Видеть действительность такой, какой она проявляется в реальной жизни, — этот постулат стал и фундаментом, на котором произошла переоценка приоритетных задач советской внешней политики в 30-е годы. Инициатором перестановки акцентов во всей внешнеполитической стратегии Советского Союза стал Сталин. С начала 30-х годов, а точнее — со времени прихода Гитлера к власти 30 января 1933 г. — реальная международная обстановка стала обретать качественно новые черты и особенности. Причем речь идет не только о ситуации, которая складывалась в Европе, но и в целом в мире. Сталин уже на протяжении многих лет держал руку на пульсе событий и стремился в полной мере учитывать радикально менявшуюся мировую обстановку в своем внешнеполитическом курсе. Он здесь проявлял необходимую гибкость и не боялся подвергать пересмотру прежние руководящие установки, цепляться за которые в принципиально новой фазе мирового развития было бы равносильно политической слепоте. Следует особо подчеркнуть, что именно с этого периода проблемы повседневного руководства внешней политикой страны стали занимать в его деятельности если не приоритетное место, то, по меньшей мере, одно из первых мест. Сталин постепенно выдвигался в качестве одной из ведущих фигур на мировой политической сцене. По своим непосредственным обязанностям он и прежде играл ключевую роль в определении внешнеполитической стратегии государства, в практическом осуществлении конкретных задач, стоявших перед Советским Союзом в международной сфере. Но примерно с середины 30-х годов в связи с фундаментальными переменами на мировой арене объем внешнеполитических задач, решением которых он непосредственно занимался, становился все более внушительным. Соответственно возрастала и его личная роль и личное участие в разработке и осуществлении целей нашей страны на мировой арене. Он чаще стал высказываться по проблемам внешней политики. Начал встречаться лично с видными государственными деятелями иностранных государств, посещавшими Москву. Короче говоря, он активно и весьма эффективно приобщался к сфере деятельности, которую обычно определяют термином дипломатия. Знакомство с текстами его бесед с иностранными представителями — будь то журналисты или государственные деятели — наглядно убеждает в том, что на стезю дипломатии он вступил не новичком, а тем более не учеником или подмастерьем. Его высказывания и оценки отличались четкостью и ясностью в изложении позиции нашей страны по самым различным вопросам, глубиной анализа и умением ухватить и сразу оттенить существо проблемы, о которой шла речь. По сравнению с другими представителями нашей страны, выступавшими на дипломатическом поприще, у вождя было неоспоримое преимущество — он обладал всей полнотой власти и не нуждался в том, чтобы запрашивать какие-либо инструкции и указания относительно рассматриваемых проблем. Со своей стороны, такая свобода действий не только расширяла поле для дипломатического маневра, но и одновременно налагала на него неизбежную обязанность досконально владеть материалом. Поэтому к каждой такой встрече и беседе он тщательно готовился и, читая записи его бесед, невольно приходишь к выводу, что любой вопрос не был для него неожиданностью. К тому же, он обладал в совершенстве умением вникать в суть проблемы, отметая в сторону мелкие и несущественные детали и нюансы. В этой связи представляет интерес его беседа с корреспондентом газеты «Нью-Йорк Таймс», состоявшаяся вскоре после признания Вашингтоном Советского Союза в 1933 году. Само это запоздалое признание наталкивает на некоторые мысли. Ведь если окинуть ретроспективным взглядом многие десятилетия прошлого века, то с удивлением приходиться констатировать, что Соединенные Штаты Америки не признавали Советский Союз более 15 лет. Китайскую Народную Республику они не признавали более 20 лет. Неужели это какая-то досадная случайность или же проявление некоей закономерности? Ведь закрывать глаза на существование самой крупной по территории страны — СССР, а затем и самой многочисленной по населению страны мира — Китая, и делать это на протяжении целых десятков лет — разве это не политическая близорукость или же нечто более серьезное? Ведь дипломатическое признание — это не политический брак по любви или по расчету, а констатация существующей реальности. Согласно международному праву, тот факт, что данная власть осуществляет эффективный контроль над территорией и населением своей страны уже служит достаточным основанием для признания. В Вашингтоне же, как показал исторический опыт, на это смотрят совсем по-другому, ставя во главу угла свои собственные, зачастую явно устаревшие понятия и принципы. Но в конце концов США рано или поздно вынуждены были считаться с фактами реальной жизни. Сталин, касаясь данной проблемы, не стал высказывать какие-то упреки и предаваться бесполезным сетованиям на счет манеры Вашингтона смотреть на мир через призму американского высокомерия и американской ограниченности, соединенных в одно целое. Напротив, он спокойно заметил: «Если речь идёт об отношениях между САСШ и СССР, то, конечно, я доволен возобновлением отношений, как актом громадного значения: политически — потому что это подымает шансы сохранения мира; экономически — потому что это отсекает привходящие элементы и даёт возможность нашим странам обсудить интересующие их вопросы на деловой почве; наконец, это открывает дорогу для взаимной кооперации». Однако он не удержался все-таки от того, чтобы в легком саркастическом свете оценить политику Вашингтона в данном вопросе. При этом он воздал должное своему будущему партнеру по сотрудничеству в войне Ф. Рузвельту. «Рузвельт, по всем данным, решительный и мужественный политик Есть такая философская система — солипсизм, — заключающаяся в том, что человек не верит в существование внешнего мира и верит только в своё я. Долгое время казалось, что американское правительство придерживалось такой системы и не верит в существование СССР. Но Рузвельт, очевидно, не сторонник этой странной теории. Он реалист и знает, что действительность является такой, какой он её видит». Видеть действительность такой, какой она проявляется в реальной жизни, — этот постулат стал и фундаментом, на котором произошла переоценка приоритетных задач советской внешней политики в 30-е годы. Инициатором перестановки акцентов во всей внешнеполитической стратегии Советского Союза стал Сталин. Каждый прошедший год и каждый месяц все больше обнажали главную тенденцию развития международных отношений той поры — стремительное возрастание опасности новой мировой войны. Причем в Москве полностью отдавали себе отчет в том, что эта опасность не только не минует Советский Союз, но, больше того — она коснется его самым прямым и непосредственным образом. Из этой аксиомы исходил Сталин, определяя стратегию и тактику советской внешней политики в тот период.