В различных статьях, посвящённых истории и политике, часто встречаются выражения «холодная война», «двухминутки ненависти», «Большой Брат», «полиция мыслей». Авторами этих неологизмов являются вовсе не современные журналисты и блогеры, а культовый британский писатель Джордж Оруэлл. Следует заметить, что к произведениям Джорджа Оруэлла относятся по-разному, однако нужно признать неоспоримый факт: сочинения английского писателя затронули исключительно чувствительную струну общественного самосознания. Поэтому их резонанс оказался долгим, провоцируя дискуссии, непосредственно касающиеся труднейших вопросов, которые поставила перед нами наша история.


«Люди в массе своей — слабые, трусливые создания, они не могут выносить свободу, не могут смотреть в лицо правде, поэтому ими должны править и систематически их обманывать те, кто сильнее их». («1984» Джордж Оруэлл)

25 июня 1903 года, в Матихари (Бенгалия), к радости скромного колониального служащего Блэра и его жены, появился на свет мальчик Эрик. Через сорок шесть лет, незадолго до смерти от туберкулёза, он под псевдонимом Джордж Оруэлл напишет свою последнюю книгу «1984» — о страхе и отчаянии, страсти и гневе, о людях, переставших быть людьми, и о тех, кто пытается остаться человеком вопреки государственной машине, уничтожающей всё живое в своих гражданах.

Глядя на современное ему общество 1948 года и на то, как оно развивается, Оруэлл попытался предугадать самые страшные последствия человеческой беспечности, глупости, слабости и малодушия. Во многом он ошибся. Но роман «1984» прогремел по всему миру, став самой знаменитой антиутопией в истории. Его запрещали и включали в списки «лучших книг всех времён и народов», — но игнорировать его было невозможно. Почему вообще за последний век антиутопии стали так популярны?

ЧТО ОЗНАЧАЕТ ЖАНР — АНТИУТОПИЯ?

Принято считать, что антиутопия — это описание будущих социальных проблем и бед, по сути своей — предостережение настоящему:

«Сюда идти нельзя! Так делать чрезвычайно опасно! Тут будет больно, здесь — очень больно, а вон там человечество вообще может закончиться!»

Естественно, как и любой прогноз, этот имеет свою степень точности — отнюдь не всегда стопроцентную.

Однако, рассматривая антиутопии ХХ века, можно прийти к интересному выводу: они давно уже представляют собой не столько предсказание будущего, сколько попытку осознать настоящее. Грядущие невзгоды гораздо меньше волнуют человека, чем то, что окружает его непосредственно. Особенно когда это окружение ощущается настолько дискомфортным, что хоть как-то воспринимать его получается, лишь дистанцировавшись, отодвинув его — хотя бы перенеся по времени: в будущее.

Эта дистанция — кстати, необходимостью дистанцироваться объясняется и обращение к фантастическому жанру — помогает достичь сразу нескольких целей. Чтобы осмыслить ситуацию, увидеть её целиком, с тенденциями и закономерностями, а не как набор случайных элементов, надо выйти из плоскости повседневности, подняться над происходящим. Это непросто, если ты находишься внутри потока событий. Трудно отстраниться от того, что происходит рядом и напрямую касается тебя и твоих близких, порой увлекая навстречу будущим бедам, а возможно, и гибели. Но на порядок сложнее другое. Автору приходится решать почти нерешаемую задачу. Как, находясь внутри страшного, не позволить страху непоправимо себя деформировать? Нужно осознать то, чему сопротивляется собственный разум, и передать понятое другим. Нужно отстраниться от собственных страданий и переплавить их в текст. И вот тут фантастика — один из способов сыграть в игру «это всё-таки не совсем так и немного не со мной». И вправду: действие — в будущем, сюжет — преувеличен, в основе — допущение, а то и вообще пародия. Всё равно слишком похоже на настоящее? Вам привиделось, это же фантастика!

В итоге антиутопии сплошь и рядом не содержат никаких гениальных предвидений, а всего лишь чуть более выпукло показывают реальность. Единственный футурологический аспект — демонстрация того, к чему приведут тенденции сегодняшнего дня. И по сути своей современная антиутопия — уже не более чем докладная записка «о развитии текущего момента».

Что же такое антиутопия? Разобраться в этом не так просто. Конечно, определений много, но они либо недостаточны и расплывчаты (как в Википедии: «…направление в художественной литературе, описывающее государство, в котором возобладали негативные тенденции развития», — а чем отличается от антропогенного постапокалипсиса? Да, и как насчёт кино?), либо занимают полстраницы текста и написаны таким кондово-академическим языком (канцелярским — наше прим.), что пока дочитаешь до конца — забудешь, с чего начиналось и зачем ты в этот словарь вообще полез.

Попробуем определить жанр схематично.

Пять признаков антиутопии:
В описанном обществе — явно плохо жить. Причём то, что там плохо — даже если большинство живущих внутри антиутопии этого не осознаёт, — читателю очевидно.
Плохо там в первую очередь потому, что отняты существенные социальные свободы. Это может сопровождаться вопиющей нищетой — но не обязательно; кроме того, нищета никогда не становится главной трудностью жизни в антиутопии. Хотя дефицит тех или иных ресурсов зачастую помогает управлять людьми.
Плохо стало в результате именно естественного социального развития общества — а не вследствие неправильного техногенного развития, падения метеорита, магии, загадочных психоизлучений или из-за зелёных человечков со звёзд.
У описываемого общества нет перекоса «очень высокое технологическое развитие плюс провальное социальное устройство». В антиутопии какие-то технологии, конечно, имеются, но либо довольно среднего уровня, либо о них говорится мало и вскользь. Исключение — технологии манипулирования людьми: тут возможен любой хайтек.
Нет особой таинственности в том, как и почему произошли роковые социальные сдвиги. Ничего загадочного, всё понятно: просто жажда власти, жадность, глупость или — что бывает ещё хуже — искреннее желание втащить людей в новый, «лучший» мир. Иногда — за шкирку и пинками: что ж поделать, если сограждане настолько неразвиты и не видят «блестящих» перспектив?
Основная черта общества в антиутопии — тотальное, абсолютное недоверие к человеку как личности. Всё расписано и должно идти только так, как установлено правилами, предписаниями. Различия между людьми или вовсе не признаются, или разрешены только в отведённых рамках — при этом людей разделяют либо по функциям, либо по слоям. Член такого общества ни в коем случае не должен располагать полной и достоверной информацией о происходящем — только информационными подделками, пропущенным через фильтры государственной машины. В идеале он не должен и думать — думать будут за него. Чтобы чего не вышло.

«Германские нацисты и русские коммунисты были уже очень близки к нам по методам, но у них не хватило мужества разобраться в собственных мотивах. Они делали вид и, вероятно, даже верили, что захватили власть вынужденно, на ограниченное время, а впереди, рукой подать, уже виден рай, где люди будут свободны и равны. Мы не такие. Мы знаем, что власть никогда не захватывают для того, чтобы от неё отказаться. Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть…» (Джордж Оруэлл «1984»)

Основной страх государства-антиутопии — это страх потери контроля. Отсюда — всё остальное: от максимальной унификации во всём до показательно-назидательных расправ над отступниками. Люди должны полностью, безраздельно, безотчётно доверять «тем, кто всё за них решит», — или как минимум не пытаться повлиять на что-либо существенное. Без этой полной передачи власти от народа к правителям (сколько бы их ни было и как бы их ни звали) антиутопия обречена.

Как можно не встроиться в коммуну? Ведь здесь всё так продумано, каждому отведено своё место. (Лоис Лоури «Дающий»)

Понятно ли это тем, кто создавал и продолжает создавать антиутопические общества? Практически всегда — да. И, как правило, именно властью «элита» дорожит больше всего.

Итак, Утопия — это попытка решить проблему обустройства общества будущего на уровне индивидуального представления, своеобразно «подправить» будущее в соответствии со своими представлениями о благе, справедливости, равенстве (пример — Томас Мор). То есть так, чтобы будущее соответствовало представлениям автора о ходе исторического развития, а не логике самой истории.

Антиутопия — явление другого порядка. Любая подлинная антиутопия всегда содержит внутри себя поставленную проблему. Для антиутопии характерны попытки рассмотреть общество в его развитии, в то время как определяющей чертой утопии является её статичность. В каждой антиутопии можно найти узел противоречий, на которые она обращает внимание и которые она пытается разрешить. Проблема диктатуры и контроля у Оруэлла, конфликт личного и общественного у Замятина, вопросы интеллекта и конфликта поколений в «Гадких лебедях» Стругацких не созданы умом и фантазией автора и не принадлежат потусторонней реальности или отдалённому будущему. Нет, это — противоречия нашего мира, наличного бытия, которые с каждым шагом истории встают перед нами. Антиутопия может либо довести эти противоречия до логического завершения их становления и даже попробовать разрешить, либо капитулировать перед ними и скатиться в абсурд в духе Терри Гиллиама (родился в 1940 году, британский кинорежиссёр американского происхождения, сценарист, актёр, мультипликатор, художник, участник британской комедийной группы «Монти Пайтон»).

В любом случае, её главная задача — вычленить эти проблемы из общественного бытия и обратить на них внимание.

Исторически сложилось так, что большинство литературных антиутопий по мнению критиков в самом своём основании касаются Советского Союза, рассматриваются через его призму. И дело здесь не в идеологии, не в личностях отдельных критиков или сочувствующих. Дело в том, что советская действительность поставила перед человечеством огромное количество вопросов, постановка и разрешение которых легли на плечи философов, кибернетиков, политэкономов, словом, теоретиков от науки. Но в не меньшей мере это стало задачей писателей и кинематографистов. Вся суть дела здесь — в противоречиях нового и старого, устремлений в будущее и пережитков прошлого, освобождения человека от сковывающих его пут.

ДИВНЫЙ НОВЫЙ МИР

Конечно же, Джордж Оруэлл был не первым автором, обратившимся к жанру антиутопии. Пожалуй, первопроходцем в этой области можно назвать язвительного Джонатана Свифта (хотя какие-то элементы антиутопии можно найти и у античных авторов). Впервые слово «антиутопист» было употреблено Джоном Стюартом Миллем в 1868 году. Термин «антиутопия» как обозначение литературного жанра появился почти на век позже — когда в 1952-м Гленн Негли и Макс Патрик издали антологию «В поисках утопии».

Впрочем, ситуация «антиутопии есть, а слова нет» ничуть не мешала авторам. В конце XIX — первой половине ХХ века антиутопии стали набирать силу. Не обошли их стороной и самые прославленные авторы: Жюль Верн, Джек Лондон, Джером К. Джером, Валерий Брюсов.

Число антиутопий резко возросло после Первой мировой войны — оно и понятно. Можно себе представить, как меняется мир, в котором вдруг становится возможным оружие массового поражения с ранее невиданной эффективностью!

Е.Замятин, О.Хаксли, Д.Оруэлл
Основополагающей антиутопией обычно считается «Мы» Замятина 1920 года, но хронологически, всё же, она не является первой. Например, роман «Когда спящий проснётся» Герберта Уэллса тоже вполне можно отнести не просто к научно-фантастическому роману, а именно к роману-антиутопии. Его первая редакция вышла уже в 1899 году. Остальные антиутопии были написаны уже в послевоенное время: «1984» Джорджа Оруэлла, «451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери.

Именно под впечатлением книги Евгения Замятина (1884 — 1937) «Мы» Джордж Оруэлл написал роман «1984». Он, кстати, и писал рецензию на роман «Мы», по его мнению, являющийся самой известной антиутопией всего литературного мира.

Сюжет романа типичный для антиутопии.

«…Близок великий, исторический час, когда первый ИНТЕГРАЛ взовьётся в мировое пространство…»
«В ХХVI столетии жители Единого Государства, во главе которого стоит Благодетель, отличаются только по номерам. Полностью утратив индивидуальность, номерная толпа переизбирает своего Благодетеля каждый год. Естественно, единогласно. В основе Государства стоит главный принцип о несовместимости свободы и счастья. В далёком будущем (примерно в XXXII веке) создано общество, где люди утратили даже свои имена, поскольку они были заменены «нумерами» — сочетанием букв и цифр: I-330, О-90, Д-503; «нумерами» же именовались и сами люди (не правда ли, как это напоминает стремление властей нынешних к цифровизации всех? да мы уже все оцифрованы хотя бы номерами паспортов, банковских карт и номеров социального страхования). Вся жизнь «нумеров» предельно регламентирована, все живут на виду, в прозрачных домах, всё просчитано и математически ясно: разрешено или запрещено. Но в любую трещину самой прочной Стены когда-нибудь прорывается иррациональная, хаотическая и живительная свобода. Вот только надолго ли, если у слишком многих так велика потребность в Стене?»

Всё, что происходило в мире, не могло не наложить отпечаток на психику людей того времени. Надо было осмыслить произошедшее — и не сойти с ума. Жизненно важно оказалось найти ответы на вопросы: «Кто мы?», «Что мы — разумные, культурные люди — можем сотворить с собой и с другими?», «Что нас ждёт в будущем, если такое происходит в настоящем?».

Являются ли антиутопии попытками прогнозирования? Отчасти, конечно, да, но в первую очередь — это переработка той информации о людях и мире, к которой общество оказалось психологически не готово. И писатели приняли этот вызов.

В двадцатых и тридцатых многие люди (и в первых рядах — авторы антиутопий) понимали и чувствовали, что человечество катится к пропасти. На всех уровнях и с использованием всех своих возможностей они предупреждали о том, как опасна тирания, о том, что недопустимы дискриминация и ограничение базовых свобод, о том, что нельзя бездумно верить правительствам и пропаганде… Это не помогло. Совсем. Увы, предупреждения никогда не помогают.

Наступила Вторая мировая война. И стало понятно: всё то, что было раньше, — это даже не цветочки, это так, бутончики. Что там жалкий пулемёт (скольких он убьёт? Сотню? Две?) против технологии умерщвления и утилизации людей в промышленных масштабах! В одном только концлагере Освенцим — 50°02’09” северной широты, 19°10’42” восточной долготы, крохотная точка на карте! — убито около 1 300 000 человек. А ведь сколько их было: Бухенвальд, Дахау, Треблинка, Маутхаузен, Альтенграбов…

Через неимоверно тяжёлые шесть лет с войной справились — заплатили за это огромным числом жертв, но справились. А вот с ужасом прорвавшегося в мир безумия (от которого, по большому счёту, никто не застрахован) — когда вчера ещё нормальные, мыслящие, не желающие никому зла люди становятся либо хладнокровными палачами, либо равнодушно взирающими на уничтожение других (куклами? роботами?), — с этим справиться ещё только предстояло.

Как? По-разному. Но всегда — не отводя глаз от того, что в людях есть и что может прорваться, словно нарыв. Где споткнёмся в следующий раз? Там, в будущем, обо что мы можем разбиться?

Какие они — антиутопии-после-Освенцима? Что преломляется в этих романах? Кто пишет эти романы?

Одним из таких писателей и был Джордж Оруэлл.

Тема тоталитарного общества, калечащего и убивающего, поднималась Оруэллом и раньше. В 1945 году была издана его сказка-антиутопия «Скотный двор».

На обложке — свин Наполеон во всей красе
В ней животные, изгнав своего жестокого хозяина мистера Джонса, в итоге приходят к безграничной диктатуре свиньи Наполеона. Фраза оттуда

«Все животные равны, но некоторые животные равнее других»

стала крылатой и ничуть не потеряла своей актуальности и сегодня.

АНТИУТОПИЯ «1984» — ПРОТИВ ЛИБЕРАЛЬНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО КАПИТАЛИЗМА
https://tati-books.livejournal.com/8994.html

Хрестоматийной антиутопией, краеугольным камнем всего антиутопического искусства является роман Оруэлла «1984». Оценка этого произведения в последнее время радикально изменилась. Сейчас мало кто говорит об этой книге как об «антисоветской» и «антикоммунистической», в отличие от первых лет после её выхода. Хотя даже тогда, стоит заметить, острие критики Оруэлла было направлено против явлений государственного социализма, в котором буйство частного интереса перетекает в безличную механическую «коллективность» и, по сути, является логическим продолжением предыдущего общественного уклада. В то же время, наблюдая за современными общественными и политическими процессами, можно отметить, что Оруэлл написал не только не антисоциалистическую книгу (он её, собственно, никогда и не писал, а стал жертвой последующих интерпретаторов), но напротив, чрезвычайно точно и скрупулезно описал тенденции, присущие либерально-демократическому капиталистическому обществу. Всё чаще появляются свидетельства того, что именно в сегодняшнем капиталистическом «раю» востребованы интернет-цензура, тотальная слежка за людьми с помощью всё того же интернета и камер видеонаблюдения, отслеживание кредитных карт, информационные войны и двоемыслие.

В чём же дело? Здесь стоит сделать небольшое отступление.

По мере развития исторического процесса в последующих формах общества неизбежно сохраняются пережитки прошлого, отдельные явления и даже целые «куски» старых общественных укладов. В равной мере это касается и феодализма, и капитализма, и социализма (последнего даже в большей мере постольку, поскольку он в любом случае выступает как переходная форма). В обществе происходит непрерывная борьба пережитков прошлого и ростков будущего.

Эвальд Ильенков в работе «Маркс и западный мир» (1966) [ 1 ] https://rabkrin.org/ilenkov-e-v-marks-i-zapadnyiy-mir-statya/ пишет, что отрицательные явления, лежащие в основе антиутопий, присущи не тому обществу, на фоне которого автор разворачивает своё повествование. Антиутопия выступает как увеличивающее зеркало, в котором отражаются доведенные до логического конца, собственные проблемы мира частной собственности. Поэтому такая критика оказывается «имплицитно» самокритикой. Она справедлива, поскольку её объектом являются непреодолённые ещё прогрессивным обществом тенденции и феномены, унаследованными из прошлого. Мы видим, как они «успешно» развиваются и на наших глазах. Если говорить о тоталитарном государстве повсеместного контроля, то мы справедливо должны заметить, что именно в мире частной собственности гипертрофированное государство неизбежно конструируется как необходимый противовес анархии конкурирующих интересов, как сила, противодействующая центробежным тенденциям «частной инициативы». А «западная критика» теперь выглядит стопроцентной самокритикой Запада, направленной на его собственные тенденции, ведущие к усилению и углублению отчуждения, «дегуманизации» и тому подобных феноменов.

Но вернёмся к антиутопии «1984».

ЧТО ХОТЕЛ ДОНЕСТИ ПИСАТЕЛЬ ДО ЧИТАТЕЛЕЙ?

В антиутопии 1984 Джорджа Оруэлла мы увидели, что его главным противником был тоталитаризм. В нём он видел угрозу свободе и демократии, высшим человеческим ценностям. Он до конца считал себя приверженцем демократического социализма, под которым разумел систему, основанную на свободе, социальной справедливости и уважении к человеку. Оруэллу была очень близка мысль, которую он не уставал повторять: демократия невозможна без просвещения народа, а просвещение народа — без демократии. В этом романе английский писатель изобразил мировое общество в будущем — Океанию — как тоталитарный иерархический строй, основанный на духовном и физическом порабощении человека. Представители изображённого социума живут в страхе и ненависти, в готовности предать своего товарища или родителя с целью самосохранения. Люди не живут, а существуют под бдительным наблюдением и контролем Старшего Брата (big brother). Джордж Оруэлл изображает в романе систему, по логике которой личность необходимо превратить в ничто, распылить. Для этого существует мощный государственный аппарат всестороннего подавления человека, который состоит из министерств правды (minitrue), мира (minipax), любви (miniluv) и изобилия (miniplenty); полиция мыслей с новоязом, разрушающим действующие языковые единицы, чтобы сделать невозможной даже мысль; телекраны, от которых невозможно спрятаться, скрыть даже малейшее изменение в выражении лица; недели ненависти, призванные воспитывать любовь к старшему брату и ненависть к врагам системы, таким как Эммануэль Голдстейн; обязательная для всех доктрина подвижного прошлого, согласно которой память преступна, когда она верна истине, а пришлого не существует, за исключением того, каким оно преподнесено в данный момент (современный пример — антисоветизация и переписывание истории в её ключе).

Вообще, надо сказать, что в истории зарубежной литературы почти нет романов, образный ряд которых произвёл бы на публику такое же сильное впечатление, как картинки из «1984» Джорджа Оруэлла. Старший брат смотрит на тебя, Полиция мыслей, половое преступление, комната 101, мыслепреступление (thoughtcrime) — эти литературные образы известны даже тем, кто не читал роман и не видел его экранизацию. Именно в этом контексте надо воспринимать название государственной идеологии, правящей Океанией: ангсоц. Оруэлл вовсе не хотел этим сказать, что английский социализм неизбежно приведёт к тирании, он указывал на то, что никакая страна, даже Англия, не защищена от такого исхода. Сам Оруэлл, незадолго до смерти, писал:

«Мой роман не направлен против социализма или британской лейбористской партии (я за неё голосую), но против тех извращений централизованной экономики, которым она подвержена и которые уже частично реализованы в коммунизме и фашизме. Я не убеждён, что общество такого рода обязательно должно возникнуть, но я убеждён (учитывая, разумеется, что моя книга — сатира), что нечто в этом роде может быть. Я убеждён также, что тоталитарная идея живёт в сознании интеллектуалов везде, и я попытался проследить эту идею до логического конца. Действие книги я поместил в Англию, чтобы подчеркнуть, что англоязычные нации ничем не лучше других и что тоталитаризм, если с ним не бороться, может победить повсюду» [ 2 ]

Описывая доминирующий в 1984 образ мысли, Оруэлл нашёл слово, которое вошло и в современный словарный запас, — двоемыслие (doublethink) как способность искренне верить в две взаимоисключающие вещи, либо менять своё мнение на противоположное при идеологической необходимости. Пояснить идею двоемыслия можно следующими лозунгами из романа:

Война — это мир
Свобода — это рабство
Незнание — сила
Ещё одна точка в оруэлловской дискуссии тесно связано с двоемыслием, а именно то, что при удачном манипулировании со-знанием человека, тот не говорит противоположного тому, что думает, а думает противоположное правде. Таким образом, например, если человек полностью потерял свою независимость, честность, если он ощущает себя вещью, частью государства, партии или корпорации, тогда дважды два — пять, или Рабство — это свобода, и он считает себя правым, тогда он больше не осознаёт различия между правдой и ложью.

Таким образом, благодаря антиутопии Джорджа Оруэлла 1984 мы получили мощное предупреждение об опасности возникновения общества роботов, которые потеряли последние следы индивидуальности, любви, критического мышления, и даже не осознают этого из-за двоемыслия. И получится очень неудачно, если читатель самодовольно поймёт «1984», как очередное описание «сталинского варварства» (как это делают либеральные критики) и не заметит, что это касается всех людей.

ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ И ЕВГЕНИЙ ЗАМЯТИН

Общество, описанное в «1984», воплощает всё, что он, судя по записям его исследователей, Оруэлл ненавидел и терпеть не мог в собственном окружении:

однообразие и скуку английского промышленного пригорода, «грязное, закопчённое и вонючее» уродство которого Оруэлл передал в своём натуралистическом, однообразном, гнетущем стиле;
нормирование продуктов и правительственный контроль, которые Оруэлл наблюдал в Англии военного времени;
«дрянные газеты, в которых нет почти ничего, кроме спорта, криминала и астрологии, пятицентовые бульварные рассказы, фильмы, пропитанные сексом» и так далее. Оруэлл хорошо знал, что таких газет в сталинской России нет и недостатки сталинской прессы совершенно иного рода. «Новояз» — гораздо меньше пародия на сталинские штампы, чем на «телеграфный» язык англо-американских журналистов, который он терпеть не мог, и с которым как практикующий журналист был хорошо знаком.
Кажется, что этим всё сказано — Оруэлл просто переписал Замятина, немного адаптировав его для другого менталитета. Но всё же в «1984» есть нечто, что отличает его от замятинского «Мы».

«И здесь нужно отметить политическую теорию Оруэлла. Он говорит, что история развивалась как борьба за власть. Причём за власть всегда борются средние слои, поскольку низшие — это люди, которым хватает заботы о том, как прокормить семью. Больше их ничего не волнует и не интересует, власть им не нужна. Высшие тоже не борются за власть, потому что она у них есть, и они самонадеянно полагают, что так будет всегда. А средний класс хочет власти, но понимает, что не может взять её, поскольку слаб количественно. Ему остаётся пообещать низшим все блага, если они помогут средним победить. Низшие охотно помогают, сбрасывают власть высших, а после того как средние становятся высшими, они управляют с не меньшей жестокостью. Потом всё повторяется вновь. И так было всегда». [ 3 ]

Но художественное открытие Оруэлла состоит в другом. Во-первых, считал он, возникла наука об управлении, а во-вторых, в мире появилось ядерное оружие, которое позволит его владельцу контролировать весь мир. Круговорот власти, благодаря этим факторам, должен прекратиться. Он считал, что найдутся такие средние, которые будут достаточно умны для того, чтобы понимать — власть надо охранять бдительно, круглосуточно. И что не надо давать власть одному, надо управлять коллективом. Одного надо сделать символом, чтобы он был всем известен как Старший Брат, а на самом деле — должен быть коллектив, мафия, банда, клика. Она должна управлять, причём внутри неё вырабатывается своего рода альтруизм, то есть их групповые интересы выше личных, они способны жертвовать не только друг другом, но и собой. Они принимают эту игру ради удержания власти, и к тому же они способны к корректировке, исправлению собственных ошибок. И эти средние, ставшие новыми высшими, понимают, что главное управлять мышлением, памятью, речью, что надо отменить историю, чтобы человек не помнил, как было вчера, запретить ему мечтать о будущем, отнять у него детей. В этом уникальность открытия Оруэлла.

В романе «1984» жестокий эксперимент ставится писателем над самим собой. Он берёт чрезвычайно близкого себе героя, похожего на него в каких-то деталях, вплоть до некоторой неловкости в обращении с сигаретой, и даже боязнью крыс (российский исследователь Оруэлла Виктория Чаликова отмечает, что писатель ненавидел крыс) и вместе с тем человека упорного, наделённого волевым стремлением делать работу ручную, физическую, с мучительным кашлем, — и над этим человеком ставит свой жестокий эксперимент. Он помещает своего героя, обладающего от природы огромным чувством собственного достоинства, желанием свободы и независимости, сильной памятью, которая ничего не может зачеркнуть, в мир, где свободы нет и история отменена, потому что каждый день она переписывается заново и каждый человек от пробуждения и до засыпания, находится под контролем всевидящего ока.

Что с ним будет? — спрашивает писатель, да и читатель тоже. Способен ли он сохранить в этих условиях человеческое достоинство, память, свою духовность, умение любить? Один ответ писатель знает, и он кажется вполне логичным. Личность превыше всего, её духовный мир — высшая ценность, и всё внешнее должно отступить. Но Оруэлл в своём романе доказал и показал, что это не всегда так. Что свободная, независимая личность — это ведь очень условное понятие. Что если человека сильно бить и сильно мучить, издеваться над ним долго и упорно, он превращается в груду костей и кожи, которая молит только об одном — о прекращении физической боли. И для того чтобы боль прекратилась, такой индивид, способен действительно на всё. Не только оговорить и послать на смерть и пытки массу знакомых, но и предать любимое существо. И для Оруэлла — это открытие, которое с такой силой звучит в финале романа. Жестокость системы, в которой живёт мир, состоит в том, что к человеку предъявляются по существу нечеловеческие требования. Ему всячески препятствуется стать Человеком. Его удерживают в животном состоянии, потому-то он от физических пыток и сдаёт свою «любовь», которая и не любовь получается, потому что Любовь действительная освобождает от привязанностей, она выше и сильнее любых страданий. Так наши партизаны и бойцы в страшных мучениях от пыток нацистов умирали, но не сдавали своих.

Исследователь Виктория Чаликова отмечает, что Оруэлл не только не считает утопию, проект идеального мира, причиной зла, он, напротив, думает, что тоталитарный строй может оформиться лишь тогда, когда утопия исчезнет, когда людям запретят мечтать. Им запретили вспоминать, им запретили мечтать, им запретили говорить обычным языком, они стали говорить языком, в котором осталось очень мало слов, выражающих самую элементарную примитивную реакцию на указания сверху; и такое общество контролируемо. Правда, оно должно быть обязательно нищим. Оно будет жить впроголодь, оно постоянно будет бояться внешнего врага. Тут Оруэлл действительно вышел за пределы того круга, который очертила антиутопия до него. И действительно, вспоминая Замятина, у которого Оруэлл учился, понимаешь, что он нарисовал мир, где на самом деле всё прекрасно, кроме одного — там нет уникальной личности. Все живут одинаково. Но всё остальное прекрасно: люди сыты, одеты, нет войн, нищеты, нет горя, нет пороков. Получается такой цветущий мир, но, правда, как кажется, очень скучный и пресный.

Читая же Оруэлла, понимаешь, что он считал такое положение дел нереальным. Что если люди будут хорошо жить материально, то терпеть тотальное управление они будут очень недолго. Они сбросят власть. Чтоб человек не сбросил узду власти, он должен быть полуголодным, униженным и плохо одетым. И здесь можно привести слова критиков, которые говорят, что

«если нас действительно ждёт всемирный Чернобыль или всемирный СПИД, то лучше уж мир, который изобразил Хаксли или Замятин. Этот мир не самое плохое. А вот в мире Оруэлла никогда, ни при каких условиях никто жить не захочет»[ 4 ].

Иллюстрация к книге Е.Замятина «Мы»
Таким образом, становится ясно, что при всей похожести Оруэлла и Замятина, главное их отличие заключается в том, что Замятин создал мир серый и морально примитивный, но всё-таки пригодный для жизни, а мир Оруэлла вызывает панический страх. Как кажется, это также формирует разное отношение к главным героям — у героя «1984» больше эмоциональный диапазон, который проявляются всё сильнее к концу романа, и когда он всё-таки предает свою «любовь». А у Замятина герой более похож на некую стандартную модель с серийным номером, и конечная его мысль — «разум должен победить», и кажется, что теперь он будет в своём мире жить прекрасно.

И «1984», и «Мы» производят очень тяжёлое, гнетущее впечатление. Но несмотря на то, что эти произведения написаны уже в прошлом веке, они и сейчас очень интересны и актуальны, и по нашему мнению, оба этих романа нужно прочитать каждому.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Нагляден комикс художника и блоггера Стюарта Макмиллена «Олдос Хаксли против Джорджа Оруэлла».

«Оруэлл боялся того, что будут запрещать книги, — в то время как Хаксли боялся, что не нужно будет запрещать книги, так как не будет никого, кто захотел бы их читать… Оруэлл боялся того, что правду будут скрывать от нас, — Хаксли боялся, что правда утонет в море бесполезного информационного шума… Если вкратце: Оруэлл боялся, что нас погубит то, что мы ненавидим, — Хаксли боялся, что нас погубит то, что мы любим».
http://old.mirf.ru/Articles/art5726.htm

Как отметил Хаксли в «Возвращении в дивный новый мир» (1932), все борцы за гражданские права и рационалисты, которые призывали сопротивляться тирании,

«не учли, что человек обладает почти безграничной тягой к развлечениям».

Анализируя ситуации в современном мире, понимаешь, почему и в XXI веке не изжито рабство в любой его форме. Удивительно, что реальность оказалась куда примитивнее, чем виделось авторам антиутопий. Никакой изощрённой системы психологического подчинения — зачем? Согнать, побить, заставить работать на стройках и плантациях или же припугнуть, лишить документов, заставить заниматься проституцией — вот и весь сценарий, калечащий жизни сотен тысяч людей, до которых никому нет дела.

Зато серьёзная угроза возникла оттуда, откуда не ждали. Практически нигде в числе потенциальных бед, о которых предупреждалось в антиутопиях, не фигурировала — фанатичная приверженность и даже ожержимость исторически сложившимися вероучениям, которые своей обрядностью и догмами подавляют истинное религиозное чувство каждого, как непосредственную обоюдостороннюю связь индивида с Богом, осуществляемую посредством совести. А в реальности — пожалуйста: и жёстко теократические государства, и самоубийственные теракты с многочисленными жертвами, и войны с религиозной подоплёкой, и добровольный поворот от науки к невежественным суевериям… Да, пятьдесят-сто лет назад такое было мало представимо и казалось абсолютно несовместимым с будущим.

Можно писать новую антиутопию: о том, как от сотрудников АЭС вместо знания матчасти требуют знания молитв. Или о том, как средством от эпидемии объявлен крестный ход.

Это может быть очень страшная книга. О том, как рушатся наука и образование — от лени и равнодушия, в угоду проповедникам затхлых догм тысячелетней давности, которые не имеют ничего общего с живой верой Богу непосредственно по совести. Как человечеству закрывается дорога в космос, а астрономия объявляется опасной ересью и преследуется согласно решению какого-нибудь собора. Как кастрируется искусство. Как женщины — под предлогом заботы об их нравственности и целомудрии, конечно же, — становятся пленницами патриархальных семей и монастырей, не властными над собственной жизнью. Как одно за другим утрачиваются достижения цивилизации. Как в итоге планету раздирают на части религиозные войны, беспрецедентные в своей жестокости и вопиюще бессмысленные. И как горстка людей — не поражённых этим безумием, не утративших ясности мышления и восприятия мира на чувственно-интуитивной основе, — пытается хоть кого-то, хоть что-то спасти.

ПОСЛЕСЛОВИЕ
ДЖОРДЖ ОРУЭЛЛ И РОССИЙСКАЯ БУРЖУАЗНАЯ БЮРОКРАТИЯ

На днях свежую методичку получили сотрудники ПФР по корпоративной почте, которая должна вооружить их железобетонными аргументами в пользу повышения пенсионного возраста — пишет сайт «Новые известия» [ 5 ]
Всего в ней 12 страниц. То есть Закон о повышении пенсионного возраста ещё не принят, а наше правительство (Министерство «правды») уже даёт указания: что делать и как делать, поскольку надо будет потом отчитаться перед «Большим Братом» о проделанной работе.

https://zhartun.me/2018/06/medodichka.html

Первое, что привлекает внимание, — язык, которым написана методичка. Ну, то есть слова в ней русские, но структурно язык больше напоминает Оруэлловский новояз, изуродованный идеологией и партийно-бюрократическими оборотами, в котором слова теряют свой изначальный смысл и означают нечто противоположное.

Враньё начинается прямо с названия документа: «Аргументы в поддержку увеличения продолжительности трудоспособного периода жизни». Довольно циничный эвфемизм (от греч. ἐυφήμη — «благоречие») для повышения пенсионного возраста, надо сказать. «Необходимость вкалывать» заменили на «трудоспособность», хотя это принципиально разные вещи. «Аргументы в поддержку увеличения продолжительности периода жизни, в который вам необходимо вкалывать» — вот как должен называться документ. Не так привлекательно, зато честно.

В самом конце документа есть раздел «Терминология пенсионной реформы». В нём прямо указано — необходимо выводить из лексикона ряд терминов, заменяя их более элегантными:

«Старость» → «серебряный возраст»
«Возраст дожития» → «активное долголетие»
«Увеличение пенсионного возраста» → «увеличение продолжительности трудоспособного периода жизни»
То есть это название — не чья-то придурь, а часть целенаправленной политики по запудриванию мозгов населению. Видимо, те, кто это придумал, называют себя не «тупыми пропагандонами», а «патриотичными pr-менеджерами».

А ещё в методичке много пишут о какой-то прекрасной, но, видимо, вымышленной стране (наверно, Океании!), в которой:

«созданы необходимые условия для решения задачи по повышению продолжительности жизни «80+»;

«вложили огромные средства в стимулирование рождаемости»;

«государство не сиюминутно принимает решение о необходимости увеличения пенсионного возраста, а потому что последовательно на протяжении многих лет проводит политику инвестирования средств в человеческий капитал с тем, чтобы в зрелом возрасте люди жили дольше, успешнее и с лучшим качеством жизни».

Джордж Оруэлл написал антиутопию «1984» 70 лет назад, но, как видно, некоторые его идеи и мысли успешно претворяются в жизнь. Классику читать и перечитывать очень полезно и поучительно, что мы вам и советуем, уважаемые наши читатели.

ПРОРОЧЕСКИЕ ЦИТАТЫ ДЖОРДЖА ОРУЭЛЛА

https://to-name.ru/biography/dzhordzh-oruell.htm

Знаменитые антиутопии Оруэлла «Скотный двор» и «1984» были написаны в середине ХХ века, и хотя некоторые предсказания фантаста об ужасах тоталитарного режима не сбылись, именно в наши дни они приобретают новое, немного зловещее звучание.

Все животные равны. Но некоторые животные более равны, чем другие.
Свобода — это возможность сказать, что дважды два — четыре>. Если дозволено это, всё остальное отсюда следует.
Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым.
Если соблюдаешь мелкие правила, можно нарушать большие.
Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно.
Власть — не средство; она — цель. Диктатуру учреждают не для того, чтобы охранять революцию; революцию совершают для того, чтобы установить диктатуру. Цель репрессий — репрессии. Цель пытки — пытка. Цель власти — власть.
Каких взглядов придерживаются массы и каких не придерживаются — безразлично. Им можно предоставить интеллектуальную свободу, потому что интеллекта у них нет.
В любом обществе простые люди должны жить наперекор существующему порядку вещей.
Лучшие книги говорят тебе то, что ты уже сам знаешь.
Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены. Больше того, они даже не сознают, что угнетены, пока им не дали возможности сравнивать.
Многие люди вольготно чувствуют себя на чужбине, лишь презирая коренных жителей.
Всякий писатель, который становится под партийные знамёна, рано или поздно оказывается перед выбором — либо подчиниться, либо заткнуться.
Бывают ситуации, когда «неверные» убеждения более искренни, чем «верные».
В нашем обществе те, кто лучше всех осведомлён о происходящем, меньше всех способны увидеть мир таким, каков он есть. В общем, чем больше понимания, тем сильнее иллюзии: чем умнее, тем безумнее.
Во времена всеобщей лжи говорить правду — это экстремизм.
Абсолютно белое, как и абсолютно чёрное, кажется каким-то дефектом зрения.
И если все принимают ложь, навязанную партией, если во всех документах одна и та же песня, тогда эта ложь поселяется в истории и становится правдой.
Нет ничего твоего, кроме нескольких кубических сантиметров в черепе.
Иерархическое общество возможно только на основе бедности и невежества.
Чтобы видеть то, что происходит прямо перед вашим носом, необходимо отчаянно бороться.
Ни за что на свете ты не захочешь, чтобы усилилась боль. От боли хочешь только одного — чтобы она кончилась. Нет ничего хуже в жизни, чем физическая боль. Перед лицом боли нет героев.
Нам, представителям среднего класса, кроме правильного произношения, терять нечего.
23. Война — это способ разбивать вдребезги, распылять в стратосфере, топить в морской пучине материалы, которые могли бы улучшить народу жизнь и тем самым в конечном счёте сделать его разумнее.
Патриотизм по природе своей не агрессивен ни в военном, ни в культурном отношении. Национализм же неотделим от стремления к власти.
Если ты в меньшинстве — и даже в единственном числе, — это не значит, что ты безумен.
Люди могут быть счастливы лишь при условии, что они не считают счастье целью жизни.
Люди, которые голосуют за неудачников, воров, предателей и мошенников, не являются их жертвами. Они соучастники.


https://inance.ru/2018/07/oruell/