КНЯЗЬ-ГРАДОСТРОИТЕЛЬ

Потому поистине всех городов славнее, имеющий
всечестное твое тело, и весело играешь воспевая
похвалы, как будто бы второе небо на земле
воистину показалось, Матери Господа церкви
божественной, в которой воистину твое тело
лежит, как солнце вселенную освещает.
Слово на обновление Десятиной церкви
Среди «шестокрыльцев» Ростиславова гнезда второе место после Рюрика по праву должен занять князь Давыд Ростиславич –
один из персонажей «Слова о полку Игореве», гениального литературного памятника XII века. Давыда Ростиславовича неизвестный
автор также удостоил своим вниманием, сделав это, очевидно, потому, что тот был заметной фигурой на общественно-политическом
поле Древней Руси. Пожалуй, среди тогдашних властителей русского Средневековья и даже среди своих братьев Давыд более всех
заслужил право называться смоленским князем. Во-первых, он родился и вырос в Смоленске. Его детство и юность прошли в этом
«богоизбранном граде», опекаемом самой Богородицей Одигитрией,
икону которой во все времена хранили здесь и берегли как зеницу
ока (она была установлена ещё Владимиром Мономахом на иконостасе выстроенной им кафедральной соборной церкви). Юный
князь рос под нежным, ласковым небом среднерусской полосы. Вовторых, свой жизненный путь он завершил также в Смоленске.
Отец Давыда, великий князь Ростислав Мстиславич, ещё отроком отправил его в 1154 году княжить в Новгород Великий.
Новгородцы на первых порах приняли его недоверчиво, посадили
сначала княжить в Торжок, а затем, в 1157 году, всё же позвали
98
в славный город древнерусской вольницы. В 1161 году, как утверждает Ипатьевская летопись, не выдержав борьбы, которую вели
между собой Ростиславичи с Андреем Боголюбскиим, Давыд вынужден был покинуть свой княжеский посад. Его «пусти Смоленску к Романови», к старшему брату, который там княжил [III. 510].
В 1165 году Давыд Ростиславич уехал из Смоленска, чтобы
княжить в Витебске. И там он принял самое активное участие
в сложнейшей междоусобной борьбе, которая велась за княжение
в Полоцке. Затем летопись сообщает о нём уже как о князе вышгородском, участвовавшем в ожесточенной борьбе за «золотой»
киевский стол, который занимал до самой смерти его отец, Ростислав Мстиславич, а потом братья, Роман и Рюрик. Главным противником Ростиславичей выступал тогда черниговский князь Святослав, который в «Слове о полку Игореве» произносит «золотое
слово со слезами смешанное». Хотя по отношению к Давыду и его
братьям он не проливал слёз, как по поводу разбитого в его дерзком походе против половцев князя Игоря. Напротив, он поступал
всегда несправедливо, подчас коварно и даже подло, без всяких
слёз и сожаления. В связи с этим выдающийся историк XIX века
С. М. Соловьёв полагал, что великому киевскому князю Святославу не нравилось близкое соседство Ростиславичей, которыми он
был окружён на «золотом» столе. Особенно он не выносил Давыда,
обладавшего твёрдым характером и решительным нравом. И он замыслил прежде всего избавиться от него, а потом и вообще от опеки
Ростиславичей. Первой жертвой он избрал именно Давыда. В то
время, когда тот в лодке беззаботно ловил рыбу в Днепре, Святослав прибыл на охоту и расположился напротив, на черниговской
стороне реки. Случай показался ему чрезвычайно удобным для исполнения своего коварного замысла: посоветовавшись только с княгинею да Кочкарем, любимцем своим, не сказавши ничего другим
боярам, он переправился через Днепр и ударил стан Давыда, рассуждая так: «Схвачу Давыда, Рюрика выгоню из Киева, завладею один со своими братьями Русскою землею». Но его замысел
не удался: Давыд с женою успели сесть в лодку и отплыть от берега, неприятельские стрелы не достали их.
Захватив дружину и стан Давыда, Святослав отъехал к Вышгороду, где тогда тот княжил, и, проведши под городом ночь, стал искать повсюду князя, но так и не нашёл. После долгих и безуспешных поисков он отправился на восточный берег Днепра, сказавши
своим людям: «Теперь уже я объявил свою вражду Ростиславичам,
нельзя мне больше оставаться здесь». Прибыв в Чернигов, он созвал сыновей, всю свою младшую братию, собрал все силы Черниговской волости и всю дружину и стал говорить им: «Куда нам
99
ехать? В Смоленск или в Киев?» На это отвечал ему двоюродный
брат, северский князь Игорь, главный герой «Слова о полку Игореве»: «Батюшка! Лучше была бы тишина, но если уже так случилось, то дал бы только бог тебе здоровья».
Между тем Давыд Ростиславич, спасшись от плена, которым угрожал ему Святослав, прибежал в Белгород, к брату Рюрику. Тот,
узнав, что Киев оставлен Святославом, поехал туда и сел на столе
отцовском и дедовском, но, предвидя предстоящую длительную
и бесперспективную борьбу, стал набирать союзников. Он послал
за князьями луцкими, сыновьями Ярослава – Всеволодом Ингварем, призвал их к себе. Послал также за помощью к галицкому
князю Ярославу, а брата Давыда отправил в Смоленск на помощь
к Роману, который там княжил. На дороге он встретил гонца с вестью о смерти Романа. Давыд со слезами продолжал путь, при въезде в Смоленск был хорошо встречен духовенством и всеми горожанами и занял место брата. Летописец говорит, что об умершем
Романе плакали тогда все смоляне, вспоминая его доброту и добросердечие. Княгиня его, стоя у гроба, причитала: «Царь мой добрый,
кроткий, смиренный и правдивый! Вправду дано было тебе имя Роман, всею добродетелью своею похож ты на святого Романа (т. е.
Бориса, первого русского святого); много досад принял ты от смольнян, но никогда не видела я, чтоб ты мстил им злом за зло». Летописец, повторяя её слова, подтверждает, что смоленский князь и в
самом деле был необыкновенно добр, честен и правдив.
Похоронив брата и заняв его место, Давыд Ростиславич стал
думать о защите своего княжества, потому что оставшиеся в Чернигове Ярослав и Игорь, не видя ниоткуда нападения на свою волость, решили сами завоевать Смоленск. Они пригласили половцев и пошли с ними и своими дружинами к Друцку, намереваясь
сместить Глеба Рогволодовича, союзника Ростиславичей, который
княжил там.
Давыд со всеми полками союзников прибыл к нему на помощь.
Он хотел дать сражение до прихода Святослава из Новгорода.
Ярослав с Игорем не начинали битвы без Святослава, выбрали
выгодное положение на берегу Дручи и стояли всю неделю, перестреливаясь через реку. Как только явился Святослав, они построили гать на Друче, чтобы перейти реку и ударить войска Давыда
и Глеба. Однако смоленский князь по странной и непонятной причине не захотел биться и ушёл в свою вотчину. Святослав пожёг
предместья Друцка, но тоже не стал медлить под городом и, отпустив новгородцев, пошёл в Рогачёв, а из Рогачева по Днепру поплыл в Киев. Тогда как Игорь с половцами, уйдя ранее, уже дожидался его напротив Белгорода.
100
Услыхав о приближении Святослава, Рюрик выехал из Киева
в Белгород и отправил войско против половцев, которые с северским князем Игорем расположились станом у Долобского озера.
Половцев было много. Они беспечно отдыхали, не расставив даже
сторожей, надеясь на силу свою и на Игорев полк.
Чёрные клобуки, воевавшие на стороне Рюрика, ослушались
приказа русского воеводы и бросились на половцев. Врезались
в их стан, но были отброшены назад и в бегстве смяли черниговскую дружину, которая также обратилась в бегство, а за нею и сам
князь.
Рюрик воспользовался этою непредвиденной и неожиданной
победой, чтобы получить выгодный мир у Святослава, у которого
не надеялся отнять старшинство. Святославу также не хотелось
ещё раз выезжать из Киева, и он обрадовался предложению Рюрика, который уступал ему старшинство и Киев, а себе взял всю
«Русскую землю», т. е. остальные города Киевской волости. Мир
был скреплён двойным родственным союзом: один сын Святослава,
Глеб, женился на Рюриковне, а другой, Мстислав, – на свояченице
Всеволода. Святослав и Рюрик отныне стали вдвоём управлять Киевской землей, образовав своего рода тандем.
В острой борьбе за Киевский престол решающую роль в это
время играл Андрей Боголюбский, великий князь Северной Руси,
который не любил Ростиславичей, особенно твёрдого по характеру, упрямого и рассудительного Давыда. Ведь тот когда-то решительно изгнал его сына Мстислава с новгородского княжения.
Теперь, в 1177 году, князь Боголюбский потребовал, чтобы Давыд
Ростиславич вообще покинул Русскую землю. И тот, понимая великую силу владимиро-суздальского князя, вынужден был уехать
в Галичину, к Ярославу Владимировичу Осмомыслу, о котором автор «Слова о полку Игореве» сказал, подчеркнув его могущество
и огромный трезвый ум:
Галичкы Осмомысле Ярославе!
Высоко седиши
на своем златокованнем столе,
подпер горы Угоркыи
своими железными плъкы…
Ярослав Осмомысл любезно принял у себя Давыда. Через некоторое время внезапная загадочная смерть Андрея Боголюбского
сняла опалу с Давыда, и тот снова вернулся на прежнее место.
Но в 1177 году во время нападения половцев на русские земли он
потерял доверие братьев своих, допустив явную оплошность: он
101
опоздал к сбору русичей, что вызвало острое недовольство среди
Ростиславичей. Правда, он догнал их и поспешил вместе с ними
за уходящими от преследования половцами. Однако те, обратившись, неожиданно напали на русскую рать и разгромили её. Русские князья остались в живых, затворившись в городе Ростовце,
но потеряли очень много своих воинов. Наверное, это событие имел
в виду автор «Слова о полку Игореве», когда писал:
Не ваю ли вои
злачеными шеломы по крови плаваша?
Не ваю ли храбрая дружина
рыкают акы тури,
ранены саблями калеными
на поле незнаеме? [5. 22].
Большинство походов, в которых участвовал Давыд, были удачными и победоносными, но случалось и обратное: приходилось,
как в этом случае, спасаться бегством от смерти, переживать горечь поражения. Верный своему основному художественному
принципу – «писать по былинам сего времени», – автор «Слова»
выразил ёмкой метафорой (о плавающих в крови шеломах) разыгравшуюся тогда трагедию. Представленная картина действительно
создаёт впечатление чего-то ужасного, страшного, трагического.
Так поняли этот эпизод в «Слове» многие переводчики, например
Н. А. Заболоцкий, который этот трагический мотив выразил особенно убедительно:
Вы, князья, буй-Рюрик и Давид!
Смолкли ваши воинские громы
А не ваши ль плавали в крови
Золотом покрытые шеломы?
А не ваши ль храбрые полки
Рыкают, как туры, умирая
От калёной сабли, от руки
Ратника неведомого края? [1. 215].
Расшифровка этого поэтического образа древнерусского литературного памятника вообще содержит в себе много интересного,
важного и в то же время загадочного.
Можно припомнить и привлечь ряд других драматических эпизодов, свидетелем и участником которых был Давыд Ростиславич. Так, зимой 1160 года князь Изяслав, приведя большие силы
половцев, чтобы расправиться со своими противниками, «идее
102
на Смоленьскую волость <…> и повоевавъ, и тамо много зла створиша половцы, взщяша душ боле тмы, а иные изсекоша» [3. 348].
Это страшное событие, когда половцы увели в плен более десяти
тысяч смолян, а остальных, подвернувшихся под руку, «иссекоша»,
могло ассоциироваться у автора произведения с плавающими
в крови «шеломами». Юные Давыд и брат его Рюрик участвовали
в этой битве. Поражённые ужасным зрелищем столь массового избиения русских воинов, они, безусловно, запомнили его и в течение
всей жизни своей мстили поганым половцам.
Академик Б. А. Рыбаков в монографии «”Слово о полку Игореве” и его современники» назвал Давыда отрицательным героем,
имея в виду то, что тот дважды подводил братьев Ростиславичей
в решающие моменты их борьбы против половцев и других супротивников. В первый раз это произошло в мае 1176 года, когда половцы напали на Русскую землю и разграбили 6 берендейских городов. Во второй раз – в 1185 году, когда, разбив войско Игоря
Святославича и его союзников, половцы двумя потоками разлились
по русской земле, разграбили и опустошили многие города и веси.
Именно тогда между Рюриком и Давыдом произошла решительная
размолвка, которую зафиксировал автор «Слова о полку Игореве»
в меткой метафоре:
Сего бо ныне сташа стязи Рюриковы,
а друзии – Давыдовы,
бо розно ся им хоботы пашуть [5. 26].
Ипатьевская летопись повествует о том, что после поражения
и пленения Игоря половцы во главе с ханом Кончаком двинулись
на Киев. Святослав с Рюриком поспешили навстречу. Послали
за Давыдом, который вскоре прибыл с дружиной из Смоленска.
Половцев сразу обнаружить не удалось, так как маршрут их движения не был известен. Они нападали на русские города и села,
грабили и разоряли их, но после этого пути половцев были непредсказуемы для преследовавших их русичей. Значительная часть дорогого времени ушла на поиски главных половецких сил. Дойдя
до Треполя, «смоляне же почаша вечь деяти, рекуще: „Мы пошли
до Киева, да же бы была рать, билися быхомъ; нам ли иное рати
искати, но не можемъ уже ся есмы изнемогле. Святослав с Рюриком и со инеми помочьми влегоше во Днепре противу половцев, а
Давыд возвратися опять со смольнянами“» [3. 436].
В. Н. Татищев, ссылаясь на другие летописные источники, сообщает об этом событии примерно так же. По его словам, Давыд, стоявший у Треполя, должен был пойти к Переяславлю, осаждённому
103
половецким ханом Кончаком, но не пошёл, сославшись на то, что
он пришёл защищать Киев, но смоляне не встретили половцев,
устали в их поисках, во всем издержались, повернули и ушли домой.
Вполне уместен вопрос о том, почему же Давыд Ростиславич
уклонился от битвы. О союзе смоленского князя с Кончаком не может быть и речи. Видимо, другая причина заставила его вернуться
в Смоленск, не приняв битвы.
Чтобы в какой-то мере ответить на эти вопросы, приходится
снова обратиться к летописи и «Слову о полку Игореве», то есть
к тому времени, когда после смерти Андрея Боголюбского обострилась борьба за овладение киевским «золотым» столом между черниговскими и смоленскими князьями. На стороне Святослава против
Рюрика и Давыда выступил и Игорь – главный персонаж «Слова
о полку Игореве». В 1181 году он вместе с половцами пошёл против витебского и полоцкого князей. Давыд встал на защиту соседей.
Подкрепление прислал Рюрик. Поход Игоря закончился печально.
В. Н. Татищев сообщает, что Игорь Святославич и половецкий хан
Кончак, «бросясь в ладью, ушли к Городцу и в Чернигов». В этой
битве были пленены многие половецкие ханы и воеводы, «яко ихъ
от 9000 не спаслося ни трети. Русских же пленников, бывших в руках их, более 2000 освободили» [6. 126].
Так развивались события накануне Игорева похода 1185 года.
Только лишь менее чем за два года до него Ольговичи примирились с Ростиславичами. Святослав женил своего сына на дочери
Рюрика. Именно с этого времени боевые стяги Рюрика и Давыда
уже не развевались на ветру рядом. «Розно ся имъ хоботы пошуть», – как образно выразился автор «Слова».
На призыв Святослава в 1184 году выступить против волжских
болгар Давыд сам не откликнулся, а послал своего сына со смоленским полком. В двух последующих походах против половцев он
тоже не участвовал. По всему видно, что он затаил обиду на Святослава, который хотел его коварно убить, и на брата Рюрика, породнившегося с его врагом. На защиту Киева в 1185 году он прибыл без всякого желания, подчинившись двум великим киевским
князьям. Когда половцев не удалось обнаружить, он, воспользовавшись этим фактом, возвратился обратно в Смоленск. И никакой
измены он не совершил. К тому же половецкие орды были вскоре
рассеяны.
У себя дома Давыд Ростиславич пользовался большим уважением. Его любимым делом было благоустройство города, строительство новых жилищ и храмов. При нём Смоленск превратился в «каменный город». Князь стремился не только расширить и украсить
104
его, но и повысить его политический и церковный авторитет среди
других городов.
Как только он впервые прибыл в Смоленск на княжение, у него
возникла «дерзкая» идея. Он собирался тайно вывезти святые
мощи первых русских святых Бориса и Глеба из Вышгорода, где
он был князем, в Смоленск, чтобы укрепить его статус в православном мире. Тем более что оставшийся там сын его не мог ему
воспрепятствовать. Перевезя раки с останками святых братьев,
Давыд Ростиславич, тайно от всех и даже от самого себя, лелеял
мысль лечь после смерти рядом с ними. Поэтому в Борисоглебском
монастыре на Смядыни была выстроена такая же церковь, как и в
Вышгороде, куда и поместили раку с останками привезённых в августе 1181 года братьев. Однако что-то помешало князю. Видимо,
не дали согласие духовные отцы. Поэтому через некоторое время
смоленский князь предпринял новое строительство на Смядыни.
По его инициативе была построена церковь архангела Михаила,
получившая мирское название – Свирская. Это самое изящное архитектурное сооружение древнего Смоленска. По предположению,
в её склепе и был похоронен Давид, князь смоленский. Где-то в начале XX столетия гробницу вскрыли и разграбили. Искали золотые
вещи, которых не было, так как перед кончиной Давыд принял монашеский сан, то есть никаких драгоценностей класть в гроб не полагалось.
Перенесение гробниц с останками Бориса и Глеба из Вышгорода
в Смоленск произошло через год после приезда Давыда в Смоленск, что и подтверждает особая повесть своим содержанием.
С нею перекликается записанная на Смоленщине В. Н. Добровольским духовная песня-поэма о Борисе и Глебе. Смоляне, как
видно из этих произведений, глубоко чтили память святых братьев.
«В дни торжеств и бед народных» они под их хоругвями совершали крестные ходы. Такой крестный ход состоялся в XIII веке,
при святом Авраамии, когда Смоленщину охватила засуха. Смоляне молились Богу, чтобы он дал дождь. В повести указаны точные даты происходивших на Смядыни событий и имена их участников.
Невольно встает вопрос о том, когда и каким образом исчезли
святые мощи из Смоленска. Исчезли останки не только Бориса
и Глеба, но и Авраамия Смоленского. Они пропали во времена литовского нашествия и оккупации Смоленского края.
Давыд Ростиславич был, конечно, типичным князем русского
Средневековья: в меру крут, в меру горяч, в меру жесток, но всегда
справедлив, не любил попусту проливать кровь подвластных ему
смолян, хотя, когда они однажды возмутились и восстали против
105
него, он жестоко расправился с ними. Сменив на княжеском престоле своего брата Романа, книголюба, просветителя и книгочея,
он старался во что бы то ни стало удерживать высокий уровень
образования и культуры в Смоленщине. Сам он, хотя «немного
был учён, но любил книги читать и память острую имел». Несмотря на частые разногласия с городским вече – смоляне жаловались,
что живут «не добре с Давыдом», – вопросам городского строительства, образования и книжной культуры он отдавал много сил.
При нём Смоленск поражал своей красотой и величием. Приезжих
гостей из Любека, Дортмута, Бремена, Риги всегда удивлял своим
великолепием «княжеский город» на Смядыни, его златоглавые
храмы, их внутреннее убранство, особенно фрески и другие росписи, характеризующие ювелирную работу смоленских мастеров.
Ипатьевская летопись отмечает, что Давыд «сам бо таков обычай
иметь: по вси дни ходя ко церкви святаго архистратига Михаила,
юже бе сам создал во княженьи своем, такое же несть в полунощной стране и всим приходящим к ней дивитеся изрядней красоте
ея, иконы златомъ и сребромъ, жемчугомъ, и камением украшены,
и всею благодатью исполнена». Та же летопись 6705 (1197) года сообщила: «Преставися благоверный князь смоленский Давыд, сынъ
Ростиславль, внук же великого князя Мьстислава, приим мнишекый чин, его же желаше, его же последи скажем,месяца априля
во 23, на память святаго мученика Георгия; епископ же смоленскый
Семеон и все игумени и попове, и сыновец его Мьстислав Романовичу и вси бояре, проводите и со благохвалными песнями и с
каделы благоуханьемы, тако спрятавшее тело его и положиша ёво
церкви в святую мученику Христову Борису и Глебу, во отни ему
благословении, юже бы создал отець его Ростислав» [2. 55–56]