«Деньги, а не натуральный продукт — вот что взрывает покой вечности…» П.Б. Струве

Волшебные силы капиталов

Европейская цивилизация создавалась энергией денег и на фундаменте денег. Государственная власть и «денежный мешок» зависели друг от друга как части единого организма. Однако и потрясения новейших времен напрямую связаны с финансовыми обстоятельствами. Первый европейский банк «Большой стол Буонсиньори» был создан итальянскими купцами и ростовщиками в Сиенне в 1203 г. Папа Урбан IV передал ему сбор в Европе «десятины», обязательных пожертвований в пользу Римской церкви. Тогда же было изобретено универсальное платежное средство — векселя, по которым можно было получать деньги у ростовщиков в других городах и странах. Банк превращался в финансовую систему, а банкиры — в теневую власть. Сложился триумвират: церковь, банки, короли.

В России систему создавали торговый капитал, промышленный капитал и банковский капитал, накрывший первые два всеобщей универсальностью, своеобразным «интеллектом денег». При этом: «Российские банки не были продуктом эволюции российской национальной экономики, напротив, именно они подготовили и проложили дорогу этой эволюции» [1, с. 79].

Они переформатировали страну, «взрывая покой вечности».

Академик М.Н. Покровский так описал экономическую драматургию империи: «То внутренне противоречивое существо, которое представлял собою русский помещик до 70-х почти годов XIX столетия — европейский буржуа, с одной стороны, азиатский феодал — с другой <…> новое крепостное хозяйство уже нельзя было вести без капитала и не приспособляясь к условиям рынка» [2].

В 20-е и 30-е годы XIX столетия резко упали цены на хлеб (помещичий бизнес) и столь же резко шел подъем текстильной промышленности (купеческий). При этом именно низкая цена на зерно поддерживала необходимость крепостного права (дешевая рабочая сила) для спасения помещика.

В 1840 г. зерновой рынок резко пошел в рост. При этом долги дворян государству были его основой, к 1833 г. было заложено около 4 млн душ крепостных крестьян: под них было получено до 950 млн руб. ассигнациями. Требовалось как-то перепрыгнуть этот барьер и удовлетворить потребность в более производительном (свободном) работнике, заинтересованном в результате своего труда и сохранить дворянское поместье.

Повысить экономическую результативность крестьянина, дав ему волю, и при этом не разорить помещика могло только государство. Империя должна была перестроиться, что и было сделано, но крайне неэффективно.

Члены Банковской и Финансовой комиссий, которые провели реформу, решили проблему с тщательностью бухгалтеров и налоговых чиновников. 16 апреля 1859 г. вышел Указ о прекращении выдачи ссуд под залог населенных имений, что означало перекрытие финансового крана и оставление финансовых средств в руках казны. Началось разорение имений, прошла волна разводов и самоубийств.

Отклики на Указ похожи на обвинения. Александр Иванович Кошелев, сын генерал-адъютанта князя Г.А. Потемкина, славянофил, сторонник выкупа крестьян с землей по государственному многолетнему кредиту, писал в статье «О нашем денежном кризисе»: «…крайне тяжело быть без гроша человеку, имеющему их в изобилии; а между тем в этом положении находятся теперь девять десятых из людей богатых. Сколько лиц, пользующихся общим доверием, нуждаются в деньгах и не могут их получить в ссуду потому только, что ссудные кассы все закрыты».

Правительство оказалось в финансовом выигрыше, «заработав» на выкупной операции 700 млн руб. Помещики же получили не деньги, а пятипроцентные банковские билеты и выкупные свидетельства, котировавшиеся тогда на бирже значительно ниже их номинальной стоимости. Кроме того, из суммы выплат государство вычло все старые долги казне. В «Воспоминаниях» князя В.П. Мещерского сказано: «На деле, после выкупной операции начался исторический процесс разорения дворянства, все это понимали». Лишенные оборотных средств, помещики брали кредиты, закладывая земли в частных банках на кабальных условиях, по 9–12% годовых, что вело к разорению.

Вспомним дворян из пьесы «Вишневый сад» А.П. Чехова или помещиков из повестей и рассказов И.А. Бунина — это люди уходящей эпохи. Трагедийность умирающего дворянства, его страхи, страсти, апокалиптичность были отражены в творчестве мелкопоместного дворянина Ф.М. Достоевского. Террористическая группировка «Народная воля» также выросла из дворянского Апокалипсиса.

В результате реформа привела к падению помещичьего хозяйства, опоры правящего класса. Но и крестьянский бизнес не мог интенсивно расти, так как высокие выкупные платежи сдерживали его развитие. За 1861–1906 гг. правительство взыскало с бывших помещичьих крестьян свыше 1,6 млрд руб. — сумму, вдвое большую реальной стоимости полученной ими земли.

В отличие от Австрии и Пруссии государство не затратило на реформу ни копейки. И только через 50 лет, находясь в шаге от революционного разлома, власть была вынуждена пойти на радикальную переделку Великой реформы, поручив это трудное (и смертельно опасное) дело премьер-министру Петру Аркадьевичу Столыпину.

П.Б. Струве имел основания сказать: «Крепостное право, как таковое, экономически не созрело к своей отмене в 1861 г.» [3].

Профессор МГУ имени М.В. Ломоносова Л.Г. Захарова развила мысль П.Б. Струве: «Провал этой политики способствовал возвращению России к автократическим традициям вмешательства государства в жизнь общества. Все же государственное вмешательство в экономику на ранних этапах индустриализации в условиях исключительной отсталости требовало, чтобы политическая воля была новаторской и искала альтернативы. Необходимо было выработать политику индустриализации исключительно для России, а не просто переносить сюда зарубежные методы финансирования, признать шире социальные и экономические факторы развития, а не идти по пути финансовых ограничений. Только тогда политика отвечала бы экономической необходимости. Однако именно такого видения реформ не имели реформаторы» [4].

После Великой реформы мужик приобрел новое знание о государстве. Проблемы, порожденные Великой реформой, трагически разрешались в течение всего ХХ столетия.

Империя Сергея Витте

Дворянин, сын крупного чиновника Кавказского наместничества, внук генерала, мать из рода князей Долгоруковых. Семья по духу была монархической, но связь с землей уже утратила, не имела поместий, позже потеряла свои сбережения после попытки играть на бирже. Семнадцатилетний провинциал поступил в 1866 г. на физико-математический факультет Новороссийского университета в Одессе, занимался репетиторством сыновей банкира Рафаловича, связи которого ему помогли. Стал чиновником в канцелярии новороссийского и бессарабского генерал-губернатора, занимался вопросами службы движения железных дорог. Железные дороги — средоточие финансовой политики империи. И почти сразу стал работать в управлении Одесской казенной железной дороги грузовым кассиром, конторщиком, помощником машиниста. В 1877 г. (ему 28 лет) стал начальником эксплуатации Одесской железной дороги, оказавшейся в том году прифронтовой в связи с начавшейся Русско-турецкой войной.

Патриотический подъем привел молодого путейца в Одесское благотворительное общество имени Кирилла и Мефодия, где он стал заместителем председателя. Он оказался в зоне большой политики, сумел проявить себя сильным администратором, был замечен великим князем Николаем Николаевичем — старшим и получил две высочайшие благодарности. Спустя два года он уже руководил перевозками Юго-Западных дорог. Его назначают членом правительственной комиссии, созданной указом Александра II «для исследования железнодорожного дела в России» и разработки устава русских железных дорог. Председателем правления Общества Юго-Западных железных дорог был варшавский банкир И.С. Блиох, владелец больших пакетов акций крупных железнодорожных обществ: Петербург — Варшава, Либаво-Роменской, Киево-Брестской, Ивангород-Домбровской, Лодзинской и Тираспольской железных дорог. Жил в Варшаве, его делами руководил вице-председатель правления, выдающийся математик-машиностроитель, профессор Михайловской артиллерийской академии И.А. Вышнеградский, будущий министр финансов.

Сергей Юльевич Витте оказался связан с представителями двух мощных ветвей экономики, банковским капиталом и военной промышленностью. В 1889 г. назначен начальником вновь образованного специально под него Департамента железнодорожных дел при Министерстве финансов, начал проводить политику выкупа казной многочисленных частных железных дорог, вводя их в единое государственное управление. В феврале 1892 г. С.Ю. Витте был назначен управляющим Министерства путей сообщения, в августе того же года — управляющим Министерством финансов, а в 1893 г., в возрасте 44 лет, он становится министром финансов. Так началось «государство Витте». Имперская идеология: «Православие, самодержавие и народность» уходила в тень.

Иван Алексеевич Вышнеградский был выдвиженцем влиятельной политической группы К.П. Победоносцева — М.Н. Каткова, экономическая программа которой предусматривала развитие национальной промышленности, протекционизм, контроль над биржевыми операциями и частным предпринимательством, государственные монополии (винную и табачную), экономическую поддержку дворянского землевладения при помощи Дворянского и Крестьянского банков, укрепление общинного землевладения [5].

Имело значение, что К.П. Победоносцев, учитель будущего царя Александра III, сумел воспитать в наследнике враждебное отношение к Великим реформам, разрушавшим, по мнению К.П. Победоносцева, основы империи.

С.Ю. Витте стал отцом российской модернизации, создателем нового политического строя, парламентской монархии и «ускорителем» революции, чего он, конечно, не желал. Он сформулировал задачи ближайших десяти лет: догнать промышленно развитые европейские страны, закрепиться на рынках Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Ускоренное развитие обеспечивалось привлечением иностранных займов, накоплением внутренних ресурсов за счет винной монополии и увеличением косвенных налогов, таможенной защитой промышленности от западного импорта и поощрением экспорта. Государственная монополия на продажу спирта, вина и водки дала бюджету огромные средства. Однако «золотая реформа», обеспечив приток иностранных инвестиций, повысила себестоимость зерна, что ударило по помещичьим и крестьянским хозяйствам.

В 1880 г. российская финансовая сфера пышно расцвела, началась индустриализация. Чудо «больших денег» возникло благодаря продаже за рубеж с прибыльностью в 2 раза выше европейских российских ценных бумаг. К началу ХХ в. в российскую промышленность было вложено «три миллиарда двести миллионов рублей золотом» (М.Н. Покровский).

За десятилетие с 1881 по 1900 г. промышленное производство удвоилось — с 1493 до 3083 млн руб. В экономику активно вошел иностранный банковский капитал, преимущественно французский. Доля России в мировом промышленном производстве поднялась до 5% (5-е место в мире). К началу ХХ в. более 40% действовавших фабрик и заводов вступило в строй в годы этого подъема.

Крупнейшие банки контролировались из-за рубежа: Международный банк и Русский банк для внешней торговли — немцами, Петербургский Частный банк, Русско-Азиатский, Азово-Донской — французами. Так, Русско-Азиатский имел сильные позиции в железнодорожном строительстве и машиностроении, судостроении, военной промышленности, нефтедобыче, угольной промышленности, металлургии; «немецкие» банки — в машиностроении, электропромышленности, металлургии, железнодорожном машиностроении, судостроении [6, с. 155].

С.Ю. Витте, делая ставку на банковский капитал, стал «агентом» финансовой олигархии. В ряде случаев для привлечения инвестиций шел на скрытые взятки зарубежным партнерам. Его сотрудник Иосиф Колышко писал: «Прежде чем перейти ко второй, пореформенной, эпохе властвования над Россией, Витте хотелось бы хоть поверхностно зафиксировать след, оставленный на русской жизни его молниеносными материалистическими реформами. След этот ярче всего обозначался в местах людского скопления — в столицах, фабричных и торговых центрах. И он весь отобразился в явлении, до Витте чуждом России, — на спекуляции деньгами и ценностями, на поднятии со дна жизни к поверхности ее лиц и учреждений, руководивших этой спекуляцией. Я имею в виду банки. В нищей, полуголодной стране трепался весь обмотанный роскошью, весь просоченный жадностью, сотканный из бездушия и эгоизма банковский сгусток. Отделившись от отощавшего российского тела, сгусток этот попирал расступавшуюся перед ним толпу. Апогея цинизма он достиг в разгар Великой войны, вспухнув до гомерических размеров при Керенском, чтобы лопнуть у ног Ленина» [7, c. 131].

Развитие банковской системы было важнейшим условием модернизации, оно должно было привести к созданию нового центра власти и вызвать ослабление власти коронной.

По свидетельству И.И. Колышко: «Чтобы сделать банки гибче и услужливее, Витте выписал для руководства ими немецких и австрийских банковских служащих и создал банковские уставы, делавшие эти учреждения пешками в руках его кредитной канцелярии. Схема была простая. К Витте обращались русские или заграничные предприниматели. Вносили устав. Дело обделывалось посредниками». Уставы, прошения, гарантии — все это были формальности предрешенного дела. Но когда кончали с формальностями, Витте обыкновенно ставил условием, чтобы дело финансировалось тем или иным более или менее ему угодным банком. Это значило, чтобы данный банк выпустил в публику данные акции и внес в Государственный банк часть обусловленного акционерного капитала. Само собою разумеется, что выбор этого банка был заранее предрешен — первую свою мзду «посредники» получали с этого банка. И банк этот раньше официальных шагов успевал условиться с людьми Витте. Словом, дело делалось в двух плоскостях: официальной и приватной. В большинстве случаев авансы получались тогда, когда и устав еще не был написан. В крупных же размерах дележка начиналась по выпуске акций. Министр финансов устанавливал не только номинальную, но и выпускную цену акций. Собака зарыта была в последней. Если, например, сторублевую акцию запускали на биржу по 125 руб., то с одного маха зарабатывалась одна четверть акционерного капитала (то есть миллионы). Но выпускная цена была лишь фикцией: новые акции, еще до появления их на бирже, вздувались и проникали в публику по двойной и тройной ценам. Миллионные барыши помножались на два, на три, на десять. Акции, например, пресловутого Золотопромышленного общества, впоследствии перекрещенные в Ленские («Лена Захаровна»), акции Парвиайнен, Табачные, Салотопа, Лесные и другие доставались публике чуть ли не по удесятеренным ценам. Это был заработок банков — законный. Это была премия банкиров. Из нее выплачивались маклерские «посредникам», проводившим дело чиновникам, поездки, кутежи и расходы по делу. Второй, высший сорт участников, получал не деньгами, а акциями» [7, с. 132, 133].

Перевод российского рубля на золотой стандарт стал революционным явлением. Что это означало с точки зрения международных финансов? Однозначного ответа мы не найдем. Экономисты правого толка проклинали Витте, банкиры возносили до небес. Ответить на вопрос поможет статья в старом советском журнале: «…послевоенная политика американского финансового капитала состоит в насаждении золотого стандарта в европейских странах с целью создать „устойчивую обстановку и помешать торговому соперничеству конкурентов, прибегающих к «демпингу»“ на основе низкой валюты. „Мы не можем забывать, — пишет партнер Моргана, Лямонт, <…> — что развитие нашей внешней торговли, которая по импорту и экспорту достигла в 1928 г. 10 млрд долл., в значительной степени зависит от регулярного и четкого функционирования нашей международной банковской системы, которая в свою очередь во многом зависит от сохранения золотого стандарта“» [8].

С.Ю. Витте шел на включение слабой финансовой системы России в международную, где надеялся если не обыграть конкурентов, то подтянуться к ним.

Любимые детища бюрократии

Академик Б.В. Ананьич отмечал исключительную роль в учреждении акционерных банков биржевых спекулянтов и банкирских домов, которые действовали вместе с «князьями, чиновниками, генералами, адмиралами, купцами, профессорами» [9].

Петр Аркадьевич Столыпин на посту премьер-министра появился в тот момент, когда в результате Первой русской революции 1905 г. страна была потрясена. Рост промышленности, банков, торговли породили небывалые прежде конфликты. П.Б. Струве раскрыл обстоятельства политической зависимости российского государства от западных банков: «одним из устоев нашей конституции» является «внутренняя политическая и финансовая слабость России»; инвесторы претендовали на участие в государственном управлении.

О роли банковского капитала в политической жизни империи есть красноречивое свидетельство: «В 1910 году товарищ министра внутренних дел, небезызвестный Курлов (генерал, заместитель П.А. Столыпина по министерству. — Примеч. С.Р.), пишет министру финансов следующее. По сведениям Министерства внутренних дел, управляющий одним из филиалов Азовско-Донского банка, близкий родственник председателя правления банка, совершил одно из тех уголовно наказуемых, но никогда до суда не доходящих дел, которые обычны в практике руководящих кругов капиталистических предприятий (спекулировал в собственных интересах, потерял банковские деньги и списал их с прибылей отделения). По сведениям Министерства внутренних дел, Азовско-Донской банк усиленно финансирует кадетскую партию. Министерство внутренних дел полагает, что Министерство финансов могло бы намекнуть на щекотливое дело, предложить банку прекратить указанную противоправительственную деятельность.

Коковцов (министр финансов. — Примеч. С.Р.) коротко ответил, что не считает возможным принять какие-либо меры в этом направлении. Министерство внутренних дел на этом не успокоилось. Через некоторое время в следующем письме сообщается, что Азовско-Донской банк через члена правления А.И. Каминку (известный профессор гражданского права) широко финансирует провинциальную кадетскую прессу. Это сопровождается просьбой о принятии мер воздействия на банк. Ответа Коковцова на это письмо в деле нет. Его реакция выразилась только в нервной пометке карандашом: „Что же я могу сделать?“

Получается весьма живописный треугольник. Единственный неверноподданный банк («еврейский») предпочитает по политической линии сращиваться с кадетской партией, где все более крепло финансово-капиталистическое крыло (группа Струве). Следует грозный окрик начальства в лице той части правительственного аппарата, которая являлась наиболее чистым выразителем социальной сущности самодержавия. Окрик разбивается о глухую стену — представительство интересов финансового капитала внутри того же правительственного аппарата» [6, с. 255, 256].

Как отмечает И.Ф. Гиндин: «Банки были „любимым детищем правящей бюрократии“».

Последний рубеж

Перед государством встала задача укрепить систему управления, сбалансировав давление крупного капитала адекватной силой. Эта сила должна была опираться на внутренние (государственные) капиталы и на развитие сельскохозяйственного бизнеса. В структуре российского вывоза аграрный сектор был важнейшим: сельскохозяйственные продукты и сырье составляли 94,4%, промышленные изделия — 3,5%, полуфабрикаты — 2,1%.

Началась борьба за огромные бюджетные деньги. При этом в результате Великих реформ выросли поколения интеллигентной публики, они доминировали в редакциях газет, судах, университетах, земских учреждениях. Не случайно отечественная литература редко осмеливалась заявить что-то подобное этому: «У нас вообще принято как-то легко смотреть на роль банков, вернее — никак не смотреть. Между тем в действительности это страшная сила, которая кладет свою тяжелую руку на всех. Нарастающий капитализм является своего рода громадным маховым колесом, приводящим в движение миллионы валов, шестерен и приводов. Да, деньги давали власть, в чем Заполье начало убеждаться все больше и больше, именно деньги в организованном виде как своего рода армия. Прежде были просто толстосумы, влияние которых не переходило границ тесного кружка своих однокашников, приказчиков и покупателей, а теперь капитал, пройдя через банковское горнило, складывался уже в какую-то стихийную силу, давившую все на своем пути» [10].

9 ноября 1906 г. произошло событие, получившее название «Столыпинская реформа» и ставшее рубежным в истории России: обнародован указ императора, освободивший крестьян от власти общины и давший им право лично владеть собственной землей без общинного контроля. Они могли покупать землю по льготной цене в многолетний, почти беспроцентный государственный кредит; до 95% банковского процента оплачивала казна, а в Крестьянский государственный банк для продажи крестьянам передавались казенные и принадлежавшие царской семье земли. При этом земельные участки не продавались ни помещикам, ни сельским обществам, а только крестьянам, то есть спекуляция землей исключалась. В юридическом отношении «полуперсоны» (85% населения империи) становились независимыми. С опозданием более чем в полвека правительство исправляло старую ошибку.

Чтобы укрепить аграрный сектор, П.А. Столыпин бросил вызов финансовому миру и потребовал, чтобы государственный Крестьянский поземельный банк перешел в подчинение МВД (П.А. Столыпин занимал пост и министра внутренних дел) и выпустил облигационный займ на колоссальную сумму в 500 млн руб. Началась борьба с министром финансов В.Н. Коковцовым за создание инвестиционного банка для поддержки сельского хозяйства. Без государственной помощи аграрная реформа не могла быть доведенной до конца, в новой исторической драме практически повторялась ситуация Великих реформ.

Получив землю, крестьяне без кредитных средств были безоружной армией; государству следовало сделать решающий шаг для их поддержки, однако «бухгалтерский» подход В.Н. Коковцова, считавшего, что главным для министерства является не развитие, а накопление золотого запаса, вел политику П.А. Столыпина в тупик.

После убийства П.А. Столыпина, в конце 1911 г. в газетах появилась тема «национализации кредита» как отражение соперничества сельских хозяев с системой хлеботорговли, организованной рядом банков и французской зерноторговой фирмой «Луи Дрейфус». В.В. Шульгин, депутат Государственной думы, член Киевского клуба русских националистов, в статье «Столыпин и евреи» коснулся темы банковского кредита: «Перед смертью Столыпин носился с мыслью о „национализации капитала“. Это было начинание покровительственного, в отношении русских предприятий, характера. Предполагалось, что казна создаст особый фонд, из которого будет приходить на помощь живым русским людям. Тем энергичным русским характерам, которые, однако, не могут приложить своей энергии, так как не могут раздобыть кредита. Того кредита, той золотой или живой воды, которой обильно пользовался каждый еврей только в силу... „рождения“, то есть в силу принадлежности своей к еврейству.

В некоторых кругах существовало убеждение, что именно за этот проект „еврейство“ убило Столыпина. Если бы это было так, то это обозначало бы, что еврейство Столыпина не поняло…» [11].

Действительно, премьер-министр выступал за отмену всех ограничений для евреев, начиная с отмены «черты оседлости».

А.И. Солженицын, консультировавшийся с В.В. Шульгиным, продолжил тему о взаимозависимости «национализации кредита» и убийства Столыпина [12].

Впрочем, дело не в «еврействе», как покажется несведущему читателю, а в имперской экономической стратегии, которую осуществляли три силы: бюджетные средства государства, банковский международный капитал и банковский национальный капитал. Последний принадлежал старообрядцам, которые со времен Церковного раскола претерпели беспримерные гонения и стали особым субэтносом («русскими евреями»). Об их талантах свидетельствуют их дела: Радиевая экспедиция академика В.И. Вернадского, Аэродинамический институт, Третьяковская художественная галерея, Художественный театр (нынешний МХАТ), автомобильный завод АМО (советский ЗИЛ), завод «Электросталь» (входит в концерн «Росатом»), поддержка творческих поисков в искусстве, социальные программы. Они не доверяли представителям международного капитала и жестко конкурировали с ними.

Обе финансовые силы во время Первой мировой войны стали временными союзниками в стремлении возглавить имперское правительство, участвовали в Февральском перевороте, а после Октября их идейные представители входили в руководство Коммунистической партии, одни — сторонники Мировой революции (Л.Д. Троцкий), другие — сторонники построения социализма «в одной, отдельно взятой стране» (И.В. Сталин). Победили сталинисты, которые произвели в банковском деле революцию, установив двухканальное финансирование экономики под полным контролем Государственного банка.

Последний акт экономической драмы Российской империи завершился так. Накануне Февральского переворота съезды Объединенного дворянства пытались создать сильную организацию земельных собственников (совместно с крестьянами) по образцу Союза сельских хозяев Германии, чтобы взять в свои руки сбыт сельхозпродукции и оттеснить банковский капитал, отнимающий у аграриев основную прибыль. Если в Германии перед началом Первой мировой войны в Союз входило 350 тыс. собственников, то в российский Союз землевладельцев пожелало вступить всего 53 человека. Дворянство, некогда мощная опора государственного строя, сходило с исторической сцены. Фактически отстаивать имперские интересы было некому. Во время Гражданской войны в белогвардейской армии подавляющее большинство офицеров были «февралистами».

Продолжение следует.