Страницы моих фантазий

Молодая жена

Дарья вышла из избы с большим ворохом тряпья в руках. Старые половицы заскрипели под ногами у женщины и та встала на цыпочки:
-Ох ты, опять чуть не забыла, - пробормотала она. - Вторая ступенька же обвалилась вчера. Гвозди, нужны гвозди. Надо позвонить Михаилу, чтобы купил гвозди. Приколочу уже эту ступеньку, а то и пораниться можно.
Старая свекровка спала в гамаке под навесом, Дарья подошла к ней, потрогала за плечо:
-Мам Нина, может, увести тебя в дом, не то перегреешься, вон какая духота нынче на улице...
Старуха покачала своей седой головой:
-Нет, Дашка, не хочу я в дом. Подышать хочу воздухом...
Дарья поглядела на нее с сожалением, вздохнула и покачав головой, пошла к другому навесу, там выложила на скамью тряпье, и взялась за стирку.
Вода в бочке нагрелась под лучами солнца, Дарья зачерпнула ее ведром и вылила в деревянный ушат, туда же стиральную доску установила, добавила кипятку из бани...
А когда начала стирать тряпки, намыливая их куском серого мыла, расплакалась.
-Как же так, мам Нин, за что?
Старуха обеспокоенно выглянула из гамака.
-Мам Нин... - вытирала кулаком нос Дарья. -Михаська вчера сказал... Что новую жену привезет на днях. У-у-у-у! - прорвало на вой женщину. Старуха сочувственно смотрела на Дарью, в глазах старой женщины показались слезы.
Старуха Нина выставила из гамака сначала одну ногу, потом вторую и схватившись за веревки, слезла с гамака, потихоньку пошла к Дарье.
-Ты чего, Дарьюшка. Сказал, так пусть везет, тебе то что, - попыталась она приободрить женщину.
-Как что, - заливаясь слезами, горевала Даша. -Мне как жить? Внутри жжёт, ой мам...
***
Михаил, степенный мужчина, вышел из автомобиля "Нива" с пакетами.
-Дашка, где ты там? - крикнул он.
Из дома пулей выбежала жена Дарья и словно собачонка, подбежала встречать.
Михаил разворчался:
-Оглохла чтоль? Ить совсем не слышишь, что машина подъехала. Нда-а, всего тридцать пять стукнуло, а уже как старуха.
Он бросил к своим ногам пакеты, Дарья нагнулась и подняла их:
-Что там?
-Там хлеба, десять булок, куль сахара и крупа.
-А гвозди, Михась, гвозди купил? - заволновалась Дарья.
-Гвозди нет! - капризно вымолвил мужчина. -Ты ж позвонила, когда я из города выехал! А надо было пораньше!
Он важно пошел к дому, поигрывая брелоком с ключами, Дарья навьючилась пакетами и пошла поодаль, вся сгибаясь от тяжести.
-Видать, много ты сахару накупил, Миша, - бормотала она.
***
Отужинав, Михаил отодвинул от себя миску, деловито крякнул и поглядел лениво:
-Ну, бабоньки мои, чего делали целый день?
-Дак чем, огородами вон занималась, скотиной опять же, - отчиталась жена. - В свободное время приготовила есть и постиралась.
-И всё?
Михаил вздорно вздернул брови:
-А подушки новые, обещалась шить.
-Так шить некогда, - заикнулась Дарья.
-Так и знал, стареешь всё, - вздохнул муж. - По хозяйству не успеваешь, надо срочно Надьку сюда везти.
Дарья крутилась у стола, собирая посуду, а услышав такое, опустила руки:
-Каку Надьку? Ты что, Миш, что хоть тако говоришь, побойся Бога!
-Так ты разве не знаешь, каково мое настоящее имя, - удивился мужчина. -Махмуд я. А по вере еще, я имею право на вторую жену.
Не в силах больше выслушивать, женщина разрыдалась.
Мужчина походил по кухне, заглянул под крышки всех кастрюль и улыбнулся: ужин был очень вкусным, поэтому он смягчился:
-Ну все, все, не реви. Иди ка вон лучше, посуду вымой.
Дарья долго брякала посудой, даже разбились два блюдца. А пусть бьются. В них Даша выплеснула весь свой гнев.
-Эть, что творишь, значит останешься без колгот новых, - прикрикнул Михаил. На это Дарья взбесилась просто, выбежала из кухни, уперла руки в боки и заявила громко:
-Ежели привезешь сюда эту свою, мымру, значит я уйду!
Михаил сидел за столом в зале и раскладывал купюры денег. (Был у него ежевечерний такой ритуал, деньги пересчитывать). Недовольно он поглядел на жену и прикрыл рукой деньги.
-А не забыла ли ты Дарьюшка, что так и не родила мне наследников? - задал он резкий вопрос. Кровь схлынула с лица женщины.
Михаил встал, вынул из кармана большой платок, сложил в него свои денежки и бережно завернул, как младенца; прижал к себе и пошел за шторку. Там в огороженной занавесками комнате, стояла кровать с панцирной сеткой. На ней Михаил ночевал, "переехав" из опочивальни жены Дарьи.
Михаил поглядел через дырку в шторине на Дарью - не подглядывает ли за ним, быстренько отвернул покрывало на кровати, нащупал в матрасе заплатку, которая прикрывала собой дыру, и в пихнул внутрь деньги. Опять поглядев в дырку в шторине и убедившись, что жена не подглядывает, прикрыл покрывало, огладил бережно ладонью.
-То-то же, - важно вышел он из спальни и поглядел на жену:
-А мне чай не двадцать, чтобы ждать чуда! Я детей хочу растить, но от тебя толку как от того полена... Спасибо скажи, что хоть на улицу тебя не выкидываю, в хозяйстве сгодишься.
Еще несколько дней Дарья то грозилась, то плакала, на что муж нагло отвечал:
-Ну коль не согласна ты, кто ж неволит. Езжай на все четыре стороны. Да только думай, нужна ли ты кому, бездетная и бесприданная.
Хотела того Дарья, нет, а только привез супруг новую жену прямо в дом. Гостья, которую он привел, оказалась совсем молоденькой - маленькая, щупленькая, тонюсенькие щиколотки.
-Это Наденька, мой дом. Это вот сестра моя, старшая, - показал он на Дашу. - А там - мать моя, Ниной величать.
Наденька
...Наденька казалась взрослым ребенком: широко распахнутые глаза, нос пуговкой. С Михаилом познакомилась волей случая: тащила домой пьяную хозяюшку, у которой снимала угол. Та брыкалась и вцепившись в уличную скамеечку, кричала о том, что желает спать прямо здесь, на свежем воздухе.
Худощавая Наденька бы до утра ее так тянула, как бурлак лодку, кабы не вмешался Михаил: тот поднял пьяную тётушку как пушинку, отнес на второй этаж прямо в комнату, и попросил чаю.
Конечно, сразить сердце Надежды у пухлощекого мужчины в годах, да с лысинкой на макушке, с первого взгляда не получилось. Поэтому Михаил потратил месяц ухаживаний и подарков, прежде чем отыскал подход.
Над предложением Надя долго раздумывала, всё жеманилась:
-Вы же, Михаил, меня увезете в свою деревню, а деревня не город, с тоски завяну.
-Зря ты Наденька, такого мнения о деревне, да у меня там большое имение и сельхозугодия, поживешь немного на свежем воздухе, отъешься, а то вон ключицы торчат как у скелета... А как дети пойдут, продадим все и рванем в город.
Такое заманчивое предложение понравилось девушке. Собрав наскоро вещи в пакетик, села в машину Михаила и позволила себя увезти навстречу судьбинушке. ...Ехали до деревни часа четыре, если не больше, Наденька все косилась в окно:
-Милый, а чего так долго едем, ты же говорил, возле города проживаешь.
-Ну, - улыбнулся Михаил. -Всего то пять часов ехать. Только забыл тебе рассказать, Надюша, что живу не один, а с сестрой и матерью.
Милое личико Нади скуксилось:
-А почему ты мне сразу о них не сказал? Я б знала, взяла бы еще времени раздумий...
-Да не расстраивайся ты так, они тебе в тягость не будут. Сестра моя, Дарья, все по хозяйству носится... Как оглашенная. Мать старая уже, все спит и спит.
-Да? - с подозрением поглядела Надя. -Что ж, ладно.
Дашка
А Дарья несколько раз собирала свой чемодан, сидела у порога, обняв его и вглядывалась в пустоту.
-Да-ша, Даш, - подавала голос свекровка Нина и Дарья словно просыпалась от сна.
-Мама Нина, тут я.
-Что он тебе пообещал, Даш? - тихо интересовалась Нина.
-Кто, Мишка то? А обещал помочь, если молчать при его новой жене буду, буду прикидываться сестрой... - опустив голову, признавалась Даша.
-Чем поможет?
-А жильем, у него ж деньги есть, обещался маленькую комнатку мне купить, в общежитии. А куда я денусь, мам Нин? Я согласна. У меня выбора иного нет, я ж в жизни ничего не умею больше, кроме как у плиты стоять и по хозяйству... А раз бесплодная, то мне не пытаться даже, новую семью строить, прошли мои времена.
Старуха Нина посмотрела на Дарью и вздохнула тяжко:
-Глупая ты моя... Такая глупая. Чего тогда до сих пор мечешься по хозяйству, бросай все, пусть молодая жена всю работу делает, ты ложись отдыхай... Как я.
-Нет, мама Нина, так нельзя. Да и Миша мне не чужой.
Нина внимательно поглядела на Дашу, в глазах ее зажглись огоньки.
***
Всего то месяц прошел с тех пор, как переступила порог дома новая хозяйка, Надя.
-Ай! - обожглась и уронила сковороду на пол Надя. Михаил, с упоением жевавший домашнюю колбасу, оторвался от своего занятия и поглядел изумленно.
-У тебя что руки из другого места растут? - заворчал он.
Молодая хозяйка едва не заплакала:
-А что ты ругаешься, обожглась я!
Михаил вспылил:
-И что, теперь будешь стоять и смотреть на свой пальчик? Дашка-а-а! Помоги Надьке, эта криворукой ничего в доме доверить нельзя!
Бросив колбасу, Михаил встал из-за стола и шумно вздохнув, вышел из дома, громко хлопнув дверью. Надя присела около злополучной сковороды и расплакалась:
-Всё ругается и ругается! Зачем я только поверила ему и поехала, в городе мне жилось всяко лучше! Всё, с меня хватит!
Дарья листала газету, сидя в зале, когда увидела, как молодуха собирает свои вещи.
-Ты куда это собралась? - испугалась она.
Да, испугалась. За тот месяц, пока "молодая жена" хозяйничала в доме, Дарья отдохнула от дел, привела мысли в порядок... И поняла, что Михаил - совсем безразличен. Не нужен даже. До тошноты противен! Только раньше она этого не замечала...
-Поеду в город! - дерзко заявила Надя.
-А что там, в городе? - убрав газету, поинтересовалась Даша. -Михаил мне рассказывал, что у тебя даже жилья нет, останься.
-Лучше уж по улицам буду бродить, чем терпеть вашего Мишу! - топнула ногой Надя. -Это у тебя нет жилья, живешь в доме брата приживалкой жалкой... Миша мне всё про тебя рассказывал...
-Что рассказывал? - рассердилась Дарья.
-Всё! Что привез тебя из клоаки! Из нищеты, из беспросветной дыры!
Дарья вздрогнула всем телом, как от пощечины. Поняла она, о чем речь: Михаил забрал ее из бедной, неблагополучной семьи, от аморальной матери и от пьяного отчима-забулдыжки... Дарья тогда почти девчонкой несмышленной была, благодетелю Михаилу аж в рот заглядывала, тот забрал ее к себе, увез от нищеты, женой назвал.
-Как он мог, - дрогнул голос Дарьи. -Рассказать тебе о моем сокровенном? Это... Это предательство. Ну хорошо, слушай Надя! Да всю правду слушай: никакая я не сестра Мишке, я жена его, так то!
Вышла из комнаты, кое-как ковыляя, старуха Нина.
-Ну... Раз уж пошла така пьянка, то давайте слушайте... Даша... Всё сказать тебе хотела девочка, но не могла... Я ведь никакая не мать Мише, я жена его... Настоящая!
Признание
Дарья в ужасе посмотрела на седую Нину. Молодуха Наденька, прижав к себе свой пакет, только головой покачивала.
Нина села на диван и посмотрела на обеих:
-Вот скажите мне, Даша, Надя... Он вас в Загс водил?
-Обещался, - прошептала Даша.
-А мы... Не успели еще заявление подавать, - ахнула Надя. - Эти бесконечные дела в доме, не вырваться было.
-Вот. А я его жена по закону, - Нина показала женщинам раскрытый паспорт.
-Ах он негодяй, - удивилась Даша, приходя в себя. - Вот ведь гад какой.
-Я не сильно старше Миши, но выгляжу старой. А потому что девоньки, он довёл. Я чего лежала то... А смысла в жизни не видела... После того как он тебя, Даша, в дом привел, да наврал тебе, что я мать его... И еще, Дашенька, я ваш разговор слышала, уж прости. Он вот всё пеняет тебе, что бесплодная, так не виноватая ты, не причем! Это он, он бесплодный! Он в детстве свинкой болел, потому и не может детей иметь! А ты, Даша, красавица небывалая, ты молода еще, ты работящая. А он тебя, сокровище такое, в глуши упёк и тут держит. Ты Дашенька не обижайся что молчала я столько лет, у меня свои обиды на то были... Долго я обижалась на тебя, не понимая, что не ты виновата в моих несчастьях... Ох и жалко мне тебя, Дашенька, я уж и привыкла к тебе, как к родной. Вон, Надя собралась в город бежать, так и ты за ней собирайся. О деньгах не беспокойся, я вам дам их. Убегайте!
Молодуха Надя нахмурилась сначала, затем посмотрела на Дашу другим взглядом.
-Какой то дурдом. А знаешь... Мне нет причин злиться на тебя, Даша. И я согласна с Ниной полностью, ты - красавица.
-Я?.. Красавица? - искренне удивилась Даша.
-Конечно! А ты разве не знаешь об этом? Странно как то. Тебя одеть красиво, да в парикмахерскую сводить - глаз будет не отвести, прохожие мужики будут головы свои сворачивать! А Михаил - чудовище настоящее, синяя борода! Вы Нина уж простите меня, но чего выжидаете, зачем живёте с таким? Таким гадом?
-Так а куда мне идти? - залепетала Нина. - Тут мой дом, тут муж, какой-никакой... Хозяйство вот. Еще здоровья бы... Другой жизни я и не знаю.
Эпилог
...Михаил вышел от продавщицы Гали, та самогонщицей слыла, и пошел к дому, покачиваясь.
-Ох, Надька, ну держись у меня! - потряс он кулаком. -Сейчас как приду, да устрою тебе! А всем троим устрою чтоб неповадно! Ух мне эти бабы, одни только проблемы от вас...
Как до дома дошел, удивился что ворота и двери нараспашку.
-Дашка-а-а! - рявкнул он. -Дашка!?
Никто ему не ответил. Михаил протрезвел даже, потер свои воспаленные глаза и побежал в спальню. И как ни пучил свои глаза, матраса не было. Матраса с деньгами.
-Дашка! - заорал он громко, - Дашка?! Огра-а-абили! Где ты, гадина?!
***
...Две хорошо одетые женщины катили по больничному коридору коляску с сидящей в ней дамой.
-Ну вот Ниночка, а ты думала, безнадежна, - щебетала Надя. -Да ты просто ни разу в жизни у врачей не появлялась! Ха! Сейчас подкорректируют тебя, лечение адекватное пропишут и пойдешь с нами на танцы! Да, Дашка?
Дашка, невероятно красивая женщина в строгом платье, шла по коридору рядом и улыбалась.
Даша шла легкой походкой, смотрела на идеально белые стены клиники, каменный пол и удивлялась, до чего тут красиво и хорошо. Новый мир открылся перед ней после побега из деревни от Миши. Мир, наполненный красивыми платьями, туфлями, ресторанами... Стиральной машинкой наконец...
-Ну какие танцы в нашем возрасте, Надюш, это ты у нас молодая. А мы с Ниной старые уже. Мы лучше по санаториям проедемся, чтобы знать, где лучше всего отдыхается.
-Да вы что, с ума взбрендили, - возмутилась Надя. -Мы замужем еще толком не были. Вот найдем себе женихов, тогда и поедем отдыхать... Хотя да, зачем тебе кого-то искать, Даша, мужики сами перед тобой в штабеля падают и укладываются.
Надя поглядела на свернувшего на Дарью шею, молодого врача. И продолжила:
-Так, мама Нина, как подлечишься, повезем тебя прямо к нотариусу, чтоб в наследство вступать. Наш то, Мишенька, оказывается, богатей. У него кроме энтого матраса с деньгами, еще столько же было, лежит на счетах.
Нина, сидевшая в коляске молча, повернулась к женщинам:
-Да, надо съездить, а еще к нему бы, на клабище, моги-илку проведать.
-Ну уж нет, мать, это такая тоска... Нам еще рано туда ходить, у нас вся жизнь впереди, можно сказать.
Нина пожала плечами:
-Хорошо, как скажешь, молодая жена...
Алёна Русакова

Бабушка Настасья

Бабушка моя, Настасья, была ровесницей века и прожила девяносто семь лет, до последних дней оставаясь в здравом уме и твердой памяти, хорошо слышала и читала без очков.
По её рассказам можно было изучить всю историю нашей страны двадцатого века, но я была слишком юная, глупая и к тому же влюблена, поэтому меня интересовала только история её единственной и несчастной любви. Вот её рассказ, ничего я не прибавила и не изменила.
– Семья у нас большая: пятеро братьев и мы, две девчонки погодки, Дуня и я, Настасья. Матушка у нас была грамотная и нас научила грамоте и арифметике. Умная была, всё село к ней приходило за советом. Мы с Дуней хоть и погодки были, а совсем разные. Дунюшка тоненькая, высокая, быстрая такая, певунья и плясунья, глаза синие, волосы светлые – красавица! Её так в селе и прозвали - птичка певчая. А я совсем другая: волосы тёмные, коренастая такая, сильная. Лошадь тяжеловоз, одним словом. Бывало, Дуня несёт леечку, цветочки полить, а уж кто-нибудь из братьев бежит помочь, а я носила по два ведра на коромысле и хоть бы что.
Павлуша был наш сосед, ровесник нам, один сын у родителей.
Мать его хворая, ноги опухшие, всё лежала, сердце больное.
А Иван, отец Павлика, жадный до работы был и Павла с малолетства к работе крестьянской приучал. Павлуша красивый парень, как и Дуня синеглазый, белокурый, высокий, стройный. Очень набожный, ни одной службы не пропускал, родителей чтил, вежливый, скромный.
У них с Дуняшей любовь с детства. Бывало, сидят на скамеечке возле нашего дома, за руки держатся и не наговорятся, не наглядятся друг на друга. Мне Павел тоже очень нравился, но я была, конечно, лишняя для него, только и нужна, чтобы Дуню позвать. Всё село было уверено, что свадьба скоро.
Но Иван упёрся рогом: « Мне хозяйка нужна в дом, а не птичка певчая, не будет моего согласия». Павлуша умолял, на коленях просил, и мать его хворая тоже просила, да и матушка наша, смирив гордость, говорила ему: «Иван, не губи счастье сына, ведь любовь у них редкая! Грех на тебе будет». А Иван и слушать не хотел, стоял на своём. А Павел родителей чтил, как по писанию положено, и страдал очень.
С Дуней они теперь виделись редко, отец запретил: « Настасью я бы с радостью взял в снохи, а Дуню нет. Прокляну, если без моего согласия женишься!»
Дуня совсем другая стала, с лица спала, всё грустила.
Матушка её утешала, как могла. В селе, как узнали, что Иван против, сватов начали засылать, а Дуня всем отказывала, прямо так и говорила: « я Павлушу люблю». Ивана все в селе осуждали, а ему хоть бы что, стоит на своем и всё.
Дуня вскоре в Москву уехала, там наш старший брат жил, работал поваром в трактире, свой дом у них был, а детей Бог не дал, так они Дуню с радостью приняли. Написала она письмо, что сосед доктор пригласил её няней к своему сыну шести лет, и она согласилась, работает.
А мне матушка как-то говорит: – Иван хочет сватов прислать, тебя сватать, но ты согласия не давай, Павел Дуню любит, Бог даст, еще сладится у них.
Я обещала.
Пришли сваты и Павлуша с ними, не смог отца ослушаться, красивый, в новой рубашке вышитой. Посмотрела я на него, сердце так и дрогнуло, забилось и дала я согласие.
Как матушка на меня взглянула! Век не забуду этого взгляда её. Потом мне говорит: – Откажись, пока не поздно, Павел не любит тебя, не будет у вас счастья. Может, решится к Дуне поехать, телок несчастный!
А я не отказалась, дуреха.
Свадьба была, как поминки. Матушка ушла, за ней ушел и батюшка, да и гости быстро разошлись. Павел печальный был, всё говорил: «Что я наделал!»
Стали жить. Свекровь хорошая была, добрая, любила меня, доченькой называла. Готовила очень хорошо. Вроде и продукты все те же, а вкусно, аромат на всю избу, знала, когда в печь поставить, когда вынуть. Пироги у неё не черствели по неделе, а огурцы и весной хрустели, как малосольные. Я кое-чего записала, но не было у меня такого таланта, всё обыкновенное получалось.
Как-то раз, я уже ребеночка ждала, приходит к нам матушка.
Павел с отцом в лес уехали, одни мы в доме. Достает письмо от Дуни и говорит мне: – Пойди, поделай чего во дворе.
Я дверь неплотно прикрыла, потопала, как-будто ушла, а сама стою, слушаю. Свекровь и говорит:
– Ну что, родила? Не томи, говори!
Матушка как заплачет:
– Родила раньше срока, ребеночек, мальчик, пожил три дня и умер. Покрестить успели, Павликом назвали. Сама в горячке лежала три недели, еле её доктор выходил, не отходил от неё.
Пишет, что доктор ей предложение сделал, а барчук её давно мамой зовёт. Просит моего благословения.
Плачут обе, а я спустилась в хлев, села на скамеечку и тоже плачу. Матушка подошла ко мне и говорит: – Знаю, ты всё слышала. Павлу не говори ничего, он не знал. Боюсь не переживет он, еще чего с собой сделает. Господи, прости за такие мысли!
Весной родила я мальчика, назвали Иваном. А вскоре умер свёкор, надорвался, вытаскивая телегу с сеном.
Павел знал, что Дуня замуж вышла, я сказала, а про ребёночка никто не говорил ему.
Как-то поехали мы с ним на базар, кое-чего продать, купить кое-что. Едем обратно, нас обгоняет бричка, на ней доктор с Дуняшей и мальчик в матроске.
Я сначала не признала Дуню – одета по-городскому, в шляпке. Смотрю, Павел побледнел весь, в лице переменился. Бричка остановилась, вышли все, обнялись,
расцеловались. Вечером у матушки праздновали встречу. Дуня привезла всем подарки, никого не забыла.
Доктор лекарства привёз для свекрови, посмотрел её, послушал и предложил в больницу взять свою, да она отказалась, а зря, может, пожила бы подольше.
Перед отъездом, долго Павел с Дуней сидели на своей скамеечке, разговаривали. Рассказала она ему про Павлика, сыночка их, ангелочка. Паша после этого сам не свой стал, всё ему немило стало. Всё молился на коленях, плакал. Боялась я за него.
Не зря матушка предупреждала. Я и говорю ему как-то:
– Паша, не вздумай чего с собой сотворить! Как ты нас с матушкой одних оставишь!
– Не бойся, ничего я не сделаю, грех это большой, будем жить, как жили, – говорит.
Надо сказать, что Революция и Гражданская война нас, слава Богу,
не коснулись. Только над сельской управой повесили красный флаг, и моего брата Степана выбрали председателем.
Он в войну потерял руку, вступил в партию большевиков, а когда вернулся в село, работал учителем.
Помещик давно, ещё до революции раздал землю крестьянам, дом отдал под больничку и школу, а сам уехал за границу.
Я думаю для простого крестьянина, всё равно при какой власти землю пахать, лишь бы не мешали.
Прошло несколько лет, детей у нас уже было трое. Свекровь умерла, Царство ей Небесное, хорошая она была, жалела меня.
Жили мы не бедно, но и не богато. Павел вроде успокоился, ко мне относился равнодушно, а детей любил.
Степан ездил в Москву на съезд партии, приехал задумчивый какой-то, пришел к нам вечером и говорит: – Надо вам в Москву перебираться, Федор отдаст вам половину дома, боится, что его уплотнят, подселят кого-нибудь. А здесь хорошего ждать нечего, будут коллективные хозяйства, всё общее будет. Не говорите никому пока, панику не сейте раньше времени.
Я против была – как всё бросить? Но Павел и Степан уговорили меня. Дом и корову оставили среднему брату, поросёнка забили, опалили и с собой взяли. В Москве карточки ввели, голодно было.
Телега полная, а ещё детей надо посадить, хорошо, конь был молодой, сильный. Мы по очереди шли пешком. Выехали рано утром, а приехали поздно вечером.
Встретили нас хорошо – Фёдор и Марфа были люди хорошие, да детей им Бог не дал, она к моим относилась, как к своим, любила их, баловала, обшивала, одевала, а когда я на работу пошла, смотрела за ними, кормила, поила. За это ей низкий поклон.
Утром Дуня прибежала – целовались, обнимались, плакали, не виделись-то сколько!
Началась наша новая жизнь.
Павел, по совету Фёдора пошел метро строить, а я санитаркой в больницу, где Дунин муж работал, да и Дуня медсестрой.
После работы сидят они с Павлом на скамеечке, разговаривают, и дети вокруг них. Дуня детей очень любила, у неё своих не было после того случая, все именины их помнила, всегда подарочки дарила, гостинцы. Я не беспокоилась тогда, ведь всё на виду, плохого не думала.
Павла на работе уважали – работящий, непьющий, грамотный.
Каганович ему грамоту вручил, обещал к ордену представить, бригадиром назначил. А когда первую линию открыли, был вечер торжественный, потом банкет. Павлу должны были орден вручать, приглашение нам на двоих дали. А мне и одеть нечего.
Марфа все сундуки свои открыла, нашли отрез тёмно- синего шелка, тяжелого, красивого и сама мне платье сшила с кружевным воротничком. А с обувью проблема – ноги широкие, крестьянские, ничего не подходит, хоть плач! Выручил Федор, у него сапожник был знакомый, говорит, если не в запое, сошьет – залюбуешься.
Пошли мы к нему, туфли сшил быстро и по ноге, как в тапочках ходила в них, хоть и на каблучке.
А на банкете я с самим Кагановичем танцевала! Он меня на работу пригласил в Метрострой учетчицей. Я подумала и пошла – зарплата там хорошая была и привилегии всякие. Каганович заботился о своих рабочих, умный был человек, деловой. Сказал, что наше метро будет лучшее в мире, так и получилось.
– Бабушка! Это я всё знаю, про Павла расскажи, про Дуню!
– А тебе бы всё про любовь… Ну, слушай, хоть и тяжело это вспоминать, расскажу всё, как было. Как-то приснился мне сон – стоим мы с Павлом в метро, в тоннеле, а он вдруг поцеловал меня и быстро пошел от меня. Я проснулась в ужасе, думаю, умрет он.
Пошла я к Марфе, она сны разгадывала хорошо, рассказала ей, сама плачу, а она и говорит: – Нет, это к другому, уйдет он от тебя, к Дуне уйдет.
– Как уйдет? А дети? Я беременна пятым!
– Не хотела тебе говорить, да ведь они с Дуней встречаются давно, я думала, ты знаешь. Если не веришь, сама проследи за ними.
Завтра воскресенье, он пойдет куда-нибудь, а ты за ним тихонько.
Павел с утра на рыбалку начал собираться, я говорю, возьми кого-нибудь из детей, а он говорит – нет, далеко пойду, устанут они.
Я Марфину юбку одела длинную, платок повязала и за ним.
Он идет быстро, не оглядывается. До леса дошел, а к нему Дуня
выбегает и на шею ему бросилась. Я под куст села и завыла.
Долго сидела, потом домой побрела. Рассказала всё Марфе, а она мне говорит:
– Не она у тебя мужа уводит, а ты у неё увела. Как она страдала, когда приехала сюда беременная! Всё на дорогу смотрела – ни едет ли Павел, а узнала что женился, совсем голову потеряла, боялась я за неё. Вот ребеночек и родился раньше времени. И ты успокойся, о ребенке подумай, не ты первая, не ты последняя.
А я решила к матушке съездить. Взяла отгулы на работе, гостинцев накупила и поехала. Она пожалела меня, но сказала то же, что и Марфа:
– Как жили это время, так и живи дальше, не показывай, что знаешь. Павел тебя не бросит, не такой он человек. А тебе пятерых детей не потянуть, Степан говорит, что война будет с Гитлером.
Береги детей и Павла, ему тоже нелегко.
А у меня от переживаний роды тяжелые были, и Маша слабенькая родилась. Еле выходили. Тогда я решила, пусть всё будет, как есть.
Так и жили втроем.
А потом война началась. Вначале ужас был, непонятно, что делать.
Павел с Кагановичем пошли в ополчение, оба ранены были, Каганович легко, а Паша тяжело – в живот и в ногу. Но, слава Богу, выжил, мы с Дуней от него не отходили, по очереди дежурили и выходили его. В начале войны решила я младших в деревню отправить, а пока думала, слух прошел, что Матронушка сказала: – Москву не отдадут, повернут немцы.
Так и получилось. Я в госпиталь пошла работать, и уколы делала и раненых на себе таскала, всё приходилось делать. Дуня там же работала, и муж её лечил и оперировал, хоть и старенький уже был.
Сын его, Борис, тоже хирургом был на фронте, слава Богу, живым вернулся, а старший мой, Ванечка, погиб под Курском. Как я пережила, не знаю. А Дунин муж, доктор, вскоре после войны умер, перетрудился, сердце и не выдержало.
Боялась я тогда, что Павел к ней уйдет, но нет, остался в семье, но что это за семья была, название одно. Иногда и дома не ночевал, у неё оставался.
Вдруг Дуня заболела тяжело. Борис её в самый хороший институт положил, да всё напрасно. Умерла наша Дуня. Я думала, Павел не переживет, так он убивался, каждый день на могилку ходил. Сдал сильно, поседел весь, всё в церковь ходил, молился. Дуню забыть не мог, только и радость была у него – внуки. А потом – два инфаркта, и не стало Павла. Может там встретятся. Вот уже тридцать лет, как я без него живу. Слава Богу, дети, внуки и правнуки не обижают.
А тебе скажу – никогда не выходи за парня, если знаешь, что он другую любит. Счастья не будет всё равно. И ещё, беременная будешь, не переживай ни о чём, думай только о ребенке, тогда всё хорошо будет. Ну, иди, устала я.
© Эмма Татарская

Цена подвига

Старуху Порфирьевну на селе не то чтобы не любили. Скорее побаивались. Высокая, с не по- старушечьи прямой спиной и пронзительными серыми глазами, бабка внушала невольный трепет. Фронтовики ловили себя на том, что рука тянется к фуражке, отдать честь. Начальство из района уважительно здоровалось. Да что там, сам председатель, Тит Кузьмич, в прошлом партизанский командир, приветствовал Порфирьевну полупоклоном. Чувствовал себя перед ней, как рядовой перед генералом.
Сыновья, а было их пятеро, все высокие, здоровые мужики, мать слушались беспрекословно. Про невесток и сказу нет. С любым делом к государыне свекровушке.
Вроде и к мужу относилась с должной повадкою. По имени - отчеству величала, без его одобрения чугуна в печь не ставила.
Только все на селе знали, кто в семье Апухтиных голова, а кто шея.
В колхозе работала так, не всякий мужик угонится. И на косьбе, и на току. Бабы, кто статью поплоше и норовом пожиже, бывало, усмехались ехидно:" Ну конь ты, Порфирьевна, чистый конь с яйцами!
Усмехнется, взглядом исподлобья одарит, и болтунья сама язык прикусит. Могла и приложить черенком вил по хребтине. Было такое. Когда нетрезвый Витька Акиньшин молотилку вхолостую пустил да чуть не угробил. Тит Кузьмич, как узнал, трудодней начисто лишил. За порчу государственной собственности. А вот выволочку устраивать не стал:" Тебе и так Порфирьевна мозг из задницы в голову вернула, добавлять не стану."
Когда пришла война, проводила всех сынов на фронт. Молча, без единой жалобы. Каждого к груди прижала и в лоб поцеловала.
А наутро проснулась седая. Полностью. Коса в руку толщиной под белым платом была цвета инея. Муж ахнул. А она ничего, только плат повязала торопливе обычного.
Лихо стало, когда село немцы оккупировали. Только и здесь не сломалась. Тишком да молчком баб в артель собрала, носки - рукавицы партизанам вязать, невестку, сына третьего жену, в штаб уборщицей пристроила, внучка Севку связным .Тит Кузьмич только глазами хлопал :"Стратегически мыслишь, Порфирьевна! В замы к себе бы взял, будь ты помоложе!"
Смерть на селе поселилась. Смерть, страх. Боялись косо посмотреть. Прятали пригожих девок по домам. Ладно бы фрицы зверствовали, свои, сельские полицаями заделались и , как хозяева жизни, по селу ходили. На своих доносили. Над теми, с кем за одним столом сидели, изгалялись. У вдов и сирот последнее отбирали, так, для куража.
Стонало село, терпело, ждало прихода своих. Только когда детей в Германию угонять стали, терпенье то кончилось.
Тит Кузьмич принял решение отбить колонну с детьми и подростками.
Вот только отбивать не пришлось.
Накануне Порфирьевна и несколько баб в ногах у панов полицаев валялась, просила с детками - внуками проститься.
В благодарность самогону поставили, по погребам своим прошлись, последние запасы на закусь извели.
А когда все перепились, цыкнула на баб, дескать, кыш отсюда. Подперла двери и подожгла.
Всем селом тогда поклонились Порфирьевне. По старинному, в пояс. Тит Кузьмич обещал медаль выхлопотать.
И слово сдержал. В первую годовщину победы ту медаль Порфирьевне вручили. Из района приезжали, руку жали. Сельсовет таких оваций ни до, ни после не слышал.
Только взяла коробочку с наградой и по- молодому быстро вышла из избы , где сельсовет размещался. Шла, не разбирая дороги. Перед глазами стояли пять похоронок на сыновей, гроб с телом мужа, которого, уходя, пристрелили немцы. И та ночь. Багровые сполохи огня, жуткая вонь от горелого человеческого мяса. Воющие в ужасе люди. Кто-то, в дыму не разобрать, попытался выскочить через окно, в секунду вспыхнул факелом, взизгнул тоненько и страшно и затих.
Порфирьевна стояла, тяжело привалившись к чьей- то калитке. Медаль валялась у ног . Из прокушенной губы текла кровь. А она всё шептала:" Лучше бы не было той награды. И войны тоже не было".

Банальная история

Она не помнила, как доехала домой, поставила машину, закрыла ворота, открыла дверь, вошла и, не включая свет, не снимая шубы, сползла по косяку на пол. Слез не было. Была невыразимая боль и постоянно повторяющийся в голове вопрос: «За что?!». Она не помнила, сколько так просидела, на полу в прихожей, в полной прострации. Из оцепенения ее вывела кошка, которая мурлыкала и терлась, заглядывая в лицо, как будто понимая, что с хозяйкой что-то случилось.
Вера встала, механически совершая привычные действия – сняла шубу, убрала с полу сумочку и пакеты с покупками, переоделась, умылась, даже телевизор включила, хотя абсолютно не реагировала на мелькающие на экране сюжеты. На скорую руку приготовила перекусить, разогрела на сковороде картошку, достала из холодильника грибы, помидоры с огурцами, сало. Задумавшись на секунду, достала из бара водку. Налила себе, подумав о том, что пить в одиночестве – начало алкоголизма, печально усмехнувшись, опрокинула стопку. Жидкий огонь пробежал по горлу, появился аппетит, картошка показалась удивительно вкусной, вторая стопка пошла уже как лекарство. Стало теплее, отпустило внутреннее напряжение, на глаза навернулись слезы и Вера прошептала, обращаясь в пустоту:
- За что?!
Эта пятница вообще не предвещала никаких событий, а уж тем более потрясений. Вчера муж уехал поправлять здоровье в санаторий. Он в одно и то же время в течении нескольких лет уезжает «на воды» лечить свои суставы и спину. На работе был обычный день. После работы решила заглянуть к сестре, давно не виделись, все по телефону, да по переписке. Надя была искренне рада, хотя Вера сразу заметила, что та прячет глаза, как будто, чем-то расстроена. В дверях Вера столкнулась с Надиным коллегой и близким другом Русланом, они уже много лет работают вместе, стали как родственники, хотя Вере казалось, что Руслан с радостью бы променял эту дружбу на семейные отношения с ее сестрой. Но Надя не видела в нем спутника жизни, как она говорила. Руслан расцеловал сестер, попрощался и ушел.
Надя пригласила сестру к чаю, сели за стол, поболтали обо всем и ни о чем, разговор не клеился. Вера чувствовала напряжение и скованность сестры и напрямую спросил:
- Надь, что случилось? Ты что такая, как не в себе?
Сестра опустила глаза:
- Не хотела тебе говорить…. У вас с Владленом только вроде бы все устаканилось….
- Да ладно не тяни! Что там устаканилось?! Я то ведь не забыла все его лядские похождения! Просто делаю вид, чтобы не потерять лицо. Семья ведь все-таки, да и лет уже сколько позади, чтобы сцены закатывать на радость недругам. Говори уже!
- Мне сейчас Руслан сказал, только он очень просил, чтобы я тебе не говорила, не расстраивала….
- Наивный! Как будто ты бы смогла мне не сказать что-то, что напрямую меня волнует. Ну?
- В общем, он сказал, что твой Владлен валандается с Тасей-«Три икса». Он сам их несколько раз видел, так совпало, причем в весьма недвусмысленных ситуациях. Они его не видели, поэтому не скрывались. Вот, смотри, даже сфотографировал их на телефон. – Надя показала фото.
У Настасьи-Таси была сомнительная слава – за безотказность и доступность ее еще называли «скорой помощью», была с ней еще и криминальная история, вроде как ножом пырнула кого-то. Прозвище «Три икса» она получила по аналогии с главным героем одноименного фильма, совершенно лысым, после того, как неудачно покрасила волосы и облысела.
Вера сама удивилась своей реакции – с усмешкой, брезгливо ответила:
- Фу… Она же такая мерзкая…. Вечно грязная…. Мог бы уж кого-то почище найти. Или уже не клюет на него никто. Вышел в тираж наверное…. Мачо просроченный…. Ты мне фоточки скинь, поржать.
Надя облегченно вздохнула, увидев такую реакцию сестры. Она боялась, что Вера опять впадет в депрессию, как минувшей осенью, когда она практически ни с кем не общалась, никуда не выходила, после того, как приехав из командировки нашла в своем доме следы пребывания посторонней женщины (а может и не одной), а потом поймала мужа, когда он ворковал по телефону со своей подружкой. Тогда больших трудов стоило вернуть ее к нормальному образу жизни и общения. И с мужем, как думала Надя, сестра помирилась и простила ему его похождения, она знала, что ее старшая сестра очень умная и практичная женщина и все оценит и решит так, как будет правильно и хорошо для семьи. Для Веры всегда семья была на первом месте. Дети выросли, выучились, разъехались, устроили свои жизни. Теперь бы пожить, что называется «для себя». Но нет, любимого мужа потянуло «налево», не зря же поговорка – «Седина в бороду – бес в ребро», Владлен три года назад разменял шестой десяток. Сама Вера никогда не позволяла себе никаких двусмысленных историй, даже намека на возможность адюльтера. Она полагала, что муж ценит это ее отношение и сам так же относится к этому вопросу. Тем чувствительнее для Веры был удар, когда она поняла, что Владлен ей изменяет, причем давно. Осознание этого пришло к ней во время беседы с мужем, после той ситуации с приездом из командировки. Поводом стали случайно найденные во время уборки, на следующий день после приезда, длинные рыжие волосы непосредственно под супружеской кроватью. Тогда она провела тщательный и тотальный обыск всего дома и нашла другие улики, подтверждающие, что здесь была посторонняя женщина (женщины?). Были окурки от тонких дамских сигарет в камине (в их семье никто не курит), была простыня в корзине с грязным бельем с характерными пятнами, а от любимого домашнего халата мужа пахло незнакомым приторно-сладким парфюмом. Вера в тот момент как бы смотрела на себя со стороны и удивлялась – а это вообще Я?! Это Я сейчас трясу грязное белье, собираю волосы с пола, вынюхиваю халат мужа и копаюсь в каминной золе?! Я что, способна на такое?! Это Я, да?!
Потом был длинный, неприятный, а главное бессмысленный разговор с мужем. Владлен, по началу, всячески уклонялся от разговора, говорил, что все это ложь, на него все наговаривают, кругом враги, которые только и жаждут их поссорить. На предъявленные Верой улики не моргнув глазом сказал, что давал ключ приятелю (женатому), который встречался в их доме со своей любовницей. Разумеется, приятель по видеозвонку подтвердил все его слова, умолял не проболтаться его жене, убеждал, что все отношения с той женщиной он уже прекратил. Но Вера понимала, чувствовала, что это ложь, что все, что она нашла, имеет отношение к мужу, а не к его приятелю. А потом она случайно, поздно ночью, услышала как муж с кем-то мило беседует по телефону, закрывшись в ванной, приглушив голос. Вера (в очередной раз удивляясь сама себе!) тихонько подкралась, стала подслушивать и поняла, что говорит он с женщиной называя ее Натусик, обещая ей, что он все решит, найдет деньги для их совместной поездки в теплые страны и все будет «тип-топ» - любимая фразочка Владлена. Из разговора также было понятно, что Натусик находится в другом городе и это удивило Веру, значит не она была в их доме, и Владлен обманывает не только жену, но еще и эту женщину. Было так же понятно, что муж с ней общается давно и регулярно, а также то, что она никогда не была в их городе, соответственно это роман на расстоянии и встречаются они, когда Владлен уезжает либо в командировки, либо когда на отдых без жены, как сейчас. Владлен не ожидал сюрприза - по окончании милой беседы его прямо у двери ванной его встретила разъяренная жена и устроила сцену.
Вера потом сожалела о тех словах, что она в горячке наговорила, что надавала ему пощечин, но тогда она себя не могла контролировать. Потом она устроила полный игнор мужу, не разговаривала с ним, спала в бывшей детской комнате, не готовила и ничего не делала по дому. Владлен сначала пытался вести себя так, будто ничего не было. Быстро понял, что эта тактика не работает. Стал задабривать жену подарками. Не сработало – все, что он оставлял для нее на столе в гостиной, там и оставалось, посыльные возвращались не вручив заказ, Вера ничего не брала, ни цветы, ни украшения, ни любимые сладости, ни путевку и авиабилеты в Черногорию.
Тогда он сам инициировал разговор, в котором напрямую спросил у Веры, хочет ли она с ним жить или они будут разводиться, так как дальше так жить невозможно. Хотя он лично развода не хочет. Разговор был долгим, тяжелым. Слишком много лет прожито вместе, слишком многое связывает, в том числе и материально. Но самое главное Вера поняла, что до сих пор очень любит своего непутевого мужа и не хочет с ним расставаться, не смотря ни на что.
Владлен же, ни в чем, напрямую, не признаваясь, попросил прощения за свои похождения («Прости, любимая, я весь в своего папу… Гены никуда не денешь…»), поклялся, что порвал все отношения с Натусиком и больше никогда не будет делать глупостей. Пообещал, что впереди будет долгая и счастливая совместная жизнь, потому что только Веру он любит и только она делает его счастливым.
Все это Вера сейчас прокручивала в памяти, удивляясь, что так легко могла тогда поверить его обещаниям и клятвам. Наверное потому, что хотела верить, хотела, чтобы все это было правдой. Хотела услышать слова любви от любимого мужа. Хотела, чтобы он успокоил ее, сказав, что все трудности они, как всегда, преодолеют вместе. И вот сейчас эта новость про его очередной загул. Это было как неожиданный удар под-дых. Так же не хватает дыхания и больно.
Вера сидела за столом, машинально поглаживая свернувшуюся на коленях кошку, и плакала навзрыд, повторяя в сотый раз одну и ту же фразу:
- За что? За что ты так со мной?
Зазвонил телефон. Вера увидела, что звонит муж, но вдруг поняла, что не хочет и не может слышать его голос и не стала брать трубку. Потом были еще звонки от мужа, она не брала трубку. Она поняла, что не хочет разговаривать ни с кем вообще. По крайне мере пока. Она не готова. Говорить нормально, как будто ничего не произошло, у нее сейчас не получится, а обсуждать эту ситуацию с кем либо, она не сможет. По крайней мере, не с ним. И не с сестрой. И не с подругой. Ни с кем.
Без конца звонил телефон, снова муж, но теперь то сестра, то подруга. Видимо он понял, что с ней что-то не то и поднял всех близких. Хорошо, что хватило ума не беспокоить детей. Чтобы успокоить сестру и подругу Вера написала сообщение, что принимала ванну, забыла телефон в машине и только сейчас забрала, что у нее все нормально, ложится спать, А мужу написала, что говорить с ним не будет, чтобы он позвонил своей Тасе, если хочет пообщаться. Владлен в ответ прислал сообщение: «Слушай дальше сплетни. Я оправдываться не буду». Вера отправила ему фото, как он в своей машине целуется с Тасей, которое ей переслала сестра.
Наступила тишина. Вера убрала со стола, выключила телевизор, ушла в спальню, легла на постель, не расстилая ее. Как хорошо, что никого рядом нет, можно просто лежать в темноте и думать о том, как теперь жить дальше. Нужно принять какое-то решение. Потому что жить как раньше уже не получится. Как было осенью уже точно не будет, теперь Вера не сможет простить. А прошло всего-то около трех месяцев! Не надолго же его хватило…. А может он вообще не поменял своего образа жизни, просто стал более осторожным, чтобы не спалиться. Все его обещания, эти «люблю тебя больше жизни», «без тебя жить не могу», «ты моя и я тебя никому никогда не отдам», это просто слова…. Слова….. Слова…..
- За что ты так со мной?
- Боже, как больно, - подумала Вера, - Я хочу уснуть и проснуться, как будто ничего не было.
Сна не было. Были тяжелые мысли. Опять накатывали слезы.
- За что?
Самое непонятное и обидное в этой дерьмовой ситуации для Веры это то, что она никак не могла понять – почему он с ней так поступает? Вера никогда не изменяла мужу. В интимном плане у них всегда была гармония. Она никогда не отказывала мужу и не наказывала его ограничением в близости, как делают многие женщины, когда хотят чего-то добиться от своих мужчин. Поэтому не понимала, что он искал на стороне? Для чего? Сравнивал ее с другими женщинами? Это ведь так мерзко, отвратительно и грязно…. Она не могла представить, что ее может касаться какой-то мужчина кроме мужа. А муж между тем с легкостью приводит в супружескую постель постороннюю женщину, говорит милые глупости по телефону своей очередной любовнице, целуется на виду у всех с низкопробной шлюхой в своей машине.
Это как же нужно не уважать свою женщину, жену, мать твоих детей, хранительницу очага, чтобы так поступать по отношению к ней? А как же себя тогда нужно не уважать?!
Тяжелые мысли медленно ворочались в голове. Стало клонить в сон. Все-таки усталость после рабочего дня, стресс и алкоголь сделали свое дело. Вера уснула.
Нервный срыв не всегда бывает именно срывом. Бывает так, что медленно, тихо, спокойно погружаешься в равнодушие. Наступившее утро было снежным и пасмурным. Боль, так мучившая Веру накануне, отступила. Она встала с постели, сварила себе кофе. Поболтала с кошкой. Позвонила сестре. Обсудила с ней планы на свой юбилей – как и где будут отмечать. Вера не заметила, что совсем не включила в эти планы мужа, а Надя тактично не уточняла этот момент. Потом занялась домашними делами. Выйдя во двор и, увидев какая замечательная погода, Вера одела лыжный костюм, достала лыжи и пошла по припорошенной лыжне в лес. Снег падал крупными хлопьями. Заснеженные сосны и ели выглядели сказочно. Вера услышала, как сзади кричат:
- Лыжню!
Отступила в сторону, пропуская группу юношей и девушек. Свежие румяные лица, горящие глаза, звонкий смех молодых людей не могли оставить ее равнодушной, она улыбнулась и помахала пролетающим мимо лыжникам. И так, улыбаясь, продолжила свой неспешный ход по волшебному заснеженному лесу.
Вернувшись с прогулки, с аппетитом пообедала и села за компьютер. Мир соцсетей поглотил ее.
Вечером, сидя у телевизора, Вера размышляла о том, как теперь изменится ее жизнь. Вспомнила, как на глаза в интернете ей попался пост: «Человек меняется по двум причинам – или потому, что открыл глаза, или потому, что закрыл сердце». У нее оба случая совпали. Еще где-то в голове крутится навязчивая мыслишка – все оставить как есть, ничего не менять, устроить очередные разборки с мужем, испортить ему жизнь (а себе нервы!), но ничего не менять. Хотя Вера так же четко понимала, что она не сможет все простить и оставить как есть. А главное – она не хочет больше ничего прощать и терпеть. Незаметно, под бормотание телевизора, Вера уснула на диване в гостиной. И приснился ей сон. Как будто она еще школьница 4-5 класс, летом в деревне у бабушки со своим деревенским другом Сенькой идут босиком по горячей, пыльной деревенской дороге. Почему то Вере не видна четкая картина, все мутно и неразличимо, как будто через пелену, она говорит Сеньке:
- Мне не видно ничего, куда мы идем?
- А ты сними свою повязку с глаз, сейчас уже можно – отвечает Сенька.
Вера проводит рукой по глазам и чувствует, что там действительно повязка. Она срывает ее, видит, что это очень красивая блестящая шелковая ткань, однако без жалости бросает ее на пыльную дорогу.
Раскаленное солнце слепит глаза. Впереди старый деревянный мост через речушку, вода в которой очень бурная и, почему-то черная. И тут Вера понимает, что очень боится переходить этот мост, буквально в ужасе и не может на него ступить. Но Сенька берет ее за руку и говорит:
- Верка, ты не боись, я тебя за руку поведу и не отпущу ни в жисть! Честно-честно! Только ты вот иди по этому бруску и все будет хорошо! – и Сенька указал ей на широкий и высокий деревянный брус, который отделяет широкую проезжую часть моста от узенькой пешеходной.
Вера встает на этот брус и, крепко держа Сенькину руку, переходит мост.
Проснувшись, Вера еще явственно ощущает в своей руке горячую крепкую ладошку и тепло нагретого солнцем деревянного бруса под босыми ногами. Какое то время она продолжает лежать, не открывая глаз. В душе спокойствие. Вера улыбнулась:
- Спасибо, Сенька!
Она поняла, что будет делать, как будет жить дальше. Она теперь все видит, у нее нет повязки на глазах. Она преодолела страх и нерешительность и перешла мост. Теперь у нее будет новая жизнь. Будет не просто все менять, но Вера чувствовала, что все у нее будет хорошо, ведь Ангел-хранитель ведет ее за руку.
23.01.2023 г.
Злая Птица