладной анатомии и госпитальной хирургии. Кроме того он был назначен главой хирургического отделения Второго военно-сухопутного госпиталя, находящегося в той же местности и принадлежавшего тому же ведомству, что и академия.

Осмотрев свои новые владения, Николай Иванович пришел в ужас. Огромные плохо вентилируемые палаты на 70-100 кроватей были переполнены больными. Для операций не имелось ни одного отдельного помещения. Тряпки под компрессы и припарки фельдшеры без зазрения совести переносили от ран одного пациента к другому. А отпускавшиеся продукты вообще были ниже всякой критики. Воровство достигло небывалых размахов, на виду у всех мясной подрядчик развозил мясо по квартирам сотрудников госпитальной конторы, а аптекарь сбывал на сторону запасы лекарств.

После приезда Пирогова административное «военно-ученое болото» заволновалось. Обитавшие в нем гады всполошились и объединенными усилиями накинулись на нарушителя их безмятежной жизни, основанной на попрании гражданских законов и человеческих прав. Однако вскоре многие из них на собственной шкуре убедились, что перед ними человек крепчайших убеждений, человек, которого нельзя ни согнуть, ни сломать.

28 января 1846 года было утверждено решение об учреждении в академии специального анатомического института, директором которого также был назначен Пирогов. В феврале этого же года он получил семимесячный отпуск и, посетив Италию, Францию и Германию, привез оттуда всевозможные инструменты и приборы для новоучрежденного института, включая микроскопы, которых до того в академии не было. Впоследствии данный анатомический институт стяжал себе громкую известность в научных кругах и дал России целую плеяду блестящих хирургов и анатомов.

Профессорская деятельность Пирогова в Медико-хирургической академии длилась 14 лет. Это было время расцвета его таланта, время плодотворной и многосторонней практической и научной деятельности. Николай Иванович читал лекции и руководил занятиями врачей и студентов, с увлечением разрабатывал колоссальный анатомический материал, имевшийся в его распоряжении, продолжал занятия экспериментальной хирургией, ставя опыты на животных, работал консультантом крупных городских лечебниц — Марии Магдалины, Обуховской, Максимилиановской и Петропавловской. Возглавляемая им хирургическая клиника превратилась в высшую школу русского хирургического образования.

Этому способствовал как необычайный дар преподавания Николая Ивановича, так и его высокий авторитет и несравненная техника при выполнении хирургических операций. Известный врач Василий Флоринский писал: «Хирургическую кафедру академии Пирогов поставил на такую высоту, которой она не достигала ни до, ни после него».

В анатомическом институте Николай Иванович занялся исследованиями анестезии с помощью только что открытого хлороформного и эфирного наркоза.

Хирург изучал действие эфира на животных, а затем и на людях. С успехом внедрив эфирный наркоз в госпитальную и частную практику, Пирогов задумался о применении этеризации при оказании хирургической помощи на полях сражений. В то время неизменным театром военных действий являлся Кавказ, куда и отправился врач 8 июля 1847 года. По приезду на место знаменитый хирург осмотрел военно-лечебные заведения и госпитали, познакомил врачей с мероприятиями по этеризации, а также провел ряд публичных операций под наркозом. Любопытно, что Пирогов нарочно оперировал прямо посреди лагерных палаток, дабы раненые солдаты могли наглядно убедиться в болеутоляющем действии паров эфира. Подобные меры оказали на бойцов весьма благотворное влияние, они с охотой разрешали подвергать себя наркозу.

В конце концов, Николай Иванович прибыл в Самурский отряд, осадивший укрепленный аул Салта. Осада этого объекта продолжалась более двух месяцев, и именно в этом месте Пирогов впервые проявил себя как выдающийся военно-полевой хирург. Врачам действующих отрядов зачастую приходилось работать под ружейным огнем горцев, раненым оказывалась лишь самая неотложная помощь, а для операций их переправляли в стационарные госпитали. Пирогов же организовал при главной квартире отряда, примитивный полевой лазарет, в котором вместе со своими ассистентами проводил все перевязки и операции. Из-за простоты постройки, а лазарет представлял собой обычный шалаш из веток, покрытых соломой, работать врачам приходилось в согнутом положении тела или стоя на коленях. В дни штурмов их рабочая смена длилась по 12 часов, а то и более.

Вскоре после возвращения в Петербург известный хирург взялся за более мирную, однако не менее трудную задачу — изучение азиатской холеры, вспыхнувшей в Санкт-Петербурге в 1848 году. Чтобы лучше разобраться в этой в то время еще малоисследованной болезни, Николай Иванович организовал в своей клинике специальное холерное отделение. За время эпидемии он сделал свыше 800 вскрытий трупов, умерших от холеры, а результаты исследований изложил в солидном труде «Патологическая анатомия азиатской холеры», увидевшим свет в 1850 году. За эту работу, снабженную атласом с раскрашенными рисунками, Академия наук присудила хирургу полную Демидовскую премию.

А вскоре началась Восточная война. Войска союзников вступили в пределы России, а английские и французские пушки обстреливали Севастополь. Пирогов, как истинный патриот, объявил, что «готов на боевом поле употребить все свои познания и силы для пользы армии». Просьба его долго ходила по различным инстанциям, но в итоге, благодаря помощи Великой княгини Елены Павловны, первый хирург России в октябре 1854 года отправился на театр военных действий. Вместе с ним в путь тронулся целый отряд врачей, набранных им преимущественно в Санкт-Петербурге, а вслед за ними выехали сестры милосердия в составе двадцати восьми человек.

В начале ноября Пирогов добрался до Севастополя. Он писал: «Я никогда не забуду первого въезда в город. Весь путь от Бахчисарая на протяжении тридцати верст была загроможден транспортами с фуражом, орудиями и ранеными. Лил дождь, ампутированные и больные лежали на подводах, дрожали от сырости и стонали; люди и животные едва передвигались по колено в грязи; на каждом шагу валялась падаль».

Основная масса раненых перевозилась в Симферополь. Госпитальных помещений в городе не хватало, и больных размещали в пустующих частных домах и казенных зданиях, где раненые почти не имели за собой ухода. Чтобы хоть немного облегчить их положение, Николай Иванович оставил всю первую группу сестер в Симферополе, а сам отправился в Севастополь.

Там он впервые с целью сохранения поврежденных конечностей стал использовать гипсовую повязку. Также Пирогову принадлежит разработка системы сортировки раненых, сотнями поступающих на перевязочный пункт.

Благодаря введению разумной и простой сортировки скудные рабочие силы не распылялись, а дело помощи пострадавшим в бою шло толково и быстро. К слову, все время нахождения в Севастополе Пирогову приходилось работать и жить под пушечными выстрелами, однако это не имело никакого влияния на расположение его духа. Напротив, очевидцы отмечали, что чем утомительнее и кровавее был день, тем сильнее он был расположен к шуткам и беседам.

Вот как сам Николай Иванович описывал главный перевязочный пункт во время второй бомбардировки города: «К входу беспрестанно тянулись ряды носильщиков, кровавый след указывал им дорогу. Приносимые целыми рядами складывались вместе с носилками на паркетном полу, на целые полвершка пропитанном запекшеюся кровью; в зале громко раздавались крики и стоны страдальцев, приказания распоряжающихся, последние вздохи умирающих….

Кровь лилась на трех столах при производстве операций; ампутированные члены грудами лежали в ушатах». Некоторое представление о размахе деятельности, которую Пирогов проявил в Севастополе, дает тот факт, что одних только ампутаций, проведенных под его наблюдением или им лично, было около пяти тысяч, а без его участия — всего около четырехсот.

1 июня 1855 года Пирогов, измученный нравственно и физически, покинул Севастополь и вернулся в Санкт-Петербург. Проведя лето в Ораниенбауме, в сентябре Николай Иванович снова возвратился в разрушенный город, где застал массу раненых после атаки Малахова кургана. Основную деятельность хирург перенес из занятого врагами Севастополя в Симферополь, стараясь всеми силами наладить госпитальный уход, а также дальнейшую транспортировку искалеченных людей.

Считая неблагоприятным скопление огромного количества раненых в местах расположения действующих войск, Пирогов предложил уникальную систему рассредоточивания больных и их размещения в близлежащих городах и деревнях. Впоследствии эта система была блестяще применена пруссаками во франко-прусскую войну. Также весьма любопытно, что еще за год до Женевской конвенции выдающийся хирург предложил во время войн сделать медицину нейтральной.

Наконец, Восточная война окончилась. Севастополь — «Русская Троя» — лежала в развалинах, а Пирогов в глубоком размышлении остановился перед завершившейся исторической драмой. Хирург и врач, создавший в буквальном смысле слова школу хирургии в России, уступил место мыслителю и патриоту, чей ум отныне занимали не способы лечения увечий физических, а способы лечения увечий нравственных. Вернувшись из Крыма в декабре 1856 года, Пирогов оставил кафедру хирургии и вышел из состава профессоров академии.

Вскоре на страницах «Морского сборника» появились первые работы Николая Ивановича, посвященные одному из важнейших жизненных вопросов — воспитанию детей. Его статьи попались на глаза министра народного просвещения, который летом 1856 года предложил ему должность попечителя Одесского учебного округа. Известный хирург принял это предложение, заявив: «Попечитель в моих глазах не столько руководитель, сколько миссионер».

В новой работе Николай Иванович полагался лишь на свои собственные впечатления, не желая иметь посредников в лице директоров. На уроках истории, латинского языка, физики и русской словесности — тех предметов, которые Пирогов любил и знал, — он сидел до конца, часто задавая вопросы учащимся. Очевидец писал: «Как сейчас, вижу невысокую фигуру с крупными седыми баками, с густыми бровями, из-под которых выглядывали два проницательных глаза, пронизывающих человека насквозь, как будто ставящих ему духовный диагноз…». Пирогов пробыл в Одессе недолго, но за это время успел организовать в гимназиях литературные беседы, ставшие впоследствии очень популярными. Кроме того он не оставлял медицины — бедные ученики, не имевшие денег на докторов, часто обращались к нему в качестве пациентов.

В июле 1858 года Николай Иванович был переведен в Киевский округ. Вскоре после приезда в Киев новый попечитель решил внести в педагогический строй чувство законности. Благодаря его усилиям был созван комитет для организации «Правил» о наказаниях и проступках учеников гимназий. Выработанные таблицы наказаний и проступков висели «к всеобщему сведению» в каждом классе всех учебных заведений округа, ограничив творимый учащимися людьми произвол и бесчинства. Кроме того, в Киеве Пирогов также устроил литературные беседы, с его приездом в замещении вакансий учителей перестала играть роль протекция, которую заменили конкурсы. Новый попечитель значительно расширил гимназические библиотеки и предоставил многим учителям возможность отправиться за границу для повышения квалификации.

К сожалению, вскоре «слишком гуманный» администратор остался не у дел — 13 марта 1861 года Пирогова уволили с занимаемой должности. Однако уже в 1862 году Николай Иванович был командирован за границу для присмотра за молодыми учеными из России. Эта деятельность была вполне ему по душе, и он выполнял свои новые обязанности со всей энергичностью, являясь, по выражению Николая Ковалевского, «для отечественной молодежи не формальным начальником, а живым примером, воплощенным идеалом». В числе ученых, посланных за границу, были натуралисты, медики, юристы, филологи. И все они считали необходимым обращаться за советами к прославленному хирургу.

Летом 1866 года Николай Иванович был освобожден от службы и перебрался в свое имение в поселке Вишня, расположенном неподалеку от города Винницы. Здесь он занимался сельскохозяйственными работами, а также вернулся к врачебной практике, организовав в селе небольшой госпиталь на тридцать больных и несколько хат-мазанок для размещения оперированных. Из разных мест, даже весьма отдаленных, к Пирогову приезжали больные, дабы попросить у великого русского хирурга совета или оперативной помощи. Кроме того Николая Ивановича постоянно приглашали на консультации.

В конце лета 1870 года Пирогов внезапно получил письмо от Общества Красного Креста с просьбой осмотреть военно-санитарные заведения на театре франко-прусской войны. Уже в середине сентября Николай Иванович выехал за границу, где провел осмотр свыше 70 военных госпиталей с несколькими тысячами раненых. К слову и в медицинских, и в официальных сферах, выдающийся хирург повсюду встречал самый радушный и почетный прием — практически все немецкие профессора знали его лично. В заключение своей поездки Николай Иванович передал Обществу Красного Креста «Отчет о посещении военно-санитарных заведений» после чего снова отправился в свою деревню.

Снова вспомнили о нем спустя семь лет. Россия вела восточную войну, и император Александр II возложил на Пирогова задачу исследовать все санитарные учреждения в тылу действующей армии и на театре войны, а также способы транспортировки раненых и больных по железным и грунтовым дорогам. Хирургу пришлось осматривать места для питания и перевязок транспортируемых, в деталях знакомиться с организацией санитарных поездов и их влиянием на раненых при разных условиях.

При осмотре складов Николай Иванович выяснял количества имеющихся запасов необходимых средств помощи, медикаментов, перевязочных средств, белья, теплой одежды, а также о своевременности и быстроте снабжения этими предметами. Всего с сентября 1877 года по март 1878 года 67-летный хирург проехал на санях и бричке свыше 700 километров.

Собранный материал вкупе со своими заключениями Николай Иванович изложил в работе «Военно-врачебное дело и частная помощь на театре войны в Болгарии», изданной в 1879 году.

В начале 1881 года у Пирогова во рту появились незаживающие язвочки. Профессор Склифосовский, первым осмотревший их, предложил провести операцию. Однако уже в Вене известный хирург Бильрот после скрупулезного исследования объявил язвы доброкачественными. Пирогов ожил, однако его спокойствие длилось недолго.

Лето 1881 он провел в Одессе, чувствуя себя крайне плохо. За 26 суток до смерти в особом письме выдающийся хирург поставил себе собственный диагноз: «Ползучая раковая язва слизистой оболочки рта».

23 ноября Николая Ивановича не стало.