В июле 1859 г. в этом доме, в гостях у последнего коменданта А. Ф. де Граве, побывал писатель Ф. М. Достоевский. Центральная часть экспозиции музея посвящена его жизни и творчеству, и — прежде всего — омскому периоду (1850–1854 гг.). Осужденный за участие в демократическом кружке Петрашевского, Ф. М. Достоевский четыре года провел в Омском каторжном остроге. В цокольном помещении музея воспроизведена камера Омского острога середины XIX века. Интерьер арестантской казармы даёт представление об условиях каторги.

В конце 40-х годов Достоевский собирался поехать за границу: «Сколько раз мечтал я, с самого детства, побывать в Италии. Еще с романов Радклиф, которые я читал еще восьми лет, разные Альфонсы, Катарины и Лючии въелись в мою голову. А дон Педрами и доньями Кларами еще и до сих пор брежу. Потом пришел Шекспир — Верона, Ромео и Джульетта — черт знает какое было обаяние. В Италию, в Италию! А вместо Италии попал в Семипалатинск, а прежде того в Мертвый дом...» Слишком часто вопреки своим намерениям, Достоевский оказывался в другом месте. Он любил Даровое, но осенью всех детей везли обратно в Москву. Хотел жить в Москве и учиться в университете, но отец отправил его в Петербург. Он привык к Петербургу, с которым была связана его писательская карьера, но за чтение одного лишь запрещенного текста, был чудовищно наказан и 4 года отбывал каторгу и около 6-ти был в ссылке. Его формула «нет ничего фантастичнее действительности» постоянно реализовывалась, действительность становилась трагическим фарсом. Событийная канва вмешивалась в жизнь Достоевского, но и закованный в кандалы, лишенный свободы и уединения, так необходимых ему для творчества, Достоевский смог сохранить не только свой писательский дар, но и любовь к людям. Так случалось, что каждый раз в трагический момент судьбы Достоевский формулировал свое жизненное кредо. В 19 лет, узнав о смерти отца, он писал в письме брату: «Человек есть тайна. Ее нужно разгадать, и если будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком...» Через 10 лет, отправляясь на каторгу, Достоевский чуть расширил свою задачу: «жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и остаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть — вот в чем жизнь, в чем задача ее...»

Портрет Ф.М. Достоевского работы омского художника Георгия Кичигина

В Рождественскую ночь 1849 г. Достоевский из Петербурга по этапу был отправлен в Сибирь. Четыре года ему суждено было провести в Омском остроге: «Все четыре года я прожил безвыходно в остроге, за стенами, и выходил только на работу. Работа доставалась тяжелая <...>, и я, случалось, выбивался из сил, в ненастье, в мокроту, в слякоть или зимою в нестерпимую стужу. <...> Жили мы в куче, все вместе, в одной казарме. Вообрази себе старое, ветхое, деревянное здание, которое давно уже положено сломать и которое уже не может служить. Летом духота нестерпимая, зимою холод невыносимый. Все полы прогнили. Пол грязен на вершок, можно скользить и падать. Маленькие окна заиндевели, так что в целый день почти нельзя читать. На стеклах на вершок льду. С потолков капель — все сквозное. Нас как сельдей в бочонке... <...> Спали мы на голых нарах, позволялась одна подушка. Укрывались коротенькими полушубками, и ноги всегда всю ночь голые. Всю ночь дрогнешь. Блох, вшей и тараканов четвериками. <...> Прибавь ко всем этим приятностям почти невозможность иметь книгу, что достанешь, то читать украдкой, вечную вражду и ссору кругом себя, брань, крик, шум, гам, всегда под конвоем, никогда один, и это четыре года без перемены...»

Каторжные годы казались Достоевскому страшным сном, о себе он писал, как о «камне отброшенном», «ломте отрезанном»: «...те 4 года считаю я за время, в которое был похоронен живой и закрыт в гробу. <...> Это было страдание невыразимое, бесконечное, потому что всякий час, всякая минута тяготела как камень у меня на душе. Во все 4 года не было мгновения, в которое бы я не чувствовал, что я в каторге...»

Фрагмент экспозиции «Достоевский и Сибирь». Макет тюремной повозки.

В Омске писателю впервые пришлось длительное время жить одной жизнью с народом. Он работал на кирпичном заводе, обжигал и толок алебастр, трудился в инженерной мастерской, разгребал снег на улицах города. Писать в остроге было запрещено, поэтому основной творческой работой Достоевского в Омске было обдумывание своих будущих романов. Разнообразного материала вокруг было бесконечно много. Первым произведением, вобравшим в себя весь четырехлетний опыт каторги, стал роман, непосредственно посвященный теме русской тюрьмы, «Записки из Мертвого дома». Ни один город, в котором жил писатель, не получил такого подробного исследования и описания, как Омск.

Фрагмент экспозиции «Достоевский и Сибирь». Ножные кандалы.

Часто в остроге ему становилось невыносимо тяжело. Вернувшись в обычную жизнь он не любил вспоминать эти годы. В 1876 г., в «Дневнике писателя», Достоевский признавался: «Мне и теперь иногда снится это время по ночам, и у меня нет снов мучительнее». Его собственная жизнь стала для него материалом для исследования. В остроге он вспоминал жизнь предыдущую, через 15 лет после возвращения из Сибири — анализировал духовный опыт каторги. В размышлениях о нравственной силе русского народа Достоевский вспомнил один эпизод из острожной жизни, когда он особенно устал от безобразных в пьяном разгуле соседей-каторжан, и, как обычно, решил мысленно «вернуться в детство». Он «пробрался на свое место, против окна с железной решеткой, и лег навзничь, закинув руки за голову и закрыв глаза...» В этот раз ему «вдруг припомнилось почему-то одно незаметное мгновение». В Даровом, оказавшись один в густом кустарнике, 9-летний Федор услышал чей-то крик: «Волк бежит!» Напуганного мальчика успокоил мужик Марей, пашущий на поле. «Встреча была уединенная, в пустом поле, и только Бог, может, видел сверху, каким глубоким и просвещенным человеческим чувством и какою тонкою, почти женственною нежностью может быть наполнено сердце иного грубого, зверски невежественного крепостного русского мужика...» Мимолетный, незначительный для взрослого сознания, эпизод с мужиком Мареем для Достоевского-ребенка стал сильным душевным потрясением. На каторге он помог ему выжить и не утратить веры в свой народ: «Помню, я вдруг почувствовал, что могу смотреть на этих несчастных совсем другим взглядом и что вдруг, каким-то чудом, исчезла совсем всякая ненависть и злоба в сердце моем...»

Фрагмент экспозиции «Достоевский и Сибирь». Одежда каторжника.

В Омске Достоевский жил за плотным тюремным забором: «Случалось, посмотришь сквозь щели забора на свет Божий: не увидишь ли хоть чего-нибудь? — и только и увидишь, что краешек неба да высокий земляной вал, поросший бурьяном, а взад и вперед по валу, день и ночь расхаживают часовые; и тут же подумаешь, что пройдут целые годы, а ты точно так же пойдешь смотреть сквозь щели забора и увидишь тот же вал, таких же часовых и тот же маленький краешек неба, не того неба, которое над острогом, а другого, далекого, вольного неба...» А когда Достоевский ощущал несвободу, не только внешнюю, как в остроге, но и внутреннюю — как было во время его вынужденного пребывания в Европе, или — в Петербурге, когда со всех сторон атаковали кредиторы, и он должен был подписывать кабальные договоры, — он начинал воспринимать окружающий мир довольно мрачно. Омск ассоциировался у него с понятием «тюрьма», поэтому он ему не мог нравиться: «Если б не нашел здесь людей, я бы погиб совершенно...»

К счастью, рядом с Достоевским всегда оказывались благородные люди, принимавшие деятельное участие в его судьбе. В Омске ими были военные и некоторые чиновники Главного управления Западной Сибири. Особое внимание уделял Достоевскому Алексей Федорович де Граве — комендант Омской крепости, который старался оградить писателя-арестанта от тяжелых работ и пытался облегчить его положение.

Фрагмент экспозиции «Достоевский и Сибирь». Карты XIX века.

В остроге, столкнувшись с преступным миром, Достоевский осознал многие отвлеченные понятия — интеллигенция и народ, преступление и наказание, свобода и ее границы, проблемы сильной личности... Все его последующее творчество было посвящено осмыслению этих «вечных вопросов». Здесь, на берегу Иртыша, писатель жил, не теряя надежды на освобождение. Ожидание нового будущего было основным его состоянием на каторге. Свои чувства писатель передаст герою «Преступления и наказания» Родиону Раскольникову: «День опять был ясный и теплый. Ранним утром, часов в шесть, он отправился на работу, на берег реки, где в сарае устроена была обжигательная печь для алебастра и где толкли его. <...> Раскольников <...> сел на складенные у сарая бревна и стал глядеть на широкую и пустынную реку. С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там, в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его. Раскольников сидел, смотрел неподвижно, не отрываясь; мысли его переходили в грезы, в созерцание...»

Фрагмент экспозиции «Достоевский и Сибирь». Витрина с изданиями романов Достоевского

В экспозиции рассказывается о сибирском периоде жизни Достоевского, представлены первое издание «Записок из Мертвого дома», номера журналов «Время», «Отечественные записки», «Русский вестник» с первыми публикациями романов Достоевского и другие материалы. Ценным экспонатом является Евангелие 1823 года издания — точно такая книга была подарена петрашевцам в тобольской пересыльной тюрьме декабристками Н. Д. Фонвизиной и П. Е. Анненковой.