Николай Чукмалдин / Высоцкий и Колганов

Много лет подряд я жил в интимной дружбе с Константином Николаевичем Высоцким, которому обязан многим в моём душевном складе и развитии. Сколько длинных вечеров проводили мы с ним за чтением книг и потом за разговорами как по поводу прочтённого, так и по поводу общественных вопросов! Он держал в то время фотографию и, бывало, ретушируя негатив, продолжал в то же время рассуждать со мною по поводу какого-нибудь древнего классика, которых мы с ним в то время немало и усердно прочитывали. К.Н. Высоцкий по природе своей был, скорее, прекрасный педагог, умеющий будить в юной душе воспитанника хорошие, человечные инстинкты, чем человеком практического дела. Но судьба как раз закрыла ему педагогическое поприще. Тогда невольно он вступил в мир промышленных профессий, где, однако ж, ничто ему не удавалось в смысле денежного успеха, потому что покойный всюду прилагал новые гуманные приёмы, с окружающей обстановкой трудно примиримые. Таким образом, человек всю жизнь не по своей вине шёл не той дорогой, какая свойственна была его натуре.
Бывало, у кого-нибудь из нашего кружка — у меня, Канонникова, Лагина или Иконникова — соберёмся мы на вечерний чай, и начинается у нас беседа, всегда искренняя, всегда интересная, с захватывающим, увлекательным внутренним содержанием, то по поводу прочитанной статьи в журнале, то по поводу какого-нибудь местного события, то, наконец, по поводу того, как надобно держать у себя слуг и работников, чтобы не были они слуги-рабы, а были бы «меньшие братия» и помощники, которых хозяева обязаны воспитывать, а не выжимать из них сок, как из губки воду. Это была любимая тема Высоцкого, и он каждый раз начинал развивать её с новыми доводами и пояснениями. Я помню, мы одной весной прочли с ним все сочинения Вундта «Душа человека и животных». Для этого я вставал в 5 часов утра и приходил к нему в фотографию, чтобы в эти ранние часы никто не мешал нам держать наши лекции и обсуждать содержание книги.
Благодаря рассказам и настоянию Константина Николаевича я однажды поехал в маленький захолустный городок Туринск, чтобы привезти оттуда в Тюмень талантливого сатирика-живописца Ивана Александровича Колганова.
— Это второй Гогарт, — бывало, горячится Высоцкий. — Это великий талант, глохнущий в захолустье. Пора нам вытащить его оттуда.
Кто видел рисунки Колганова и его картины, кто любовался у смотрителя училищ шкатулкой, разрисованной Колгановым, тот должен был согласиться, что человек этот обладает действительно недюжинным талантом.
— Бросьте ваши меркантильные дела, — говорил Высоцкий, — бросьте вашу денежную мамону и везите скорее сюда Колганова. В Туринске он совсем заглохнет и погибнет.
Когда мы приехали с Колгановым в Тюмень, Высоцкий радовался этому, как личному большому счастью. Он рекомендовал художника всем своим знакомым, как живописца и портретиста, приискивая ему работу и занятия. Колганов оставался в Тюмени года два-три, рисуя портреты желающим и в свободное время едкие карикатуры на местные злобы дня. Мы постоянно удивлялись его способности схватывать на память любое лицо и подмечать в нём смешную сторону, которая под карандашом Колганова превращалась в жгучую, точную, наглядную характеристику лица, им нарисованного. Нам часто приходилось спрашивать художника, как у него слагается в представлении образ сатирического типа и как он может несколькими штрихами передавать индивидуальную физиономию каждого человека? Раз как-то мы гуляли с ним летом в Спасском саду, где на дорожках насыпаны были кучки песка. Разговор опять коснулся этой же его способности.
«Как я помню физиономии, спрашиваете вы? — ответил нам Колганов. — А вот как. Все вы знаете адвоката Бордашевича? Вот я вам нарисую палкой на этой куче песка его типичные черты лица. Вот контур головы, лба, подбородка, вот его глаза, рот и нос. Ну что, похож?» — заключил он, сделав несколько штрихов и углублений.
Мы ахнули. В этом грубом абрисе, сделанном палкой на куче песка, на нас глядел Бордашевич, как живой.
«Всякое лицо, — продолжал Колганов, — для меня всегда представляется его главными характерными чертами, и они как-то сами собою запоминаются мною прежде всего. У этого своеобразный взгляд и особая улыбка на лице; у другого поза и жесты особенным манером господствуют над всем остальным; у третьего усвоена манера держать иначе голову, отчего личные мускулы и нос придают ему характерную физиономию. Я когда ещё мальчишкой учился у иконописца, то рисовал окружающих людей не полными портретами, а только чем-нибудь выдающимся у них: носом, ртом, глазами, жестом. Выходило, конечно, немного карикатурно, но другие узнавали всегда, чей это нос, глаза и жесты».
Из Тюмени Колганов был привезён мною в Москву и даже поступил было учеником в училище живописи и ваяния, но слабость к водке, приобретённая в Туринске, испортила его карьеру и преждевременно свела художника в могилу. Через год он вернулся в Тюмень и умер, не имея ещё 30 лет от роду.
Всё, что было замечательного, вышедшего из-под его кисти и карандаша, собрано мною в коллекцию и передано в Тюменское реальное училище. Со временем потомки наши, вероятно, будут любоваться на его создания и оценят их более достойным образом, чем современники.
Картина карточной игры его кисти помещена выше, несколько снимков с его карикатур и скульптурных опытов, здесь помещаемые, я думаю, лучше моих слов пояснят талант Колганова не только как самоучки-живописца, но и как самоучки-скульптора. Особенно хорошо удался ему Плюшкин.
* * *
12 лет назад умер Высоцкий, но память о нём жива в моей душе до сего времени. В кратких словах вот его биография.
К.Н. Высоцкий родился в г. Таре, если не ошибаюсь, в 1835 г. Отец его был политическим ссыльным с польского восстания 1831 г. Ребёнком Высоцкий рос и воспитывался под руководством образованного отца и под влиянием русской матери, на которой отец его в г. Таре и женился. Как сын лишённого некоторых прав отца, он не мог окончить курса гимназии и вышел лишь с правом учителя народных училищ и был определён на должность учителя тюменского уездного училища, куда и прибыл, если память мне не изменяет, в 1857 году. С тех пор до самой смерти (1887) К.Н.Высоцкий оставался в Тюмени сначала учителем, а потом, по выходе в невольную отставку, занимался воспитанием детей в частных домах, как, например, Канонникова, Иконникова и других. Некоторые из его учеников занимают теперь видное положение и с благодарностью вспоминают редкое умение покойного привязать к себе детей и повлиять на их развитие благотворно. Потом он заводил фотографию, типографию, переплётную и делал попытку издавать местную газету. При скудных средствах в новых делах, которые в первое время требовали громадного труда, энергии и терпения, Высокий почувствовал наконец, что силы его надломлены, вера в успех истощается и ум его, «светочем» светивший для всех тюменцев, начинает слабеть и погасать. «Ходячая гуманность», как называли в шутку Высоцкого, начала изнемогать, и он окончил земную жизнь, заброшенный и забытый многими из тех, которые прежде не находили слов, какими могли бы достаточно характеризовать высокую и светлую личность покойного.
Печальна судьба наших самородков! Личность Высоцкого только лишний раз подтверждает этот приговор. Покойный носил польскую фамилию, но был на самом деле глубоко русским человеком, со всеми свойствами богато одарённой личности, и ни один человек, сколько-нибудь выходящий из обыденного уровня в Тюмени, не миновал обаяния его бесед, не обошёл его скромной квартиры. Покойный Колганов души не чаял в Высоцком, и всякая новая идея его характерных карикатур воплощалась в образы и принимала своё реальное выражение чаще всего в мастерской или кабинете покойного и уже потом ходила по рукам всего города. Только Высоцкий в те времена в Тюмени умел и мог заставить понять, что можно уважать даже врагов наших, что при всяком споре терпеливо должно выслушивать доводы и возражения противника, и только он мог с восторгом показывать всем ядовитые карикатуры на самого себя, нарисованные Колгановым, где он фигурировал то в образе Дон-Кихота, то в виде одного из семерых в стихотворении Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».
Под конец жизни под гнётом разных обстоятельств, о которых ещё рано говорить, Высоцкий ослабел духом и умер, немногими оплаканный, а большинством забытый и даже осмеянный. Но семена добра и гуманности, в лучшую пору его жизни им посеянные, не пропадут бесследно в Тюмени и рано или поздно дадут свой плод. Помянем же его за это добрым словом.
Мир праху твоему, человек-учитель!
Когда в 1890 г. я посетил на кладбище в Тюмени могилу Высоцкого, на которой не было ни памятника, ни креста, у меня как-то невольно вырвались такие сетования сердца:
Здесь твоя могила, бедный мой Высоцкий!
Ровно всё и гладко, нет креста, кургана,
Что у всех умерших памятником служит.
Вот следы поляны, вот следы обвала
Той земли холодной, где ты похоронен.
Рядом две могилы двух внучат твоих же,
Ласкою согретых, в надписи отцовской,
Что блестит стихами на кресте могильном.
Где же след любви горячей на твоей могиле,
Бедный мой Высоцкий! Нет, следа не видно!
Крест не осеняет впадину могилы!
Насыпи-кургана с зеленью дерновой,
Памятника-камня с надписью любовной,
Нет тебя по смерти! Точно ты и не жил;
Точно людям бедным мира не поведал,
Правды не посеял. Где же, Боже правый,
Плод любви высокой, сеянной покойным
Словом, делом, лаской, жизненным примером,
Чтобы люди жили с миром и любовью?
Пало ли то семя в каменную почву,
Ветер ли рассеял, солнцем ли спалило?
Глухо только всюду, мрачно и угрюмо.
Бедный мой Высоцкий!
Публикуется по: Николай Чукмалдин. Мои воспоминания: Избранные произведения/ Составление Ю.Л.Мандрика. Тюмень: Софт-Дизайн. 1997
Фото Константина Винокурова. Первый фотограф Тюмени К.Н. Высоцкий. 1879 год.
И.А. Колганов. Фото 1870-е годы.
#Тюмень #воспоминания