Когда Николай Успенский (1837-1889) все же отдал Богу душу, прямо на улице перерезав горло тупым перочинным ножиком, некрологов было наперечет, хотя сам писатель до последнего дня считал себя птицей высокого полета, доводя до желающих услышать, какими елейными словами восторга отзывались о нем Тургенев, Лев Толстой, Чернышевский. Судьба этого писателя одна из самых горьких страниц русской литературы, показывающая на какое дно может опуститься возгордившийся талант.

Основная проблема Успенского – он не любил людей, считая окружающих мразью. Меж тем у окружающих было не меньше причин считать мразью самого Николая. Первые чувства глубокой неприязни Коля испытал по отношению к двоюродному брату Глебу. Слишком разными были их семьи. Папаша Николая, пьющий сельский попик, отличался безалаберностью, меняя приход за приходом и безрассудно плодя детей (их восемь у него было). Жили очень бедно, донашивая друг за другом вещи. Отец же Глеба Успенского выбился в чиновники. Всю жизнь Николай сравнивал себя с братом. «Мы с ним братья, – конечно, двоюродные. Два Лазаря. Только он – Лазарь богатый, а я – Лазарь бедный. Он – горожанин, сын богатого палатского секретаря, а я – сельчанин, сын левита. Он в молодости катался, как сыр в масле, а я глодал сухую корку хлеба. Он вышел из школы со всякими дипломами, а я – недоучка!» Здесь надо только сказать, что недоучкой Коля остался исключительно по собственной безалаберности. Семинарию бросил ради медицинской академии. Из академии вылетел после того, как изрезал препарируемую руку и разбросал по палате медицинские инструменты. Поступил в Московский университет, Некрасов добился для парня стипендии, но и там учиться не смог. Неприязнь Николая к Глебу была взаимна. Тоже ставший писателем Глеб не мог спокойно о брате говорить.

ГЛЕБ УСПЕНСКИЙ   Раскрутил Успенского некрасовский журнал «Современник». Рассказы юного дарования «Хорошее житье», «Обоз», «Сельская аптека» резко отличались от прежних вещей о русской деревне. Тургенев, Даль, Григорович описывали крестьян с дворянских позиций, умиляясь, присюсюкивая и заискивая. Успенский же прямо выставлял «богоносцев» дураками да свинотами и в этом была другая крайность, неожиданно пришедшаяся ко двору. Некрасов, Добролюбов, Чернышевский вычитывали в рассказах Успенского обличение крепостного права, тогда как автор, судя по себе, ставил крест вообще на человеческой природе. Успенский не верил ни в какие социальные переустройства; считал нарождающееся народничество культурной блажью; сельскую общину - способом маленькой кучки обогатиться за счет большой; нищету, забитость, лень, тупость, озлобленность выводил опять же из человеческой природы, а не социальных условий. Если рассматривать творческий метод, то выяснится, что Успенский работал со слуха. Его коронной фишкой было воспроизведение речи персонажа. Кабатчики, целовальники, мужики, дворня заговорили, загалдели на страницах его рассказов всяк по-своему. Успенский фотографировал реальность, но поскольку зрение у него было особое, то фотография получалась искаженная гротеском. На короткий момент все очаровались рассказами Успенского, совершенно не понимая истинного их содержания. Добролюбов призывал включить Колю в хрестоматию рядом с Тургеневым и Львом Толстым. Пров Садовский выступал на сцене Малого театра, исполняя «Обоз». Достоевский посвятил разбору рассказов юноши журнальный подвал. Дальше всех пошел Чернышевский, объявив в статье «Не начало ли перемены?», что с рассказов Успенского начинается новая эра. Естественно у необразованного бурсака голова пошла кругом. По свидетельству современника: «Он… относился к своим литературным коллегам свысока и пренебрежительно… Товарищей своих честил уменьшительными именами: Сашка Левитов, Васька Слепцов, Николашка Помяловский. Все это, по его словам, была мелочь, мошка, мразь. О своих рассказах он был высокого мнения…»

Кратковременный, не уложившийся и в пятилетку, авторский успех закончился дикой ссорой с Некрасовым. В 1861 году Некрасов послал молодое дарование проветриться за границу. Сам Успенский рассказывает об этом так: «Однажды в трескучий мороз я пришел к Некрасову, чтобы передать ему один из своих очерков. «Знаете, что я вам посоветую, Успенский, — начал Николай Алексеевич, — поезжайте за границу». «Да на какие же средства?» «У вас есть прекрасные средства… Средства эти — ваши рассказы. Их в «Современнике» напечатано так много, что из них выйдет довольно солидный томик. Я издам их в свет, а вам дам денег на путешествие, которое для вас будет очень полезно…» Я отправился за границу, где прожил около года. Между тем мои очерки вышли в свет отдельной книжкой и раскупались нарасхват. Возвратившись в Петербург, я узнал из достоверного источника, что Некрасов, вместо одного завода, как обещал, напечатал мои рассказы в количестве 6000 экземпляров по 1 рублю за каждый; а я ограничился поездкой за границу, которая стоила мне только 1000 рублей. Следуя примеру Тургенева, Толстого, Гончарова и Достоевского, я прекратил всякие сношения с незабвенным поэтом и издателем «Современника». Все было совсем не так. Дотошный исследователь и защитник Некрасова Корней Чуковский подсчитал по конторским книгам «Современника» - кто кому и сколько остался должен. Успенский забыл, что именно благодаря хлопотам Некрасова ему выделили в Московском университете стипендию в 30 рублей, меж тем как двоюродный брат Глеб вынужденно оставил университет, ибо не мог за обучение платить. Успенский забыл, что помимо гонораров за публикации Некрасов два года выдавал ему 50, а потом и 75 рублей в месяц, в счет будущих свершений. Заграничная поездка в 1000 рублей не уложилась. Сохранились телеграммы и письма, где Успенский требует денег еще и еще. Что касается сочинений Успенского, Некрасов издал их в двух томах, каждый стоил 75 копеек, доход от продажи составил 4 500 рублей. При таком раскладе, говорит Чуковский, самый щедрый издатель выплатил бы автору гонорар в пять сотен, не более. А Успенский понабирал к тому времени из кассы журнала 2 313 рубчиков. Всю оставшуюся жизнь Успенский поносил Некрасова распоследними словами, утверждая, будто тот его ограбил и чуть не убил, грозя заряженным ружьем.

Неблагодарность стала второй натурой Успенского. В качестве знака поддержки ему протянули руку писатели-аристократы Тургенев и Лев Толстой, расплевавшиеся с «Современником» несколько раньше. Толстой поселил Успенского у себя, в Ясной Поляне. Успенский преподавал в его школе для крестьянских детей. Как же отплатил он автору «Войны и мира»? Пустил россказни будто граф в яснополянской школе дерет детей за виски.

ЛЕВ ТОЛСТОЙ   С Тургеневым получилось еще гаже. Тургенев пустил козла в огород, выделив Успенскому в орловском имении пять десятин земли. Формально это была продажа, однако, знал ведь Тургенев каковы обстоятельства «ограбленного Некрасовым» автора. То есть, денег он от него не требовал и не дождался. Дождался другого - Успенский затеял продажу полученного куска. Тургенев писал управляющему: «Постарайтесь воздействовать на его совесть: вот скоро пять лет, как мои тысяча рублей за ним пропадают, неужели он будет столь мало честен, что продаст эту самую землю в другие руки?» В итоге Тургеневу пришлось выкупать у Успенского свой же подарок.

ИВАН ТУРГЕНЕВ   Мода на писателя Успенского прошла так же быстро, как и появилась. «Народникам», которые крестьянство идеализировали, его физиологический подход к людям просто претил. Начинавший в лучшем журнале эпохи парень падал все ниже и закончил бульварными изданиями. В сорок три года его угораздило жениться на 16-летней дочке священника и тут же затеять с ее родными тяжбу из-за наследства, строча доносы на тестя в епархию. Жену Успенский ухайдокал за три года, после чего забрал дочь и пустился бродяжничать. Несколько раз родные пытались отобрать у него девочку, ибо не место ребенку в ночлежных домах и трактирах, - где там! С ребенком подавали больше и бывший писатель со скандалом дочку забирал. В результате девочка так его возненавидела, что убегала с плачем при одном появлении папы у родни. Сестра Успенского говорила: «Слез то, слез то сколько я пролила в ту пору, ведь какой в молодости был красивый, добрый, умный. А тут сядет и сидит в канаве против нашего дома… Помню, пекла я лепешки, выслала ему. Гляжу: взял он, ест, а сам старый, седой, страшный!»

Последний литературный проект Успенского — заметки в журнале «Развлечение», которые он попытался выдать за мемуары. Некогда щеголяющий умением показать персонажа через речь, Успенский пришел к тому, что Тургенев, Толстой, Левитов говорят у него стертым, одинаковым языком. О достоверности мемуаров свидетельствует тот факт, что большинство писателей, явившись к Успенскому в гости, с порога требуют водки и хором обвиняют Некрасова в воровстве. Конец Успенского был страшен. Ножик для зарезаться он купил на базаре, перед этим клянча у собутыльника бритву – тот не дал. Похоронили его у могилы такого же неприкаянного писателя Левитова https://ygashae-zvezdu.livejournal.com/265526.html #литература #судьбы