ПРИЗРАК НА ФОТОКАРТОЧКЕ: СТАРЕЦ ПАИСИЙ И КРИК ДУШИ, ЗАПЕРТЫЙ В ЭМУЛЬСИИ

На Афон, к келье старца Паисия, приехала одна семья. Они были убиты горем. Их молодого, красивого сына несколько месяцев назад зверски убили. Мир для них рухнул. Они сделали большую, красивую фотографию сына в рамке, поставили ее в красный угол, зажигали перед ней лампаду и молились о его упокоении.
Но покой не наступал. Ни им, ни, видимо, ему.
По ночам в их доме начали происходить странные, жуткие вещи. Они слышали плач. Иногда — отчаянный, полный ужаса крик, тот самый крик, который их сын, должно быть, издал в последнюю минуту своей жизни. Вещи падали с полок.
Присутствие невидимого страдания было почти осязаемым. Они думали, что это душа их несчастного мальчика не может найти покоя и пытается связаться с ними.
Они приехали к старцу Паисию как к последней надежде. Они показали ему ту самую фотографию в рамке.
Старец взял фотографию. Он не смотрел на изображение. Он закрыл глаза и, казалось, прислушивался к ней, как врач прислушивается к дыханию пациента. Его лицо стало серьезным и скорбным.
Он долго молчал. А потом произнес слова, которые повергли семью в шок. Он сказал не то, чего они ожидали.
«Душа вашего сына не в аду. Он не был злым человеком, и Бог принял его как мученика. Но он и не в Раю. Он застрял. Он не может уйти».
«Почему, отче?!» — вскричала мать. — «Мы молимся за него каждый день! Мы ставим свечи!»
Старец Паисий посмотрел не на них. Он посмотрел на фотографию.
«Да. Вы молитесь за него. Но вы его не отпускаете. Вы его держите».
«Как?! Мы же любим его!»
«Да, — тихо ответил старец. — И в своей любви вы совершаете страшную вещь. Скажите, вы простили его убийцу?»
Семья замерла. Лицо отца окаменело.
«Никогда! — прорычал он. — Я каждый день молю Бога, чтобы он горел в аду вечно!»
«Вот, — сказал старец. — В этом и есть причина. Ваша ненависть к убийце сильнее вашей любви к сыну. Ваша ненависть — это яд. И этим ядом вы пропитали все вокруг. Вы превратили его фотографию из окна в вечность в ловушку для его души.»
Он объяснил им вещь, от которой у них потемнело в глазах. Тот крик, который они слышат по ночам, — это действительно крик их сына. Но он кричит не потому, что ему плохо там.
Он кричит потому, что он, находясь уже там, за гранью, вынужден снова и снова переживать свой ужас и смерть, притягиваемый обратно, в наш мир, магнитом вашей неумолимой ненависти.
Ваша ненависть стала цепью, которая приковала его к моменту его смерти. Ваша «молитва» стала тюрьмой. И крик, который вы слышите, — это его крик «Отпустите! Простите! Дайте мне уйти!»
Он не был призраком. Он был пленником. Пленником вашей собственной «любви», отравленной ядом непрощения.
«Что же нам делать, отче?» — прошептала мать, заливаясь слезами.
Ответ старца был простым и страшным в своей евангельской радикальности.
«Возвращайтесь домой. Уберите эту фотографию. Перестаньте молиться о нём. Начните молиться за убийцу. Молите Бога о прощении для того, кто лишил вас сына.
И когда вы найдете в себе силы простить его по-настоящему, от всего сердца... ваш сын обретет покой. И вы тоже».
Это казалось невозможным. Противоестественным. Но они были на краю безумия, и они послушались.
Вернувшись домой, они начали эту страшную, мучительную работу. Сначала сквозь скрежет зубов, потом через слезы, они стали молиться за того парня, которого ненавидели больше всего на свете. Они просили у Бога не мести, а милости для него.
И по мере того, как лёд в их сердцах таял, ночные крики в их доме становились тише. А потом, в одну из ночей, прекратились совсем.
В доме воцарилась тишина. Не мертвая, а умиротворенная. Глубокая, благодатная тишина.
Их сын был наконец свободен.
© Сергий Вестник