СТИХИ ДЛЯ ДУШИ...И НЕ ТОЛЬКО

Чтобы не забывали Еще до того, как вокруг Ленинграда сомкнулось блокадное кольцо, из города и области начали эвакуировать жителей. 18 июля 1941 года, когда немецкими самолетами был разбомблен эшелон из 12 вагонов. Вагонов, в которых пытались вывезти в тыл детей из Ленинграда. На вагонах были нарисованы красные кресты, в них и на станции были дети из яслей, детских садов и школ Ленинграда и их воспитатели. Все это было хорошо видно с воздуха. Но бравых немецких асов это не остановило… На эшелон, так и не успевший тронуться со станции, было сброшено около 25 бомб. Разбегавшихся детей и взрослых немцы методично расстреливали с воздуха, кружась над маленькой станцией, как воронье… Погибли почти все ребятишки, выжить удалось лишь немногим. Ленинградская журналистка Евгения Фролова, одна из выживших тогда в Лычково детей, потом в сотый, тысячный раз вспоминала о чудом пережитом ею страшном дне: Мы отправились к своему вагону. Одни залезли на нары отдыхать, другие рылись в своих вещах. Мы, восемь девочек, стояли в дверях. - Самолёт летит, – сказала Аня, – наш или немецкий? - Скажешь тоже – "немецкий"... Его утром сбили. - Наверное, наш, – добавила Аня и вдруг закричала: – Ой, смотрите, из него что-то сыплется... От самолета отделяются и косой цепочкой скользят вниз небольшие черные зерна. А дальше - всё тонет в шипении, и грохоте, и дыме. Нас отшвыривает от дверей на тюки к задней стенке вагона. Сам вагон трясется и качается. С нар валятся одежда, одеяла, сумки... тела, и со всех сторон со свистом что-то летит через головы и вонзается в стены и в пол. Пахнет паленым, как от пригоревшего на плите молока. Уши словно ватой заложены. Мы не сразу соображаем, что наступила тишина. Выскакиваем из вагона и не можем понять, где мы. Все кругом засыпано толстым слоем густого серого и черного пепла. По пеплу почему-то течет вода. Я спотыкаюсь о лежащее у самых колес - большое, мягкое и ярко-пестрое. Тюк? или что? - не успеваю понять и бегу за всеми к серой будке-сторожке. Самолёт кружится над головами и медленно снижается, а мимо нас бежит окруженная малышами детсадовская нянечка из соседнего вагона. И с хриплым шепотом: "Скорей! скорей!.. туда, в огород..." – запихивает детишек между капустными грядками. Последнее, что мы видим перед тем, как заскочить в сторожку, – самолёт, который, снизившись почти до самой земли, строчит и строчит из пулемета по этим грядкам, по малышам...Детей похоронили в одной братской могиле жители Лычкова и выжившие сопровождающие. Мужчины с чёрными от горя лицами молча кусали губы, женщины плакали до истерики. В свежий могильный холмик воткнули столбик с прибитой фанеркой, на которой большими буквами чернильным карандашом написали "Ленинградские дети. 18 июля 1941" По некоторым оценкам в тот летний день 18 июля под фашистским обстрелом погибло более 2 тысяч детей. Памяти ленинградских детей, погибших на станции Лычково Есть места на земле, чьи названия, словно оковы, Держат в памяти то, что осталось в печальной дали. Вот таким местом скорби и братства нам стало Лычково - Небольшое село на краю новгородской земли. Здесь в июльский безоблачный день сорок первого года Враг, нагрянув с небес, разбомбил пассажирский состав - Целый поезд детей Ленинграда, двенадцать вагонов, Тех, что город хотел уберечь в этих тихих местах. Кто же мог в Ленинграде в тревожном июне представить, Что фашисты так быстро окажутся в той стороне? Что детей отправляют не в тыл, а навстречу войне? И над их поездами нависнут машины с крестами?.. Им в прицел было видно, что там не солдаты, не пушки, Только дети бегут от вагонов - десятки детей!.. Но пилоты спокойно и точно бомбили теплушки, Ухмыляясь злорадной арийской усмешкой своей. И метались по станции в страхе мальчишки, девчонки, И зловеще чернели над ними на крыльях кресты, И мелькали средь пламени платьица и рубашонки, И кровавились детскою плотью земля и кусты. Глохли крики и плач в рёве, грохоте, "юнкерсов" гуде, Кто-то, сам погибая, пытался другого спасти… Мы трагедию эту во веки веков не забудем. И фашистских пилотов-убийц никогда не простим. Разве можно забыть, как детей по частям собирали, Чтобы в братской могиле, как павших солдат, схоронить? Как над ней, не стыдясь, не стесняясь, мужчины рыдали И клялись отомстить… Разве можно всё это простить! На Руси нету горя чужого, беды посторонней, И беду ленинградцев лычковцы считали своей. Да кого же убийство детей беззащитных не тронет? Нету боли страшнее, чем видеть страданья детей. Вечным сном спят в Лычкове на кладбище в скромной могиле Ленинградские дети - далёко от дома и мам. Но лычковские женщины им матерей заменили, Отдавая заботы тепло их остывшим телам, Убирая могилу невинных страдальцев цветами, Горько плача над ними в дни скорби и славы страны, И храня всем селом дорогую и горькую память О совсем незнакомых, безвестных, но всё же родных. И воздвигли в Лычкове на площади, возле вокзала, Скорбный памятник детям, погибшим в проклятой войне: Перед рваною глыбою - девочка, словно средь взрывов, в огне, В смертном ужасе к сердцу дрожащую руку прижала… Говорят, при отливе её капля бронзы слезой побежала И осталась на левой щеке - до скончания дней. А по рельсам бегут поезда. Остановка - Лычково. Пассажиры спешат поглядеть монумент, расспросить, Врезать в сердце своё страшной повести каждое слово, Чтобы лычковскую боль всей страной не забыть, не простить. Анатолий Молчанов.