За 15 дней в эвакуации она даже не успела распаковать багаж, а сколько пережила, сколько контор обошла в поисках работы и жилья, скольких известных людей просила о помощи. Увы, никто не смог уберечь её от последнего шага.
Её отпели почти через полвека, назвав трагедию её гибели «убийством от режима».

В последний путь
Хронику елабужского периода жизни Марины Цветаевой восстановили лишь в XXI веке, когда исследователи получили доступ к архиву поэта и были опубликованы дневники её сына Георгия Эфрона.

Марина Цветаева, 1940 год,

Марина Ивановна с 16-летним сыном, которого она звала Муром, прибыли в Елабугу на пароходе 17 августа 1941 года. Путь занял 10 дней, Мур писал, что спать приходилось сидя, в темноте и вони. Пока ждали прописки, ночевали в библиотечном техникуме. В маленький дом по ул. Ворошилова, 10, переехали только 21 августа.

Супруги Бродельщиковы выделили постояльцам даже не комнату, а угол - часть горницы за перегородкой. Хозяйку звали Анастасия Ивановна, как и младшую сестру Цветаевой, и поэт приняла это за добрый знак. Только присела на диван: «Всё, устала. Дальше не пойду».

Но ходить пришлось много. Хозяйка вспоминала, что Марина Ивановна каждый день уходила из дома на поиски работы. Ещё на пароходе стало ясно, что у многих эвакуированных была поддержка – родня, деньги. Цветаева же осталась одна.
Впереди была зима, а с собой у неё было всего 600 руб. На что жить? Где искать работу? Как за спасительную соломинку она ухватилась за слова Флоры Лейтес, жены писателя Александра Лейтеса. Та обещала похлопотать о прописке в Чистополе и сообщить телеграммой, но весточки всё не было.

По этому билету Цветаева с сыном сели на пароход до Елабуги Фото: предоставлено Елабужским музеем-заповедником

Цветаева была в смятении. Её знание французского языка в Елабуге было никому не нужно. Её мытарства Мур описал в дневнике: «…мать была в горсовете, и работы для неё не предвидится; единственная пока возможность - быть переводчицей с немецкого в НКВД, но мать этого места не хочет».
Сам он тоже искал работу, но платили везде копейки. Эвакуированные женщины и дети-подростки устраивались на работу, а Марина Ивановна всё твердила: «Ничего не умею делать, могу только посуду мыть».

«Настроение у неё - отвратительное, самое пессимистическое, - продолжал Мур. - Предлагают ей место воспитательницы; но какого чёрта она будет воспитывать? Она ни шиша в этом не понимает. Настроение у неё - самоубийственное: «деньги тают, работы нет».

Кому нужны стихи?

Не дождавшись телеграммы, 24 августа Цветаева направилась в Чистополь, где жили писатели, имеющие влияние. Она общалась с Лидией Чуковской, заходила к Николаю Асееву, которого потом в предсмертной записке просила принять Мура в семью и любить, как сына, переночевала у супруги Константина Паустовского.

Она рассчитывала, что её примут посудомойкой, но получить это место было непросто, так как в войну многие хотели быть ближе к кухне, к еде. Современницы только разводили руками, мол, как объяснить Цветаевой, что место поломойки на кухне завиднее места поэта?

В этом доме в Елабуге прошли последние дни Марины Цветаевой

В дорогу поэт взяла моток хорошей французской шерсти, который продала по цене килограмма картошки. Ей бы и в голову не пришло торговаться. Она так и не приспособилась к советским реалиям: «Я в этой стране жить не смогу».
Прошло всего два года, как она вернулась в Советский Союз. За это время пережила арест дочери Ариадны и мужа Сергея Эфрона. Чаша горя, страха и отчаяния была переполнена, ведь ещё с гражданской войны она знала, что такое голод, холод и смерть ребёнка. Беды и страдания привели к тому, что в 48 лет она выглядела, как старуха. Те, кто видел её в те дни, говорили, что волосы и лицо у неё были бесцветные, сама серая.

Марина Цветаева просила, чтобы её приняли посудомойкой. 26 августа 1941 года
Марина Цветаева просила, чтобы её приняли посудомойкой. 26 августа 1941 года. Фото предоставлено Елабужским музеем-заповедником
Трагедия была ещё и в том, что она не могла прижиться даже в писательской среде, критики утверждали, что её стихи чужды советскому читателю. Даже Мур писал: «…стихи матери – совершенно и тотально оторванные от жизни». Для неё же самой писать значило жить, но: «Кому теперь нужны мои стихи?» Она сознательно решила: «Я своё написала, могла бы ещё, но свободно могу не...». Хотя творческий огонь не угас: «Сколько строк миновавших! Ничего не записываю. С этим - кончено».

Флора Лейтес вспоминала: «Раскрылась дверь, и вошла женщина, почти незаметная, в старом коричневом костюме и коричневом берете… Меня точно током ударило… «Вы – Марина Цветаева!» Она слегка откинулась назад от моего наскока и спросила: «А разве здесь меня кто-нибудь знает?» А я в ответ: «Гора горевала (а горы глиной/ Горькой горюют в часы разлук)…». Глаза её мигом засветились».

«Без меня будет лучше»
26 августа совет эвакуированных разрешил Цветаевой прописаться в Чистополе, оставалось найти комнату. Но, вернувшись в Елабугу, она вдруг передумала уезжать.
30 августа Мур писал: «Мать – как вертушка: совершенно не знает, оставаться ей здесь или переезжать в Чистополь. Она пробует добиться от меня «решающего слова», но я отказываюсь это «решающее слово» произнести… Пусть разбирается сама».

18 июня 1941 года. Слева направо Марина Цветаева, Лидия Либединская, Алексей Кручёных, Георгий Эфрон

Мур писал, что в последние дни мать была сама не своя, просила освободить её. Хозяйка слышала, как они ссорятся, но причин не поняла: разговаривали на французском.
Цветаева, за которой всё ещё тянулся шлейф белоэмигрантки и белогвардейки, жены и матери врагов народа, боялась навредить Муру - худому и слабому, но не позволяющему себе жалоб. Она считала, что если её не будет в биографии сына, то ему будет лучше, ведь «дети за родителей не отвечают»…

31 августа Марина Ивановна осталась в доме Бродельщиковых одна, сказавшись нездоровой. Георгий с хозяйкой ушли на воскресник – расчищать место под аэродром. Хозяин с маленьким внуком отправились на рыбалку.

Обнаружила её хозяйка, вернувшись с работы, в сенях дома на балке. Есть легенда, что в тот роковой день поэт использовала верёвку, которую дал ей Борис Пастернак для связки багажа.

Записная книжка, которую нашли в переднике Марины Ивановны перед похоронами

Было три предсмертных записки, адресованные эвакуированным писателям, сыну и Николаю Асееву, но они не раскрывают причин: «<ПИСАТЕЛЯМ> Дорогие товарищи! Не оставьте Мура… Не похороните живой! Хорошенько проверьте».
Её похоронили 2 сентября, а через пару дней Мур был в Чистополе. Критик Юрий Оснос помог юноше добраться. А вот надежды матери на Николая Асеева не оправдались: в интернате Литфонда Мур провёл меньше месяца, а затем вернулся в Москву. Потом были эвакуация в Ташкент, учёба в литинституте и мобилизация. 7 июля 1944 года он был смертельно ранен в одном из своих первых боёв.

Крест на елабужском кладбище.1960 год

Могила Цветаевой в военные годы затерялась. Подлинное место неизвестно, но есть символическое захоронение. В 1990 году Марину Цветаеву заочно отпели в Покровском соборе Елабуги по благословению патриарха Московского и всея Руси Алексия II. При отпевании её самоубийство назвали «убийством от режима».

Справка
Мемориальный комплекс М. Цветаевой в Елабуге включает Литературный музей, Дом памяти, Библиотеку Серебряного века и др. Дом на ул. Ворошилова, 10, сохранился.
Среди экспонатов маленькая французская записная книжка, которую плотник, сделавший гроб, достал из кармана передника Цветаевой.
Её передала в Елабугу Белла Ахмадулина. На последней странице - одно слово «Мордовия».
Его значение остаётся тайной.
Из предметов семьи Цветаевой в экспозиции Литературного музея – большое фарфоровое блюдо, винтовая орехоколка, серебряные чайные ложки, которые Марина Ивановна тщетно пыталась обменять или продать. А ещё французская бумага для записей и прядь волос в бумажном пакете с надписью «мамины волосы»: локон отрезала дочь Ариадна, уезжая из Франции.