ДАЖЕ В САМЫХ БЕЗНАДЕЖНЫХ СИТУАЦИЯХ, ГОСПОДЬ УТЕШАЕТ СВОИХ!

"Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены; и душа моя сильно потрясена; Ты же, Господи, доколе? Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей, ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя? Утомлен я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою. Иссохло от печали око мое, обветшало от всех врагов моих. Удалитесь от меня все, делающие беззаконие, ибо услышал Господь голос плача моего, услышал Господь моление мое; Господь примет молитву мою. Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои; да возвратятся и постыдятся мгновенно." (Пс 6:2-11)
Давид, пораженный десницей Божией, и признав, что по своей вине спровоцировал Божий гнев, чтобы обрести облегчение, просит простить его грехи и вместе с тем плачет о том, что, если будет взят от среды, утратит возможность славить Бога. Затем, вновь обретя упование, он превозносит благодать Божию и обращает речь к своим врагам, радовавшимся его злоключениям.
2. Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня.
Хотя зло, случившееся с Давидом, вполне вероятно, исходило от людей, псалмопевец разумно считает, что имеет дело с Самим Богом. Ибо у тех, кто не сразу вспоминает о своих грехах и не чувствует, что заслуживает гнев Божий, скорби со временем только возрастают. Однако же, мы видим, каким тугодумием страдают все в этом вопросе. Все вопиют о своем несчастье, но едва ли каждый сотый думает о том, Чьей рукой поражен. Поэтому, откуда бы ни исходили наши злоключения, научимся тут же обращать свои помышления к Богу и признавать Его Судьей, призывающим нас на Свое судилище, если мы сами добровольно не упреждаем Его суд.
Но, коль скоро люди, вынужденные признать, что разгневали Бога, скорее, начинают нечестиво жаловаться, нежели обвинять самих себя и свои грехи, следует отметить, что Давид не просто возводит к Богу все претерпеваемое им зло, но также признаёт, что получает за свои грехи справедливое воздаяние. Ибо он не спорит с Богом, словно оскорбленный Его беспричинной жестокостью, но, приписывая Богу роль обличителя и карателя, желает только умерить свою кару и тем самым признаёт, что Бог — воистину праведный Мститель. Впрочем, согласившись, что наказывается по праву, Давид молит не применять к себе закон во всей его суровости. Давид не желает избежать наказания совершенно, что было бы несправедливо и, скорее, вредно, чем полезно для него самого, но ужасается лишь такого гнева Божия, который грозит гибелью грешникам. Ибо гнев и ярость здесь косвенно противопоставляются отеческому легкому наказанию, как явствует и из слов Иеремии, (Иер 10:24): «Наказывай меня, Господи, но по правде, не во гневе Твоем...»
Бог называется гневающимся на грешников всякий раз, как насылает на них кару, но называется так в особенном смысле. Ведь порой Он не только дает им в какой-то степени вкусить сладость Своей благодати, смягчающей страдания, но и, умеряя само наказание и благостно протягивая руку, являет Себя им воистину умилостивленным. Однако, поскольку нам необходимо ужасаться всякий раз, как Бог выступает в роли мстителя за преступления, Давид не без причины, рассуждая с точки зрения плотского разума, боится гнева и ярости Божией. Итак, смысл заключается в следующем: я признаю, Господи, что достоин полного изничтожения с Твоей стороны, но, поскольку я не в силах вынести Твою суровость, не поступай со мной по заслугам, но прости мои грехи, которыми я вызвал Твой гнев.
Итак, научимся всякий раз, как нас гнетут скорби, по примеру Давида прибегать ко врачевству примирения с Богом, коль скоро не стоит надеяться на то, что нам будет хорошо без Его благоволения. Отсюда следует, что злоключения будут постоянно преследовать нас, доколе Бог не отпустит нам грехи.
3. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены; 4. и душа моя сильно потрясена; Ты же, Господи, доколе?
3) Помилуй меня. Коль скоро Давид молит Бога о милости, отсюда хорошо видно, что словами «гнев» и «ярость» он обозначает не суровость и крайнюю жестокость, а тот суд, который Бог вершит над отверженными, не щадя их милостиво как Своих чад. Ведь, если бы Давид жаловался на несправедливо тяжкое наказание, он сказал бы так: будь умеренным Сам, дабы наказание Твое не превосходило тяжесть моего греха. Поэтому, прибегая к одному лишь милосердию Божию, Давид показывает, что желает лишь того, чтобы с ним обращались не по его заслугам.
И чтобы еще больше склонить Бога к прощению, псалмопевец свидетельствует, что почти исчах. Ибо Давид (как я говорил прежде) называет себя немощным не потому, что болеет, а потому что сломлен и приведен в отчаяние. Поскольку же, как нам известно, цель Бога, которую Он преследует, наказывая нас, состоит в том, чтобы мы смирились, как только почувствуем Его розгу, дверь для милосердия Божия остается полностью открытой. Добавим к этому, что, коль скоро именно Божие дело — исцелять немощных, воздвигать лежащих, укреплять шатающихся и возвращать жизнь умершим, — одной этой причины достаточно нам для того, чтобы, находясь в беде, просить у Бога благодати. Поскольку же Давид свидетельствует, что надежда на спасение заключается в одном лишь милосердии Божием и публично оплакивает свою уничиженность, он тем самым, прося у Бога исцеления, соединяет с причиной происходящее из нее следствие. И этого порядка надо придерживаться и нам, дабы мы, прося у Бога то или иное благо, знали, что все это проистекает из источника незаслуженной благости Божией, и что от наказания мы избавляемся лишь тогда, когда Бог решит нас помиловать.
Ибо кости мои испуганы. Давид подтверждает сказанное мною ранее: из тяжести своих злоключений он черпает надежду на облегчение. Ибо Бог тем более готов помочь несчастным, чем яснее видит их нужду и бедственное состояние. Далее, Давид приписывает костям страх не потому, что они наделены разумом, а потому что от силы страданий Давида сотрясается все его тело. И Давид говорит здесь не о нежной плоти, а о костях, давая этим понять, что в нем вострепетало даже самое крепкое и прочное. Затем псалмопевец указывает на причину этого, говоря, что сильно испугалась также его душа. Ибо союз «и», на мой взгляд, должен пониматься как указывающий на причину. Давид как бы говорит: моя внутренняя сердечная тревога столь тяжка и невыносима, что приводит в волнение все тело. Ибо я не согласен понимать под душою жизнь, да и с контекстом это вяжется весьма слабо.
4) Ты же, Господь, доколе? Это неполное предложение способно выразить силу страданий, сдавливающих не только душу, но и горло, и как бы прерывающих речь посередине. Но смысл этой обрывистой речи двойственен. Некоторые думают, что здесь подразумевается фраза: будешь поражать меня или наказывать меня. Другие дополняют по-другому: доколе Ты будешь отлагать Свою милость? Но тут же приводимая причина делает более вероятным второй вариант толкования. Я имею в виду отрывок, где Давид просит Господа на него воззреть.
Итак, Давид жалуется на то, что ныне покинут Богом, или на то, что Бог вовсе на него не смотрит, подобно тому как Бог кажется далеким от нас всякий раз, как не видна Его помощь или благодать. И Бог по снисхождению Своему позволяет нам торопить Его оказывать нам помощь. Но когда мы жалуемся на промедление, дабы желание и страдание наши не усиливались сверх меры, все следует оставлять на усмотрение Самого Бога и согласиться с тем, что подходящее время для помощи определяет именно Он.
5. Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей, 6. ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя?
5) Обратись, Господи. Ранее Давид плакал о том, что рядом с ним нет Бога. Теперь же он просит Бога, чтобы Он дал знак Своего присутствия. Ибо наше счастье заключается в том, что Бог на нас взирает; и мы думаем, что Бог далек от нас, если Он не являет нам Свою заботу. И наконец, из этих слов мы делаем вывод, что Давид тогда подвергался крайней опасности. Ведь он просит исхитить свою душу как бы из челюстей смерти и просит вернуть себе спасение. Однако о болезни нет никакого упоминания. И поэтому не буду судить о том, какого рода скорби подвергался Давид. Впрочем, здесь он еще раз подтверждает то, что уже говорил во втором стихе о милосердии Божием: Давид надеется получить избавление только от Бога, а не откуда-либо еще. Поэтому люди никогда не найдут врачевства от своего несчастья, доколе, забыв о своих заслугах, упованием на которые они прежде себя обманывали, не научатся прибегать к незаслуженной благости Божией.
6) Ибо в смерти нет... Бог, все ниспослав нам даром, взамен требует лишь того, чтобы мы помнили о Его благодеяниях. И к этой благодарности относятся слова Давида о том, что в смерти нет памятования о Боге, и в могиле нет Его прославления. Он имеет в виду, что, если благодать Божия спасет его от смерти, он будет благодарен и памятлив. И при этом Давид плачет о том, что такой возможности его лишат, если он будет взят от среды. Ибо в этом случае он больше не будет жить среди людей, чтобы славить имя Божие.
Далее, некоторые необоснованно и невежественно делают вывод, что мертвые лишены всяческих чувств и представляют собой полное ничто. Ведь здесь идет речь только об ответной проповеди благодати Божией, о проповеди, в которой упражняются живые люди. Ибо мы знаем, что мы помещены на земле как раз для того, чтобы едиными устами и в едином согласии славить Бога, что именно в этом и состоит цель нашей жизни. Так вот, хотя смерть и полагает конец подобной проповеди, отсюда не следует, что души верующих, лишенные тел, также лишены и разумения, и что они не испытывают к Богу вовсе никаких чувств. Добавим к этому, что Давид уже отнес свою возможную смерть к суду Божию, ибо эта смерть заставила бы его замолчать и не воспевать Богу хвалу. Ведь, коль скоро только благость Божия, постигнутая разумом, отверзает наши уста для восхваления, там, где нет радости, там должна прекратиться хвала. Поэтому нет ничего удивительного в том, если говорят, что гнев Божий, наполняющий нас страхом, угашает прославление Бога.
И таким образом разрешается другая трудность: почему Давид столь сильно ужасается смерти, словно вне мира сего не остается вообще никакой надежды? Ученые мужи приводят три причины, по которым отцы, жившие во времена закона, обуревались столь сильным страхом смерти. Первая заключалась в том, что до пришествия Христова благодать Божия еще не была явлена открыто, и слабую надежду на будущую жизнь давали только смутные и неясные обетования. Вторая — в том, что земная жизнь, в которой Бог объявил Себя их отцом, была сама по себе желанна. Третья причина — в том, что отцы опасались, как бы после их смерти не произошло какой-либо перемены в религии. Однако все эти причины не кажутся мне достаточно убедительными. Ибо душа Давида не всегда мучилась одним и тем же страхом. Достигнув полноты дней, он вполне спокойно предал свою душу в десницу Божию.
Что же касается второй причины, то она относилась бы не только к отцам, но и к нам, коль скоро отеческая любовь Бога проявляется больше, если еще в этой жизни подтверждается наглядными свидетельствами. Я же (как говорил выше) вижу в жалобе Давида нечто иное, а именно: чувствуя, что над ним занесена карающая десница Божия, Давид убоялся настолько, что почти совершенно оцепенел. И то же самое следует сказать о Езекии: он молился об избавлении не просто от смерти, но от гнева Божия, и притом весьма особого и необычного (Иер 38:3).
7. Утомлен я воздыханиями моими: каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою. 8. Иссохло от печали око мое, обветшало от всех врагов моих.
Хотя в этих выражениях мы видим гиперболу, все же Давид не преувеличивает свою скорбь, подобно поэтам, а истинно и просто говорит о том, сколь она тягостна и жестока. Всегда надо помнить о следующем: Давид страдал столь сильно не от телесных злоключений, а от того что, думая о враждебности к себе Бога, как бы лицезрел отверстый перед собой ад. А подобная печаль превосходит собой все остальные. И насколько искренне каждый привержен Богу, настолько же жестко его поражает Божий гнев. Именно поэтому святые, наделенные редким мужеством, показывают в этом отношении особую чувствительность. И ощутить на собственном опыте то, что здесь говорит о себе Давид, нам мешает не что иное, как оцепенелость нашей плоти. Те же, кто даже посредственно испытал на себе, что значит бороться со страхом вечной смерти, не найдут в этих словах никакого преувеличения. Поэтому будем знать, что Давид, исполненный возникшим в его совести страхом, мучился в себе далеко не обычным образом и лежал почти бездыханным.
Что же касается отдельных слов, то пророк говорит о затмении потому, что душевная скорбь легче всего передается глазам и наилучшим образом видима именно в них. Поскольку глагол עתק, переведенный мною как «состарилось» и означающий иногда «уходить со своего места», некоторые толкуют так, что у Давида исчезло или ослабло зрение. Другие понимают это место так, что глаза Давида затуманились, поскольку опухли от плача. Мне же кажется проще первое толкование: Давид жалуется на то, что у него, словно у старца, глаза перестали исполнять подобающее им служение. Из слов же «каждую ночь» мы выводим, что Давид иссыхал от скорби, но все же не прекращал молиться.
9. Удалитесь от меня все, делающие беззаконие, ибо услышал Господь голос плача моего, 10. услышал Господь моление мое; Господь примет молитву мою. 11. Да будут постыжены и жестоко поражены все враги мои; да возвратятся и постыдятся мгновенно.
Передав в десницу Божию все свои скорби и страдания, Давид в некотором смысле облекается теперь в новую личину. Без сомнения, до обретения подобного упования он страдал весьма долго, поскольку недавно мы читали о том, что он рыдал и плакал многие ночи подряд. А теперь, чем тягостнее было для него ожидание, тем более горячо ободряет он себя к воспеванию своего триумфа. Обращая речь к врагам, Давид хочет сказать, что не последнюю роль в его искушении играли нечестивые, поносившие его как безнадежного и погибшего человека. Мы знаем, сколь разнузданно восстает их гордыня и жестокость на детей Божиих, когда нечестивые видят их согбенными под ношею креста.
Впрочем, этот отрывок учит нас тому, что для благочестивых единственным светом в жизни является благодать Божия. Как только Бог выказывает некие признаки Своего гнева, благочестивые не только пугаются, но и погружаются во мрак смерти. И наоборот, когда они видят Бога умилостивленным, к ним тут же возвращается жизнь. Отметим: Давид трижды повторяет то, что его молитвы услышаны. Этим он свидетельствует, что его избавление угодно Богу. Он укрепляет себя упованием на то, что не напрасно прибег к помощи Божией. Так и нам, если мы хотим получить от наших молитв какой-то плод, надо твердо постановить, что Бог не глух к нашим желаниям.
Словом же «плач» Давид обозначает не только пламенность и пыл, но и намекает на то, что предавался тогда рыданию и слезным жалобам. Также следует отметить уверенность и спокойствие Давида, обретенные им от осознания благоволения Божия. Отсюда мы узнаём, что всем в этом мире можно пренебречь, если мы убеждены в том, что Бог нас любит. Одновременно мы понимаем и то, что именно значит Его отеческая к нам любовь. Наречием же «внезапно» Давид хочет сказать следующее: когда положение благочестивых кажется безнадежным, Бог паче всякого чаяния избавляет их от опасности. И, приводя расстроенные дела в порядок, Бог тем самым еще ярче являет Свою чудесную силу.