Женское счастье

– Мам, ты чего это? – на кухню, прихрамывая больной ногой со сна, вышла Таня, дочка, – Муку-то зачем брала? Голодная что ли? – Не-ет. Спала б ты ещё. Сашка приснился, блинов просил... Вот и... Дочь покачала головой. Но не стала ничего говорить. Пошла, взяла метелку, начала муку с пола собирать. А пока мела, надумала. – Ну, раз просил, значит испечем. Чего бы не испечь-то? И ребятня поедят. И Сашу помянем. Детей у бабы Липы родилось девять. Таня брата Сашу, например, не помнила совсем. Была она младшая, родилась, когда Саша уж умер. Сейчас Олимпиаде Егоровне было девяносто четыре года, а дочери Татьяне – шестьдесят пять. Она и сама была уж бабушкой. Да ещё какой бабушкой! У сына-то – двое, а вот у дочки Юли – пятеро своих детей, да еще двое приемных. Вот и сейчас в соседней комнате спали два пацана и девочка – старшие внуки гостили на каникулах. В последнее время Липочка, как звали они бабушку все и в глаза и за глаза, стала "дурить". Старческая деменция лёгкая, безобидная все чаще нарушала ее сознание. Совсем недавно держащая под контролем все и всех, она вдруг сама стала нуждаться в контроле. И в этот переходный период, когда верить в беспомощность матери еще не хотелось, когда казалось, что мать хитрит, притворяется, а иногда и вовсе – издевается, Татьяна излишне нервничала и прикрикивала на мать. Иногда ей казалось, что это какая-то игра, и мать притворяется. Ну, как можно забыть только что сказанное и по часу искать вещи, лежащие на видных местах! Но вскоре Татьяна поняла, что мать больна. Она потеряла надежду что-то изменить, достучаться, получить, действительно, дельный совет от матери или похвалу, как бывало прежде. И вот когда ушла эта надежда, пришли сострадание и благодарность. Мать сама стала ребенком. – Трудодни нам нужны, – вдруг спохватывалась Липочка, положа нож на стол, – Пошлю ребятню овец пасти, там трудодни дают. Иначе в зиму без картошки останемся. – Мам, ма-ам! Какие трудодни? Нынче двухтысячные уж. Подумай-ка... Липочка смотрела на нее озадаченно, хмурилась, обижалась, уходила в свою комнату и долго там горевала, лёжа в постели, отвернувшись к стене. И вот, чтоб не видеть эту материнскую обиду, Таня и все члены семьи перечить бабушке перестали. Стали подыгрывать. – Горим, горим! – Мама, что случилось? Не горим мы. Мать показывала на настольную лампу, которую только что включила дочь. Татьяна выключала ее. – Все, мам, не горим уже. Спи. Не волнуйся. – Венька потушил? – Он... Брата Тани Веню похоронили они двадцать лет назад. Липочка, в своей личной только ей зримой реальности, неизменно становилась многодетной матерью, возвращалась в свое далёкое прошлое, решая тамошние проблемы. – У Борьки сапог нет. В школу в лаптях пошел. Где б сапоги-то ему взять. И мальчишки правнуки несли ей сапоги. – Держи, Липочка. Это для Борьки твоего.. Липочка сапоги брала, подслеповато разглядывала. – Борькины что ли? – уточняла. И дети подтверждали. И Липочка успокаивалась до поры до времени. И через минуту в голове ее кто-то незримый переключал тумблер, и она могла уже сказать определенно верно: – Сегодня ж понедельник, третье число. Да? И это было так. – Ты зачем косы подрезала? Такие косы у тебя были! – смотрела она на коротко стриженную правнучку Аришку. – Это модно, бабуль, – отвечала та. – Какая я тебе бабуля! Эх, Катька, выдрать бы тебя за косы-то! Какие косы были... Аришка озадаченно смотрела на старую Липочку, потом вспоминала ее оговоренную с детьми особенность и кивала. – Ладно, выращу. Только ты не ругайся. Из девятерых детей Липочки в живых на нынешнее время остались лишь трое: Таня – младшая, ее сестра Лена и брат Николай. Николай уж сильно болел, присматривали за ним родственники. Лена жила в Сибири, далеко, но мать навещала. Хоть в последнее время часто тоже ездить перестала – барахлило здоровье. Но для бабы Липы периодически живы были все дети. Все до одного. И трудно было предугадать, где в данный момент она – здесь, в настоящем, или там у себя в давних глубинах памяти. Но вот что интересно: когда бабуля была здесь, она удивляла всех умом и памятью. – Ты помнишь, что у Славы в этом месяце День рождения? – вспоминала она правнука. – Ой, мам, и верно. Напомни мне ещё за пару дней, ладно... И Липа напоминала. Иногда ее память просто удивляла. Она помнила наизусть стихи классиков, прекрасно в уме считала, складывала и вычитала трёхзначные и более числа. И вдруг... – Керосину-то запасли? – Конечно, мам... – А где ж он? – Так в подполе. Уж не полезу. – А фитиль где? – Потом найду, некогда сейчас. – Смотри, Катюха! Чтоб нашла. Нельзя с детьми-то в темени..., – Таня иногда становилась старшей дочерью Липы – Катериной. – Скажи, мам, а какой у тебя халат был до этого. Я цвет запамятовала. Татьяна притворялась, что забыла – врач сказал, что вопросы при деменции старикам надо задавать чаще. – Темно-зеленый. Чего ты? Не забудь, что в пятницу к врачу Ксюшку надо. Татьяна вздыхала – тут мама, тут ... Дочка Тани, Юлия, хлопотала сейчас о награде за многодетность. Вот так у нас – сам не похлопочешь... Заезжала сегодня усталая с пачкой красивых ярких корочек – детские свидетельства о рождении. – Ох, мам, из МФЦ я. Теперь в администрацию надо. Сказали, все хорошо будет. Сейчас Миланку с Ксюхой от бабы Светы заберу, на танцы отвезу, а потом за Львом и Костиком – в сад. Вечером Славку собирать, ему завтра на сборы. Заберу его у вас. А я с ног валюсь, устала от этих бумаг... Как тут они, мои-то? – Нормально всё, помогают мне. Нина вчера окно помыла у Липочки, цветы решила пересадить, да уж и окно прихватила. А Липочка ей все предлагала алоэ к больному колену прикладывать. Путает ее со мной. – Мам, а вот я всё думаю... Вот я и пособие на детей получаю, и времена сейчас не те, что прежде, и льгот у нас достаточно, награду даже за детей получу, а к ней, даст Бог, и выплату. И все равно устала, как собака. Нелегко так с детьми-то... Мам, а они же вот вообще в такие времена жили... Как же трудно-то было! И голод, и медицины нет, и условий никаких. – Так ведь недаром трое и умерли маленькими, Юль. Саша – от голода, Любаша – от ангины, а Витенька ещё во младенчестве, Липочка уж и не помнит от чего. – Ох, я не представляю, как пережить такое, мам. Вот сколько б не думала – не могу представить. И когда тяжело, все о ней думаю, о бабуле... Думаю, да ладно, вот, кто пережил, так пережил... А Олимпиада Егоровна тоже понимала все про себя. – Опять дурила я что ли? – спрашивала она Татьяну. – О-опять, – вздыхала та. А иногда скрывала по настроению. – Да нет, мам, нормально всё... Но Липочка уж понимала – было что-то, а вот что – она не помнила. Она понимала только одно: память ее живет по своим законам, живёт несколько даже отдельно от нее, сама оценивает условия своего существования и сама принимает решения. Память может сбежать, может выдать реальность за сон, а фантазии – за реальность. Память не предупреждает загодя, она, как горелка на новой плите – включается и выключается одним щелчком. Боялась она одного – близким бы не навредить. Далеко ли до греха... – Уж вы простите меня, деточки. Вроде как и не я это... Простите, простите. Уж ведь не свой век живу, – бормотала она частенько себе под нос. Когда тепло, Липа выходила на общую скамью под липами к подружкам- старушкам. Они такие же были, в общем-то. Они не обсуждали близких, не рассказывали новости семьи, они уж слабо ориентировались в этих новостях. Они просто грелись на солнце и рассказывали бесконечные истории о своей молодости в сотый раз. Они приветствовали односельчан, хоть порой и путались в именах, они были добры к другим и рады видеть всех. А ещё они были бережны друг с другом. – Сонька сегодня тридцатый раз о сыне своем рассказывала, как в речке чуть не утонул. Уж устали слушать, – жаловалась Липа дома Татьяне. – Так скажите ей, что говорила уж... – Да ладно, пускай... Хочется ей говорить, так пусть говорит. Больше-то о чем? – и вдруг подскочила, – А я... А я... – Куда ты, мам? – Дойку ж прогуляла... Надо доить Мирку-то. – Подоила я, не волнуйся, – громко ответила Татьяна. Коровы у них нет уж лет пятнадцать. Липочка опять ушла в прошлое – тумблер переключился. И вот в один прекрасный день дочка Татьяны Юля с детьми заехала к ним. С награждения приехали. Юлька счастливая, нарядная, дети шумно тащили в дом подарки. Подарки многодетным семьям подарила партия «Единая Россия». Тут и бытовая техника, и гостинцы детям. – Мам, микроволновку вам оставлю. У нас и так две. Татьяна накрывала стол, суетились и девчонки. Праздник у них – маме вручили медаль "За материнскую доблесть". А тут и сонная Липочка вышла из своей коморки, лицо, как печеное яблоко. Присела за стол, на любимое свое место и вдруг начала ворчать: – Сашка, не гневи Бога, сними рубаху белую, перемажешь. – Катерина, не мельчи яйца-то, чай не цыплят кормить. Это были имена детей Липочки, а не правнуков. Липочка опять гостила в прошлом. Она сидела потерянная за столом и, по всей видимости, не понимала смысла всей этой суеты. Она гладила свои колени и приговаривала: – Праздник нынче, праздник. А какой? – спрашивала сама себя, – Какой-то большой, видать... Юлия на момент застыла посреди кухни, задумалась и вдруг цыкнула на шумящих детей. Все замерли на своих местах. Татьяна немного опешила, и даже Ксюша с Ниной перестали крошить на доске продукты. Юля оглядела всех, вздохнула как-то решительно, достала из кармана коробку и подошла к бабушке. – Уважаемая Олимпиада Егоровна! – начала она торжественно, сурово поглядывая на всех присутствующих, – От имени губерна..., – Ксюша запнулась, оглянулась на мать, начала вспоминать... Очень нужно сейчас было ворваться в то время, где сейчас Липочка. Очень надо, – От имени секретаря обкома я вручаю вам награду. Этот знак отличия называется "За материнскую доблесть". От имени партии, от имени Родины, и от имени правительства Вам за девятерых детей просили передать. Церемонию вручения поручили провести мне прямо дома. Юлия шагнула к растерянной бабуле, положила коробку на стол, достала медаль и прикрепила ей на грудь. Прямо на вязаную потерявшую от времени цвет жилетку. – Это мне? – трогала морщинистой рукой медаль Липочка. – Тебе, бабуль. За то что детей в тяжёлые годы рожала и растила, за самоотверженность твою материнскую, и за то, что виновато перед тобой государство наше – чувствует вину, чувствует, прощенья просит. За Сашку, за Витеньку и Любашку. Где-то Юлия пережала... – За что прощение? Где Любашка-то? А Витя? Витя-то..., – Липа искала детей глазами. – Тут они тут. Во дворе, – нашлась правнучка Нина. – А ещё вот тебе подарок от правительства за детей, – Юлия махнула рукой, мальчики поднесли, поставили на кухонный коврик коробку и начали распаковывать. Липочка смотрела, как из серой коробки на желтый блик солнца на полу выплыла чудо-машинка. Это была микроволновка. Липочка заморгала глазами, огляделась, вздохнула как-то тяжко, наклонилась и погладила медаль на груди. Татьяна отвернулась, зажала нос, чтоб не всхлипнуть, не разбудить своим всхлипом мать от этого деменционного сна. Дети с удивлением смотрели на мать. Младшие не понимали, но молчали. Старшие всё поняли ... Юлия присела перед бабушкой, положила руки ей на колени. – Все тебе благодарны за детей. Все! И награда эта твоя по праву. – Спасибо, спасибо, детоньки мои, – шептала Липочка, – И наверх передай, сердце млеет, благодарна я... Потом приехал Юлин муж, сидели за столом, праздновали. Липочка щурилась от яркого света. Осенние солнечные лучи падали на стол, на снедь и переламывались в звенящих стеклах стаканов. Она уж не могла сидеть долго – голова плохо держалась, накатывала усталость. Липочка утерла платочком губы и, чинно поклонившись, пошла к себе в постель. Младшая правнучка проводила. – Мам, а как же медаль-то? Ведь ты ее носить должна, – спрашивали дети. – Медаль? Ну, никуда она не денется. Дали ведь мне, да и удостоверение ... А бабуле она нужнее. Видели ведь... Да и заслужила она ее куда больше... – Спасибо тебе, Юлька, – глаза Татьяны опять налились слезами, – Это ж надо такое придумать. Спасибо! Ей какая радость! За детей ее никто никогда не награждал. Липочка лежала в своей постели, гладила сухими пальцами медаль. Жизнь пробегала перед глазами фрагментами, кусками, урывками. Бывало, усохнет она вся от горя, как дерево. Думает – всё, конец ей. Как жить, коль дитё не уберегла, коль живых кормить нечем? А глянет на деток, так вроде как веточку живую пустит, а сила корней сгинуть не даст. Так и жила. Чуток отдохнула баба Липа в постели и поднялась, прошаркала к окну. Посмотрела на выходящую из дома внучку с семейством, на дочь уж немолодую совсем. Вспомнила всех своих детей. Ей внучка свою медаль отдала – за материнство. Да-а, Липочка это поняла. Поняла в тот момент, когда микроволновку увидела. Уж хотела сказать, мол – что ты, зачем? Твоя же! Да вовремя спохватилась, промолчала и, получается, сыграла в болезнь свою, приняла на себя игру своей памяти. Таков был ее расчет, так было правильнее. Ради Юлии, ради Тани, ради потомков ее. Баба Липа стояла у окна, седая, сгорбленная, с медалью на груди. Стояла и думала, что дети у нее хорошие, и внуки есть, а у внуков уж свои дети. И славные они, дай Бог, чтоб такими и оставались. Вот как гонят ее соки! Дальше и дальше – в будущее.