Накануне переворота торговля слилась с ростовщичеством

На заседании Государственной думы 4 ноября 1916 г. священник Константин Околович, член думской фракции правых, буквально разгромил существующие экономические порядки: «Вы помните, что сказал бывший товарищ министра Григорий Вячеславович Глинка в первый день, 25 августа, на съезде уполномоченных по продовольствию. Он сказал: „Останавливаясь на двух цифрах: триста миллионов пудов хлеба, закупленных в первый год войны, и пятьсот миллионов — во второй год, что равняется миллиарду рублей, мы должны с удовольствием констатировать, что у нас имеются еще громаднейшие запасы хлеба, у нас еще, по подсчету, старого урожая имеется свыше полумиллиарда пудов. Мне хочется огласить эти цифры, — говорил Г.В. Глинка, для того, чтобы вся наша страна, все наше общество, наши союзники и, наконец, наши враги знали, что мысль истощить войной продовольственные запасы России есть мысль вздорная и никоим образом не осуществимая». И вот, несмотря на такие громадные запасы, несмотря на изобилие плодов земных, несмотря на то, что Россия третий год не вывозит своих запасов за границу и является как бы изолированной страной в торговом отношении, несмотря на все это, цены на готовые продукты первой необходимости, на продукты нашего производства не только не склонны к понижению, а все более и более поднимаются, а продукты питания с рынков все более и более, чаще и чаще исчезают. Наша страна, богатая и обильная естественными продуктами, сразу оказалась как бы страной нищенской и жалкой. Посмотрите, в земледельческой, хлебной стране мы наблюдаем бесконечные хлебные хвосты. Дают нам после многих часов стояния не больше двух-трех фунтов хлеба…

Мучной, молочный, сахарный голод возникает исключительно по стачке крупных спекулянтов, забирающих в свои хищные лапы массу продуктов, удерживающих эти продукты до тех пор, пока цены не будут взвинчены до голодной высоты… Торговля смешалась с ростовщичеством, почувствовала себя освобожденной от всяких законов экономической логики… Когда же правительство начинает бороться с этим, когда оно начинает вводить таксы, то вы обратите внимание, что все предметы, на которые объявлена такса, на следующий же день в лавке не оказываются. Вы вспомните, когда в Петрограде пробовали ввести обязательную таксу на мясо в розничных лавках, то немедленно забастовала вся так называемая площадка, т.е. организация, где продается живой скот. Когда были сделаны попытки повлиять на эту площадку, то что-то неладное начало твориться на мясной бирже. Когда пытались воздействовать на мясную биржу, то вдруг, точно по мановению волшебной палочки, прасолы самых разнообразных местностей России перестали доставлять скот в Петроград. Любопытно при этом вспомнить отмеченный в печати отзыв члена Государственной думы Зверева-2. Он говорил, что у них в Нижегородской губ., в частности, в Арзамасском уезде, прежние крупные прасолы имеют меньше работы, нежели невесть откуда вынырнувшие мелкие торгаши, скупающие большими партиями скот, получающие по первому же телеграфному требованию крупные сумм, немедленно получающие вагоны для отправки скота, как только его пожелают отправить. Сама собой напрашивается мысль, что кто-то взял всю нашу торговлю, мясную, хлебную и молочную, в свои руки и руководит повышением и понижением цен. Есть какой-то вампир, который овладел всей Россией. Своими отвратительными губами он прилип к сердцу ее народнохозяйственного организма; в своих клещах он крепко держит голову, мешает работать мысли. Имя этому чудовищу — банки… Печать отмечала, что за годы войны банки стали собственниками многих заводов. Банковские операции с сахаром представляют собой явление того же порядка, как и торговые сделки с мясом, хлебом, овсом и многими другими продуктами».

Далее Константин Околович привел несколько примеров спекуляций банков продуктами питания и, в частности, сказал: «Все, от низшего до высшего, кричат о дороговизне и показывают кулак в кармане, а настоящей борьбы с нею не ведут, как будто бы кто-то запрещает, как будто есть какая-то неведомая сила, которая мешает приступить к борьбе с дороговизной». И привел для примера высказывание некоего генерала, который предложил свой рецепт: повесить на железнодорожной платформе одного начальника станции, одного купца и одного банкира и „пустить это трио“ по всем железным дорогам» [24].

«Неведомая сила», о которой говорил священник, уже вырвалась из-под контроля государства.

К началу 1917г. цены на продовольствие в Петрограде увеличились: на пшеничную муку на 269%, на ржаную — на 243, на соль — на 500%, на сахар — на 457%, на обувь и одежду — в 4–5 раз.

В это же время военное министерство (под воздействием А.А. Маниковского) усилило на заводах контроль военной приемки. Власть почувствовала угрозу, исходившую от крупного капитала. Оппозиция назвала действия правительства «государственным социализмом». Так, министерство путей сообщения планировало помимо казенной добычи угля и нефти расширение собственного транспортного машиностроения и создания собственных металлургических заводов. Некоторые заводы были национализированы. Стала осуществляться относящаяся к началу 1914 г. идея правительства ввести пятилетние циклы планирования строительства железных дорог, портов, крупных гидроэлектростанций (Днепровской и Волховской, которые были построены уже в первые советские пятилетки).

Начав борьбу с частными монополиями, руководители обороны и военной промышленности подчеркивали неэффективность и коррумпированность существующего порядка управления. Соответственно, промышленники и банкиры выступали против усиления государственного контроля. Такой же конфликт интересов наблюдался и в других важнейших отраслях экономики — прежде всего в угледобыче и хлеботорговле.

Американские банки выходят на свет

После неудачной попытки разгромить российскую армию в 1915 г. в Германии обнаружилась тяга к сепаратному миру. Соответствующий зондаж шел через нейтральные страны, в том числе Данию, Голландию, Испанию, Швецию. В датских и шведских газетах появились пацифистские публикации.

Английская и французская разведки наблюдали за российскими посольствами с повышенным интересом, едва ли не большим, чем за германским и австрийским. Страх российско-германского сепаратного мира был головной болью Лондона и Парижа. Если Россия вышла бы из войны, победа Германии была бы гарантирована.

И вот Европу посетила многопартийная делегация депутатов Государственной думы, которую возглавлял товарищ (заместитель) председателя ГД, октябрист Александр Дмитриевич Протопопов, в ее составе был и председатель конституционно-демократической партии, руководитель оппозиции П.Н. Милюков, который в Лондоне имел встречи на высшем уровне, даже с королем. (В руководстве партии была популярна цитата из «Энеиды» Вергилия: «Если небесных богов не склоню — Ахеронт я подвигну». Иначе говоря, угроза властям Рекой Ада.)

Возвращались депутаты через Стокгольм. Там и случилось событие, давшее толчок началу заговора. Находившийся в Стокгольме бывший сотрудник Витте, ныне газетный публицист И.И. Колышко, близкий знакомый А.Д. Протопопова, свел последнего с Варбургом, гамбургским банкиром (партнером российских банкиров Гинцбургов), и советником германского посла Люциуса по банковским делам. На встрече в «Роял-отеле» разговаривали о возможности сепаратного мира. Варбург не сказал ничего нового, что ранее не доводилось до российских официальных лиц. Предыдущие зондажи заканчивались, как только из Берлина предлагали Петрограду послать серьезный сигнал о готовности к переговорам. Никакого сигнала никто не посылал.

Определенное значение имело и то обстоятельство, что у банкиров имелись свои контакты и что российское министерство финансов получало кредиты от некоторых итальянских и шведских банков под гарантии «со стороны российских коммерческих банков» [1, с. 92].

В стокгольмских переговорах А.Д. Протопопова была одна неразгаданная современниками тайна, которая вела к стратегическим интересам США и одновременно базировалась на стремлении российского правительства вырваться из-под финансового давления британцев. Лондон к тому времени был в больших долгах перед Уолл-стритом, и американцы в духе своей стратагемы «коммерческой войны» намеревались вытеснить англичан из России и занять их место. При этом французы тоже были настроены весьма прагматично. На экономической конференции союзников в Париже в июне 1916 г. Англия и Франция, помимо планов экономического «освоения» побеждаемой Германии, также дальновидно обсуждали юридические основы своей финансовой гегемонии в России [25].

За океаном не дремали. У Фрица Варбурга был прямой контакт с американцами, его брат Пауль был женат на дочери американского банкира Леба, совладельца крупной американской финансовой группы «Кун, Леб и Ко». В мемуарах устроителя встречи шведско-американского банкира Олафа Ашберга говорится, что основной темой беседы с Протопоповым был не сепаратный мир, а русско-американские финансовые перспективы. Дело в том, что Петроград тоже хотел выйти из-под финансового контроля Лондона, чтобы развязать себе руки для более свободного планирования ближайшего будущего. Получив американский кредит, Россия значительно укрепила бы не только рубль, но и свои позиции в Лондоне и Париже, сыграв на англо-американской конкуренции. Соответственно, у английской разведки были все основания оценить фигуру А.Д. Протопопова как сильную и опасную.

В Стокгольме разыгрывалась мировая финансово-политическая комбинация, которая обернулась публичным скандалом в Петрограде.

Вернувшись домой, Протопопов, не понимая, что играет с огнем, разболтал информацию о встрече с немцем, придав себе вид вершителя судеб человечества. Вскоре Милюков, то ли получив рекомендацию из британского посольства, то ли по собственному почину, поднял тревогу. Позже Милюков признался: «Естественно, что вызов А.Д. Протопопова к царю тотчас по возвращении из-за границы и ласковый прием в Ставке вызвали усиленный интерес к его беседе с Варбургом в Стокгольме» [26].

16 сентября 1916 г. произошло событие, которое возымело печальные последствия. А.Д. Протопопов, заместитель председателя Государственной думы, октябрист, крупный землевладелец, владелец завода и предводитель дворянства Симбирской губернии, был назначен управляющим министерством внутренних дел. Кроме того, он был членом Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обеспечению топливом и председателем Совета съездов представителей металлургической промышленности.

Император предполагал, что А.Д. Протопопов как депутат ГД сможет уменьшить враждебность большинства Думы в отношении правительства.

Перемена в настроениях оппозиционного Прогрессивного блока произошла, словно кто-то нажал на невидимую кнопку. Призрак сепаратного мира стал окутывать Петроград. Теперь назначение А.Д. Протопопова оценивалось как коварная игра Царского Села.

Начальник царской охраны генерал Спиридович отметил, что «наступление на правительство началось с осени, после возвращения из-за границы депутации Государственной думы и Государственного совета». Стали широко распространяться слухи, что «Царица по своим симпатиям чистейшая немка и работает на Вильгельма. Клеветали, что с целью подчинения Государя влиянию Царицы его опаивают каким-то дурманом, что расслабляет ум и волю Государя. Клеветали, что Распутин состоит в интимных отношениях с Царицей.

Депутат Думы А.Ф. Керенский на общем собрании присяжных поверенных Петрограда заявил, что «революция может удастся только сейчас, во время войны, когда народ вооружен, и момент может быть упущен навсегда»

«Капитал стремился к власти. Победа русской армии ему была страшна, так как она лишь бы укрепила самодержавие, против которого они боролись, правда, тайно, лицемерно» [27].

Поданный П.Н. Милюковым на заседании Государственной думы «штурмовой сигнал» (обвинение царской семьи в предательстве, старт Февральского переворота) следует рассматривать и с точки зрения экономической борьбы внутри Антанты.

«Общая зависимость России от своих „союзников“ возросла за годы войны во много раз. Внешний долг, государственный и железнодорожный, увеличился с 6 до 15 млрд руб., притом не в падающих бумажных рублях, а в мало снизившихся против своего золотого содержания и восстановленных вскоре после войны иностранных валютах. Страна, с трудом оплачивавшая обязательства по своим довоенным долгам, несмотря на все свои огромные военные доходы, прекрасно сознавала, что даже в случае „победоносной“ войны она не будет располагать никакими ресурсами для послевоенного развития экономики. Поэтому все послевоенные планы Временного правительства были рассчитаны на приток иностранного капитала.

По подсчетам правительственных органов, необходимо было не менее 10 млрд руб. для того, чтобы вывести страну из послевоенной разрухи и расширить ее горно-металлургическую базу настолько, чтобы обеспечить значительный экономический рост. Главные расчеты основывались на планах привлечения американского капитала, рядившегося в тогу «аполитичного» капитала. Отчасти разделяя эти представления, отчасти спекулируя на них, русская монополистическая буржуазия выражала полную готовность на предоставление американскому капиталу широчайших концессий, означавших по существу передачу в его полное распоряжение огромных экономических районов Востока. Вопреки всем своим надеждам в годы войны на освобождение от иностранной зависимости империалистическая буржуазия уже в июне 1917 г. взяла курс на привлечение американского капитала в железнодорожное строительство, в металлургию и другие основные отрасли экономики в форме «предпринимательского капитала» [6, с. 403, 404].

Накануне Февральского переворота, 2 января 1917 г., в Петрограде было открыто отделение американского «Нейшнл Сити-банка» (National City Bank of New York), и первым клиентом стал киевский миллионер, член масонской ложи Великий Восток народов России, будущий министр иностранных дел Временного правительства М.И. Терещенко, получивший бланковый (необеспеченный) кредит в 100 тыс. долл. Показательно, что американская компания «Стандарт Ойл» (действовала с помощью этого же банка) была крайне заинтересована в проникновении в российскую нефтедобывающую промышленность, но сдерживалась российским правительством.

За месяц до вступления США в войну (7 апреля 1917 г.) «Стандарт Ойл» приняла программу расширения своих месторождений: «знать, что делается на всех шельфах за границей в смысле разведочных работ и передачи собственности»; «находиться в поле зрения каждого владельца собственности, который может захотеть продать ее или отдать в аренду»; «собирать данные относительно будущих районов нефтяного производства на земном шаре и проявлять интерес к наиболее перспективным из них». Ближний и Средний Восток, Кавказ, Средиземноморье и Балканы — вот первейшие границы этой программы.

В апреле 1917 г. «сторонник освобождающихся народностей» (то есть дезинтеграции империй) Чарльз Крейн (председатель финансового комитета Демократической партии США, советник президента), покровительствовавший Л.Д. Троцкому, вместе с ним одним пароходом выехал в Россию. После окончания мировой войны Крейн входил в делегацию США на Парижской мирной конференции и затем контролировал передел границ Турции, имея в виду и перераспределение ближневосточных нефтяных месторождений.

Также сразу после Февраля сенатор, бывший государственный секретарь США Элиу Рут был отправлен в Россию со специальной миссией, в составе которой были генералы, банкиры, промышленники. Американцы имели широкие виды: «В начале лета 1917 года американская миссия Стивенса, прибывшая в Россию, добивалась контроля над всеми главными железнодорожными магистралями страны, и в первую очередь над железной дорогой, связывающей Владивосток с жизненными центрами европейской части России. Были подготовлены соответствующие договоры, предоставляющие американским монополиям многочисленных концессий право на добычу нефти, угля, железной руды в различных российских регионах [28].

Тогда же в Петроград прибыла французская делегация во главе с министром вооружений Альбером Тома, у которой были свои виды — не допустить выхода России из войны. Кстати, в феврале 1917 г. во время антиправительственных демонстраций в Петрограде и бунта запасных полков французская разведка доносила в Париж, что английский посол Бьюкенен «не покидал кулис заговора» [29].

Продолжение следует.