Предыдущая публикация
Племя кривичей и политическое формирование Смоленской и Полоцкой земель.
Становление Смоленского княжества при Великом Князе Владимире Всеволодовиче Мономахе
Смоленск и Полоцк — правящие города кривичей, власть которых распространялась на обширные пространства в Подвинье, верховьев Днепра и Волги. Еще сто лет назад Голубовский высказал никем, кажется, специально не оспоренное мнение о том, будто Смоленск первоначально выступал в качестве «пригорода старого Полоцка»1. Важным аргументом ему послужил тот факт, что Смоленск, как явствует из Повести временных лет, вслед за Полоцком «мирно принимает посадников Киевского Князя Олега». И только со второй половины X в. историк наблюдал первые признаки «политической обособленности Смоленска от Полоцка»2.
На основании имеющихся в нашем распоряжении исторических сведений вряд ли можно говорить о пригородном статусе Смоленска по отношению к Полоцку во времена «вещего» Олега. Но не подлежит сомнению тесная связь двух кривичских центров в ранний период их истории. О единстве полоцких и смоленских кривичей сообщает древнерусский летописец, рассказывая о восточнославянских княжениях: «А другое на Полоте, иже полочане. От них же кривичи, иже седять на верх Волги, и на верх Двины и на верх Днепра, их же град есть Смоленск; туде бо седять кривичи»3. А.Н. Насонов, комментируя приведенный летописный текст, замечал: «Иными словами — одно "княжение" у кривичей было на Полоте, а другое — в Смоленске; полочане — тоже кривичи. Составитель Повести временных лет именно так понимал дело: вспомним, что "перьвих насельников" в Полоцке он считал "кривичами", так же понимал дело и его киевский продолжатель: сохранились записи первой половины XII в., из которых видно, что полоцких князей считали в Киеве "кривическими" и "кривичами" называли тех, против кого посылали войско на южный полоцкий город Изяславль»4. Следует несколько иначе расставить акценты, указав прежде всего на то, что, по летописи, «смолняне» — тоже кривичи, поскольку они происходят от полочан-кривичей, а не наоборот, как можно подумать, читая Насонова. Кроме того, летописец если и говорит о «княжении», то лишь у полочан («а другое на Полоте, иже полочане»). О кривичах, живущих «на верх» Волги, Двины и Днепра», мы узнаем от него только, что их «град есть Смоленск». Насчет «княжения» тут он умалчивает. Заявляя же о происхождении «смолнян» от «полочан», летописатель тем самым подчеркивает близость, а стало быть, и связь двух племенных объединений.
Летописное свидетельство находит подтверждение в археологическом материале, иллюстрирующем разделение кривичей на две этнографические группы. «Главным образом в бассейнах Великой реки и Псковского озера формируются псковские кривичи. В более южных регионах — там, где кривичское население смешалось с местным балтским, складывается отдельная этнографическая группировка. Поскольку она составила ядро населения будущих Смоленской и Полоцкой земель, она называется смоленско-полоцкой... Еще А.А. Спицын отметил, что в кривичском летописном ареале наиболее распространены браслетообразные височные кольца с завязанными концами. Эти украшения сконцентрированы главным образом в смоленской части Днепровского бассейна, в бассейнах верхних течений Западной Двины и Волги. Картография браслетообразных завязанных височных колец позволяет утверждать, что эти украшения были этноопределяющими для смоленско-полоцких кривичей. Вне их летописного ареала браслетообразные завязанные кольца известны только в тех древнерусских областях, которые были освоены переселенцами из Смоленской или Полоцкой земель... Очевидно, что псковская часть кривичей не знала этих украшений. Псковские кривичи в XI—XIII вв. отличались от смоленско-полоцких и по другим деталям женского убранства»5.
Помимо археологических источников о былом единстве смоленских и полоцких кривичей свидетельствуют лингвистические данные, позволяющие заключить о существовании в древности смоленско-полоцкого говора, являвшегося, по наблюдениям Соболевского, «промежуточным звеном между говорами северных кривичей, с одной стороны, и дреговичей, — с другой»6.
Изначальная связь Полоцка и Смоленска7 была нарушена обстоятельствами внешнеполитического свойства, связанными с экспансией Новгорода в северо-западном регионе Восточной Европы и Киева в восточнославянском мире. Военный поход Олега на юг и его появление в Смоленске означали распространение власти новгородских словен на смоленских кривичей8, что, разумеется, вело к обострению отношений Новгорода с Полоцком. Исследователь, к сожалению, лишен возможности проследить за ходом борьбы двух городов. Но по отдельным ее вспышкам, запечатленным летописью, можно составить представление о том, насколько она была драматичной. Известно, например, нападение Владимира с новгородской ратью на Полоцк, завершившееся разорением и сожжением столицы полоцких кривичей9. Полочане платили новгородцам того же монетою: «Прииде Брячислав, сын Изяславль, внук Володимиров, с вои ис Полотска на Новъгород, и взя Новъгород; и поим Новгородцев, и жены, и дети, и имениа их, и скоты и весь полон, и поиде к Полотску опять»10. Давней враждой к Новгороду веет от действий полоцкого князя Всеслава, сына упомянутого Брячислава, который в 1066 году «зая Новъгород до Неревскаго конца, и пожже, и пограби вся у Святеи Софии, и паникадила и колоколы, и отъиде».
Наряду с Новгородом на смоленских кривичей наступал и Киев. В середине X в. киевские князья со своими дружинами уже приходят к ним за данью, о чем заключаем из рассказа Константина Багрянородного11. По всей видимости, в указанное время и позже Смоленск признавал над собой власть Киева. Но как произошло установление этой власти, сказать трудно, поскольку нет необходимых для того сведений. Смоленские кривичи, как и другие восточнославянские племена, сопротивлялись завоевателям из Киева. Сопротивление было тем успешнее, чем сплоченнее выступала местная община. Консолидация ее осуществлялась в процессе становления «городовой волости» (города-государства), возникшей на обломках племенного союза12. Ко второй половине XI в. обозначились определенные результаты названного процесса. Их отражение находим в завещании Ярослава Мудрого. Умирающий князь, наделяя сыновей своих княжениями, дал Смоленск Вячеславу13, в чем Голубовский увидел «первое ясное указание на обособление Смоленской земли как отдельной политической единицы»14. Нет сомнений в том, что подобное обособление есть прямое следствие консолидации смоленской общины, внешним признаком чего и стало появление в Смоленске собственного княжения15. Однако городская община тут пока не вполне окрепла. И потому княжеский стол во граде кривичей был вскоре закрыт. Случилось это в 1060 г. с кончиной Игоря Ярославича, правившего в Смоленске после смерти брата Вячеслава, последовавшей в 1057 г. По словам Голубовского, «после этой кратковременной обособленности, Смоленская земля вновь теряет ее и даже делится на три части между Изяславом, Святославом и Всеволодом»16. К мысли о разделе Смоленской земли склонялся и Янин17. Более осторожен Алексеев. «Что означало разделение Смоленска на три части? — спрашивает исследователь. — Влился ли он в великокняжеский удел, и в чем было это разделение? Отторгнули действительно части Смоленска (Смоленской земли) к Чернигову и Ростову (?), как полагает Янин. Здесь следует быть осторожным...»18. Скорее всего, Ярославичи поделили между собой не территорию Смоленской земли, а только доходы с нее.
Ликвидация княжеского стола в Смоленске, хозяйничанье в городе южных князей порождали недовольство «смолнян», и они, вероятно, сопротивлялись19. Отсюда, надо думать, военные походы против Смоленска, призванные подавить это сопротивление20. Однако «смолняне» восстановили все же у себя княжеский стол. На нем какое-то время сидел Владимир Мономах21. Если верить Татищеву, в Смоленске Мономах оказался по воле Киевского Князя Изяслава Ярославича22. Похоже, так оно и было23. Смоленская община, таким образом, хотя и добилась возобновления в родном городе княжения, но ценой сохранения политической зависимости от Киева, сопрягавшейся с уплатой дани24. И все же силы «матери градов русских» слабели. Уже на исходе XI в. «смолняне» самостоятельно распоряжаются княжением, используя противоречия и распри среди потомков Ярослава Мудрого, в частности Святополка Изяславича и Владимира Мономаха с Давыдом и Олегом Святославичами, на что в свое время обратил внимание Голубовский, который писал: «Когда происходила борьба Святополка Изяславича и Владимира Мономаха с Олегом Святославичем, Смоленск неожиданно выступает на политической арене. В 1095 г. Давыд Святославич, сидевший в Новгороде, был оттуда изгнан, и его приняли к себе смолняне. Опираясь на них, Давыд становится открыто во враждебные отношения к Святополку и Владимиру Мономаху»25. Необходимо заметить, что перед приездом Давыда в Смоленск там княжил Изяслав, сын Владимира Мономаха26. Значит, Давыд изгнал Изяслава из Смоленска27. Без поддержки «смолнян» ему вряд ли бы удалось вытеснить соперника и вокняжиться в городе. Правил Изяслав в Смоленске не лучшим образом, почему и возбудил к себе вражду со стороны горожан, о чем догадываемся по рассказу летописца об участии смоленских «воев» в походе Олега Святославича против Изяслава, ушедшего из Смоленска в Муром28. Кстати, с самим Олегом в Смоленске произошел казус, весьма показательный и характерный. Когда он прибыл сюда к брату своему Давыду, то «не прияша его смолняне»29. Как понять случившееся? Татищев толкует летописное известие так, будто Олега «смолняне» не пустили «во град»30. Другие историки говорили о том, что жители Смоленска «не согласились», «не захотели» принять его, оставляя без определения летописное речение «не прияша». Согласно Алексееву, «смоляне Олега не принимают, и он вынужден искать иного убежища»31. Летописец, по нашему мнению, намекает на нечто большее, чем простое неприятие князя. Ведь Олег «поим» в Смоленске «воев» на войну с Изяславом. Вот свидетельство летописателя: «Олгови обещавшюся (Святополку и Мономаху. — И.Ф.) ити к брату своему Давыдови Смолиньску, и прити з братом своим Кыеву и обряд положити, и не всхоте сего Олег створити, но пришед Смолинску и поим вой, поиде к Мурому, в Муроме тогда сущю Изяславу Володимеричю»32. На фоне этого рассказа становится ясной недостаточность приведенных выше толкований летописного текста.
Ближе к истине О.М. Рапов, предлагающий версию, по которой Олег старался закрепиться в Смоленске, пытаясь «отнять владение у брата»33. Если верно известие Татищева, что Давыд в момент приезда Олега в Смоленск находился в Торопце34, то можно предположить: Олег, воспользовавшись отсутствием брата, решил сесть на смоленский стол, но «смолняне» ему отказали, т.е. «не прияша его», хотя «воев» для похода на Изяслава они князю дали. Во всем этом проглядывает городская община, действующая по собственному усмотрению и сознающая свою силу35. Оценивая факты конца XI в., касающиеся Смоленска, Голубовский писал: «Принятием к себе Давыда Святославича и самостоятельными действиями в политических событиях Смоленск заявлял ясно свое стремление к выделению, к образованию отдельного княжества»36. Соглашаясь с основной мыслью автора, внесем два уточнения. Смоленск, во-первых, заявил о своем стремлении к образованию самостоятельной волости (города-государства), а отнюдь не княжества37. Во-вторых, это заявление подкреплялось реальной мощью местной общины, к исходу XI в. сложившейся в жизнеспособную и самоуправляемую корпорацию, естественное развитие которой было неизбежно связано с приобретением ею суверенных прав. Понятно, почему Владимир Мономах, так живо откликавшийся на запросы земщины и тем оставивший по себе благодарную память на Руси, «заложи церковь у Смоленьске Святое Богородице камяну епискупью»38. Факт закладки храма Успения Пресвятой Богородицы указывает, по мнению Голубовского, «на мысль Мономаха выделить Смоленскую землю не только в политическом, но и в духовно-административном отношении созданием в ней отдельной епископии»39. Версию Голубовского оспорил Щапов: «Нет основания считать, что Владимир Мономах, основывая в 1101 г. церковь в Смоленске, хотел этим положить начало отделения Смоленской земли от церковного центра в Переяславле. Оба княжества — и Переяславское и Смоленское — в конце XI — начале XII в. принадлежали Мономаху. В Переяславле до 1113 г. сидел он сам, в Смоленске — послушные ему сыновья, а затем посадники. В условиях, когда политической борьбы между этими центрами не существовало, а во главе их стоял один и тот же князь, необходимости разделить церковное управление этих земель не было»40. В качестве еще одного аргумента Щапов ссылается на Устав князя Ростислава об учреждении Смоленской епископии, в котором говорится о желании Мстислава открыть епископскую кафедру в Смоленске, тогда как упоминание Владимира Мономаха в этой связи отсутствует41. Аналогичные доказательства, призванные опровергнуть догадку о строительстве Мономахом кафедрального храма, приводят Воронин и Раппопорт: «В ту пору, когда был заложен смоленский собор, Смоленское княжество вместе с Переяславским принадлежало Мономаху и не было причин для выделения Смоленска в особую епархию. В 1101 г. Мономах начал строить в Смоленске не кафедральный храм, а большой городской собор; это был единственный каменный храм, обслуживающий культовые нужды стольного города»42.
В поисках решения вопроса Щапов прибегает к построениям Шахматова, по которому известие об основании Мономахом церкви Богородицы в Смоленске появилось лишь в третьей редакции Повести временных лет 1118 г. В Лаврентьевском же и сходных с ним списках Повести такого известия нет. Работа над Повестью продолжалась и после 1118 г., вплоть до XIV в. Отсюда вывод: «Слово «епискупья» является позднейшей вставкой, отсутствовавшей в известии третьей редакции Повести 1118 г. и появившейся уже после учреждения в смоленской церкви Богородицы кафедры, следовательно, после 1137 г. Это добавление, первоначально, вероятно, в виде глоссы на поле, принадлежало руке церковника. Оно обращало внимание на то, что Мономахом в 1101 г. была заложена не какая-либо иная смоленская церковь, а именно кафедральная»43. О позднем вставочном характере определения смоленского храма как епископского писали М.Н. Тихомиров, Н.Н. Воронин и П.А. Раппопорт44. Доводы скептиков нас не убеждают, поскольку они частью чересчур гипотетичны, а частью просто поверхностны.
Полным забвением процессов, происходивших в смоленском обществе в конце XI — начале XII вв., страдают утверждения об отсутствии причин для устройства отдельной епархии в Смоленске на том лишь основании, что оба «княжества» (и Переяславское и Смоленское) находились в руках единственного князя — Владимира Мономаха. При объяснении столь крупных событий, каким являлось учреждение Смоленской епископии, нельзя ограничиваться интересами князя, даже такого выдающегося, как Мономах. Сам ход развития городской общины Смоленска, обретавшей в борьбе независимость и суверенитет, ставил перед необходимостью организации епископской кафедры. Усиление смоленской общины, завоевание ею самостоятельности по отношению к южным правителям — вот что было политической основой возникновения здесь сначала княжения, а потом епископства. Мономах, закладывая кафедральный собор, шел навстречу чаяниям жителей Смоленска. Будучи незаурядным политиком, прекрасно понимающим веления времени, князь Владимир Всеволодович закладкой храма показывал, что готов способствовать учреждению в Смоленской волости отдельной епархии. Именно это, на наш взгляд, хотел подчеркнуть летописец, помещая в свою хронику известие о том, что Мономах «заложи» в Смоленске церковь Богородицы «камяну епискупью». Достоверность данного известия не опровергает его несколько поздний, вставочный характер. Составитель третьей редакции Повести 1118 г., включивший в летопись, по предположению Шахматова, сообщение о закладке Успенской церкви45, мог знать о замыслах Мономаха, о чем и уведомил своих читателей46.
#владимр #мономах
Следующая публикация
Нет комментариев