13 ЯНВАРЯ РОДИЛСЯ  ЮРИЙ   ПЕТРОВИЧ  ВОРОНОВ — советский поэт, журналист и общественный деятель.

ГОДЫ ЖИЗНИ (13 января 1929 года, Ленинград — 5 февраля 1993 года)

Стихи Юрия Воронова

Ленинградки

Что тяжелее тех минут, Когда под вьюгой одичалой Они на кладбище везут Детей, зашитых в одеяла. Когда ночами снится сон, Что муж - навстречу, по перрону… А на пороге - почтальон И не с письмом, а с похоронной. Когда не можешь есть и спать И кажется, что жить не надо… Но ты жива. И ты опять Идёшь на помощь Ленинграду. Идёшь, сжимая кулаки, Сухие губы стиснув плотно. Идёшь. И через грудь - платки: Крест-накрест, лентой пулемётной.

Мёртвые

Мне кажется: когда гремит салют, Погибшие блокадники встают. Они к Неве по улицам идут, Как все живые. Только не поют. Не потому, что с нами не хотят, А потому, что мёртвые молчат. Мы их не слышим, мы не видим их, Но мёртвые всегда среди живых. Идут и смотрят, будто ждут ответ: Ты этой жизни стоишь или нет?..

Сотый день

Вместо супа - бурда из столярного клея, Вместо чая - заварка сосновой хвои. Это б всё ничего, только руки немеют, Только ноги становятся вдруг не твои. Только сердце внезапно сожмётся, как ёжик, И глухие удары пойдут невпопад… Сердце! Надо стучать, если даже не можешь. Не смолкай! Ведь на наших сердцах - Ленинград. Бейся, сердце! Стучи, несмотря на усталость, Слышишь: город клянётся, что враг не пройдёт! …Сотый день догорал. Как потом оказалось, Впереди оставалось ещё восемьсот. *****************

Из писем на Большую Землю ... - Юрий Воронов

Наш город в снег до пояса закопан. И если с крыш на город посмотреть, То улицы похожи на окопы, В которых побывать успела смерть. Вагоны у пустых вокзалов стынут, И паровозы мёртвые молчат, — Ведь семафоры рук своих не вскинут На всех путях, ведущих в Ленинград. Луна скользит по небу одиноко, Как по щеке холодная слеза. И тёмные дома стоят без стёкол, Как люди, потерявшие глаза. Но в то, что умер город наш, — не верьте! Нас не согнут отчаянье и страх. Мы знаем от людей, сражённых смертью, Что означает: «Смертью смерть поправ». Мы знаем: клятвы говорить непросто. И если в Ленинград ворвётся враг, Мы разорвём последнюю из простынь Лишь на бинты, но не на белый флаг! ***

Память... - Юрий Воронов

Неверно, что сейчас от той зимы Остались лишь могильные холмы. Она жива, пока живые мы. И тридцать лет, и сорок лет пройдёт, А нам от той зимы не отогреться. Нас от неё ничто не оторвёт. Мы с нею слиты памятью и сердцем. Чуть что - она вздымается опять Во всей своей жестокости нетленной. «Будь проклята!» - мне хочется кричать. Но я шепчу ей: «Будь благословенна». Она щемит и давит. Только мы Без той зимы - могильные холмы. И эту память, как бы нас ни жгло, Не троньте даже добрыми руками. Когда на сердце камень - тяжело. Но разве легче, если сердце - камень?.. ***

6 декабря 1941 года...

- Юрий Воронов Ни хлеба, ни топлива нет. Улыбки на лицах знакомых Нелепы, как вспыхнувший свет В окне затемнённого дома. Нелепы, и всё же они Сегодня скользили по лицам, Как в старые добрые дни. Мы знали, что это случится! - Слыхали? - И люди стихали. - Вы слышали новости? - Да!.. - И люди друг другу махали, Забыв, что под боком беда. Бежали домой чтоб в волненье Там выдохнуть эти слова: «Москва перешла в наступленье!..» Поклон тебе низкий, Москва! *********

В школе

Девчонка руки протянула И головой - на край стола… Сначала думали - уснула, А оказалось - умерла. Её из школы на носилках Домой ребята понесли. В ресницах у подруг слезинки То исчезали, то росли. Никто не обронил ни слова. Лишь хрипло, сквозь метельный сон, Учитель выдавил, что снова Занятья - после похорон. ********

Картошка

На рынке у булочной тихо и грустно. Как в древности, здесь натуральная мена: Стакан отрубей - на полбанки капусты, На плитку дуранды - четыре полена. На хлеб даже две стограммовых картошки У этой дружинницы выменять можно. Старик предлагает ей чайные ложки, Однако старанья его безнадёжны. Сказала негромко: - Хлеб нужен для мамы. - И ясно: другого обмена не будет… На рынке у булочной граммы на граммы Меняют друг с другом голодные люди. Я тут проходил, ничего не меняя, А голод пошёл выворачивать тело. Оно вдруг заныло, как рана сквозная: Картошка проклятая в память засела. **** В блокадных днях мы так и не узнали: Меж юностью и детством где черта?.. Нам в сорок третьем выдали медали И только в сорок пятом - паспорта. *** «Весной пойду учительствовать к детям. А поначалу думал, что каюк...» Я слушаю, стараюсь не заметить, Как рукава свисают, будто плети... Сосед, скрипач, оставшийся без рук. *********** Убивали любовь. Убивали в четыре руки. Били с разных сторон, соревнуясь в сноровке и силе. Им шептала любовь: "Ах, какие же вы дураки." А они ей в ответ за ударом удар наносили. Убивали любовь. И однажды любовь умерла. Ей бы их обмануть. Притвориться убитой. И только. Но любовь — есть любовь. Притворяться она не смогла. Да и им, поначалу, не жаль ее было нисколько. Схоронили любовь. На поминках его кулаки До боли сжимались, а глаза ее слезы затмили. Но, тайком друг от друга, все те же четыре руки, Поливают цветы у погибшей любви на могиле. Ю. Воронов Юрий Петрович Воронов родился в Ленинграде в январе 1929 года. У него была крепкая семья. Отец работал в профсоюзе, мать трудилась бухгалтером. Когда началась Великая Отечественная война, муж был вынужден расстаться с любимой женой, двумя сыновьями, так как главу семьи призвали на фронт. Юрию в это время было 12 лет. В октябре 1941 года он писал отцу, что уже месяц на город налетают «коричневые гады», их дом разрушен. В своих строчках мальчик указывал, что теперь он хорошо ест, бабушка с мамой даже называют его обжорой. В это время они жили у «бабиньки Саши», так называл её мальчик. Юный боец Вскоре Юрий Воронов вступает в аварийно-спасательную службу, тогда ему было всего 13 лет. Здесь он вместе с другими ребятами тушит зажигательные бомбы, попавшие на крыши, разбирает завалы, из которых спасает людей. Позже о мальчике написали в газете «Ленинская смена». В этой заметке указывалось, как при первых звуках тревожной сирены Юра не побежал в бомбоубежище, а поспешил в штаб. Он знал, что здесь ему дадут задание, ведь кого-то непременно нужно будет освобождать из завалов. Но вдруг рядом разорвался снаряд, Юра упал. Когда он очнулся, то попытался бежать спасать людей даже в таком состоянии. Шестиклассник Юра становится бойцом аварийно-восстановительной службы, разбирает завалы, спасает обреченных на гибель людей, сбрасывает с крыш зажигалки. По сигналу воздушной тревоги или артиллерийского налета, когда 4 снаряда в минуту врезались в стены и улицы города, нужно было не спускаться в бомбоубежище, а вставать навстречу смерти, чтобы попытаться спасти кого-то из уцелевших под развалинами. Два года спустя газета «Ленинская смена» опубликует заметку «Забывая об опасности...», рядом с которой на снимке ее герой – раненый, засыпанный осколками стекла черноглазый мальчик: «При первых же звуках сирены Юра Воронов – пионер дружины № 56 – выбежал из квартиры. Он спешил в штаб. Наверное, там есть поручения, которые он, связист, должен немедленно выполнить. Юра шел по двору. Над головой часто били зенитки. Вдруг раздался оглушительный грохот. Сильным толчком Юру отбросило в сторону, и он потерял сознание....Когда Юра пришел в себя, он лежал у стены, засыпанный осколками стекла. Над Юрой склонился его приятель Валя. – Ничего, – сказал он, – Ты о стену ударился. Бомба в наш дом попала – в угловой флигель. Юра вскочил, забыв про боль. Ведь там были люди! – Пойдем, Валька, туда скорей! – крикнул Юра. – Никуда я тебя не пущу, – заявил Валентин. – Вон как кровь из руки хлещет. Идем в медпункт. Как только сестра сделала перевязку, Юра побежал к своему дому, где уже работали бойцы аварийно-спасательной команды. Под ногами обрывались кирпичи, дрожали балки. Над головой висел кусок крыши. Не обращая внимания на опасность, Юра принялся помогать товарищам. – Молодец! – сказал Юре командир отряда». Да, он был молодец, этот Юра Воронов! И настоящий герой – скромный, тихий, застенчивый, даже не сознававший тогда, что он ежедневно совершает подвиги. Рано повзрослевшие дети блокады увидели столько горя, сколько редко выпадет на долю взрослого человека в мирные дни. И самое страшное горе – смерть родных, близких людей. 25 ноября 1941 года стал, наверное, самым страшным днем в жизни Юрия Воронова. Мальчик был на улице, когда бомба угодила в дом, где он жил. За воем сирен – самолёты в ночи. За взрывом – завалы из щебня и лома, Я цел. Но не знаю ещё, что ключи В кармане – уже от разбитого дома. В квартире находились мама, бабушка, брат и сестра. В 1987 году напечатаны четыре детских письма Ю.Воронова на фронт отцу, в которых двенадцатилетний подросток сообщает трогательные подробности о своем четырехлетнем брате Алеше и крошечной сестренке Милочке, родившейся 8 октября 1941 г.: «Мать и бабушку, которые были на кухне и провалились на этаж ниже, спасли: услышав их стоны, бойцы аварийно-восстановительной команды пробили капитальную стену со стороны лестницы. Их увезли в госпиталь. А брата и сестру удалось откопать только на пятый день уже мертвыми. Их хоронили 1 декабря 1941 года – а ведь это был только восемьдесят пятый день блокады»...  Аварийную бригаду на третий день «отозвали» – надежды уже не было. Юра вместе с отцом, добравшимся из Кронштадта, раскапывали завал руками. 3-летнего брата и полуторамесячную сестренку нашли лишь на пятый день. «Брату Алику было тогда три с половиной года, а сестренке Милочке два месяца. Милочка ничего не понимала, она только плакала. А Алик хотел есть. Он всегда смотрел в окно и ждал меня с хлебом. В тот день он так и не дождался... Дневная норма, эти жалкие граммы остались у меня. Ел их, смачивая слезами».  Почерневшие от горя, вдвоем с отцом они похоронили родных на Волковом кладбище. 1 декабря Юрий написал первое из ставших известными стихотворение: Я забыть никогда не смогу Скрип саней на декабрьском снегу. Тот пронзительный, медленный скрип: Он как стон, как рыданье, как всхлип. Будто всё это было вчера... В белой простыне – брат и сестра... На всю жизнь с ним останется этот «долг» – не успел покормить голодного малыша: Младшему брату Из-под рухнувших перекрытий – Исковерканный шкаф, как гроб... Кто-то крикнул: – Врача зовите!.. – Кто-то крестит с надеждой лоб. А ему уже, плачь – не плачь, Не поможет ни бог, ни врач. День ли, ночь сейчас – он не знает, И с лица не смахнёт мне слёз. Он глядит – уже не мигая – На вечерние гроздья звёзд. …Эту бомбу метнули с неба Из-за туч среди бела дня... Я спешил из булочной с хлебом. Не успел. Ты прости меня. Первые стихи сборника «Блокада» написаны Ю.Вороновым в 1942 году. Он был подростком, который ничем не отличался от тысяч своих тогдашних сверстников. Вот он стоит в очереди за хлебом. Идет с санками за водой на Неву, ждет, пока вода в ведре подмерзнет, чтобы не расплескать ее по дороге. Хоронит друга; везет на кладбище брата и сестру, погибших при бомбежке... Впоследствии поэт напишет: «Мы уже старались жить взрослыми делами. Нам доводилось выполнять задания местных групп ПВО, помогать бойцам аварийно-восстановительных команд разбирать завалы домов. И все-таки в начале блокады мы еще оставались детьми. Повзросление – иногда неожиданно быстрое, иногда постепенное – приходило к нам вместе с пережитым личным горем, с мучительным, изнуряющим голодом и другими обрушившимися на нас блокадными тяготами». Многие годы спустя поэт рассказал об этом в своих стихотворениях. Одно из них называется «Клюква»: Нас шатает, была работа: Все на корточках – по болоту. Только вечером, перед сном, В детском доме больным ребятам Клюкву выдали. Спецпайком. По семнадцати штук на брата. Вместе со своими товарищами помогал ленинградцам пережить страшное военное время, входил в состав так называемого бытового отряда комсомольцев. Комсомольцы бытовых отрядов Бывает так: Когда ложишься спать, Тревожишься за завтрашнее дело, А по утру от слабости не встать, Как будто к простыне примерзло тело. А рядом – ни соседей ,ни родни. И ты лежишь, вспасение не веря. И вот тогда к тебе придут они, Взломав не без труда входные двери. И ты отдашь им карточку на хлеб, Ещё боясь, что могут не вернуться. Потом поймешь, Что был ты к людям слеп, И губы виновато улыбнутся. А в печке затрещит разбитый стул, И кто-то – за водой, с ведром на санках. И кто-то ночью, словно на посту, Подбросит щепок в дымную времянку. Они добром и словом врачевали Бойцы – из бытотрядов над Невой. Ведро воды – а люди вновь вставали!.. Пусть говорят, что нет воды живой! * * * Сегодня немцы не бомбят, И ночь пожаром не дымит, А у измученных ребят В глазах от слабости рябит. Они сегодня обошли Четыре дома – сто квартир... В больницы – те, кого нашли, и заболевший командир. «Встать снова трудно тем, кто слег, – Усталый врач бормочет нам. – Не понимаю, как он мог Ходить сегодня по домам...» Тринадцатилетний подросток, переживший потерю близких, рано повзрослевший, облек в поэтические строки то, что ему довелось пережить. Его пронзительные стихи потрясают своей правдивостью, воспринимаются как летопись блокады, хроника жизни осажденного города. В блокадном городе был свой отсчет времени. У людей, переживших ужасы блокады, – каждый ее день сосчитан. 6 декабря 1941 года Ни хлеба, ни топлива нет. Улыбки на лицах знакомых – Нелепы, как вспыхнувший свет В окне затемнённого дома. Нелепы, и всё же они Сегодня скользили по лицам, Как в старые добрые дни. Мы знали, что это случится! – Слыхали? – И люди стихали. – Вы слышали новости? – Да!.. – И люди друг другу махали, Забыв, что под боком беда. Бежали домой, чтоб в волненье Там выдохнуть эти слова: – Москва перешла в наступленье!..– Поклон тебе низкий, Москва! 31 декабря 1941 года По Ленинграду смерть метёт, Она теперь везде, как ветер. Мы не встречаем Новый год – Он в Ленинграде незаметен. Дома – без света и тепла, И без конца пожары рядом. Враг зажигалками дотла Спалил Бадаевские склады. И мы Бадаевской землёй Теперь сластим пустую воду. Земля с золой, земля с золой – Наследье прожитого года. Блокадным бедам нет границ: Мы глохнем под снарядным гулом, От наших довоенных лиц Остались лишь глаза и скулы. И мы обходим зеркала, Чтобы себя не испугаться... Не новогодние дела У осаждённых ленинградцев... Здесь даже спички лишней нет. И мы, коптилки зажигая, Как люди первобытных лет, Огонь из камня высекаем. И тихой тенью смерть сейчас Ползёт за каждым человеком. И всё же в городе у нас Не будет каменного века! Кто сможет, завтра вновь пойдёт Под вой метели на заводы. ...Мы не встречаем Новый год, Но утром скажем: С Новым годом! Январь сорок второго Горят дома – Тушить их больше нечем. Горят дома, неделями горят. И зарево над ними каждый вечер В полнеба, как расплавленный закат. И черным пеплом белый снег ложится На город, погруженный в мерзлоту. Мороз такой, что, если б были птицы, Они бы замерзали на лету. И от домов промерзших, от заводов На кладбища все новые следы: Ведь людям без огня и без воды Еще трудней, чем сквозь огонь и воду. Но город жив, он выйдет из бомбежек. Из голода, из горя, из зимы. И выстоит!.. Иначе быть не может – Ведь это говорю не я, А мы!

Февраль

Какая длинная зима, Как время медленно крадётся!.. В ночи ни люди, ни дома Не знают, кто из них проснётся. И поутру, когда ветра Метелью застилают небо, Опять короче, чем вчера, Людская очередь за хлебом. В нас голод убивает страх. Но он же убивает силы... На Пискарёвских пустырях Всё шире братские могилы. И зря порою говорят: «Не все снаряды убивают...» Когда мишенью – Ленинград, Я знаю – мимо не бывает. Ведь даже падая в Неву, Снаряды – в нас, чтоб нас ломало. Вчера там каменному льву Осколком лапу оторвало. Но лев молчит, молчат дома, А нам – по-прежнему бороться, Чтоб жить и не сойти с ума... Какая длинная зима, Как время медленно крадётся. Гибель родных Будущий знаменитый поэт писал отцу о том, как разбомбили их дом. В это время в квартире были: бабушка, мама, брат и сестрёнка, родившаяся в октябре 1941 года. Мальчик рассказывал, что бабушку и маму удалось спасти. А сестренку и брата нашли только на пятый день уже погибшими. Спасатели прекратили поиски через 3 дня, тогда на помощь пришёл отец, который тогда находился в Кронштадте. Вместе с Юрой он раскапывал завалы руками. Так мальчик нашёл свою полуторамесячную сестрёнку и трёхлетнего брата, которых уже не удалось спасти. Послевоенное время Когда закончилась война, Юрий доучился, затем поступил в университет. Здесь он получил высшее образование и стал дипломированным журналистом. Юрий работал завотделом в газете «Смена», затем в том же издании – редактором. В 1959 году он начал трудиться в «Комсомольской правде» в качестве главного редактора, а через 6 лет его назначают ответственным секретарем газеты «Правда». У Юрия Воронова множество стихов о войне, о блокаде, которую ему удалось пережить. Читая эти строки, можно мысленно воссоздать картину тех тяжёлых времен, когда мальчики и девочки его лет были вынуждены быстро повзрослеть, чтобы помогать взрослым приближать светлый день Победы. Юрий Воронов награжден орденами, медалью «За оборону Ленинграда». За сборник стихов «Блокада» ему присуждена Государственная премия.