Упаковав к отправке собранные до сих пор натуралии, мы переправились в лодке через Чарыш, сопровождаемые четырьмя своими людьми и всеми жителями деревни. Наш караван состоял из 20 лошадей, часть которых была завьючена нашими припасами и инструментами часть же служила для верховой езды. Кроме того, в караване было еще пятеро крестьян - коноводов вьючных лошадей. Арьергард составляла большая лодка, которую поставили на колеса и везли до Хаир-Кумына, так как вода в Чарыше сильно поднялась и переправиться на лошадях было нельзя. Эта двойная переправа через Чарыш и Хаир-Кумын отняла так много времени, что мы только к ночи достигли котловины напротив г. Чечи. Здесь мы разбили свою палатку, защитившую нас от проливного дождя, который вскоре перешел в сильную грозу.Уже с раннего утра 12 мая солнце пекло так жарко и было так душно, что опять началась гроза, которую нам пришлось пережидать. Я послал своего толмача в сопровождении двух людей на тот берег, чтобы попросить у калмыков лошадей для дальнейшего путешествия, и вскоре показались четыре калмыка с 18 лошадьми. Некоторые из них были пьяны, так как накануне всю ночь бражничали на празднике. Лошадей я получал у калмыков каждый раз без всякой платы деньгами и товарами, за исключением небольших подарков, которые я давал по своему усмотрению. Чаще всего мне не нужно было даже предъявлять приказ губернатора, поскольку они, видя, что я приезжаю на калмыцких лошадях, уже знали о своей обязанности препровождать меня в дальнейшем.Поездка в сопровождении калмыков казалась мне очень занимательной и приятной. Сидя на лошади, они всегда оживлены и очень много поют, хотя и довольно своеобразно, но совсем немелодично. Они мало берегут своих лошадей и нередко даже скачут галопом на тяжело навьюченной лошади обычно же гоняют лошадей крупной рысью. Но в этот день нам не удалось далеко уехать так как двинулись в путь мы довольно поздно, и солнце уже клонилось к закату, когда мы перебрались через р. Кечер (возможно называемый также Утурген), впадающую в Чарыш против устья Кана. Дальше калмыки не пожелали нас провожать, так как местность эта была густо заселена, и можно было легко получить свежих лошадей. Дорога вела нас в основном болотистым берегом Чарыша, который протекает по довольно широкой долине. Горы на левом берегу покрыты лесом, на правом - голые, большей частью обрывистые, и порода, из которой они состоят, часто выходит наружу.Уровень Чарыша сильно поднялся, поэтому мы не отважились переправить на другой берег свой багаж, боясь подмочить его. Однако сам я переехал на ту сторону в сопровождении двух моих людей, чтобы до наступления темноты по возможности дальше проникнуть в горы, имевшие своеобразный вид. Но тут со мной чуть не случилась неприятность, так как, еще не привыкнув к таким переходам, я чуть было не вывалился из седла в воду, когда оступилась лошадь. Вымокший насквозь я все таки поднялся на низменные, образованные из глинистого сланца, сухие горы, которые окаймляли весьма плоскую, болотистую и довольно широкую долину на правом берегу Кана.Глинистый сланец, образующий эти горы, по-видимому, содержит большое количество соли (горькая соль?), как это заметно даже по растительности на горах и особенно в долине, куда с дождями стекает с гор нечто вроде слабого щелочного рассола. Все домашние животные калмыков очень лакомы до этого сланца (придающего горам пепельно-серый цвет) и поедают его в таких дозах, что на пастбищах нередко можно найти целые гроты, возникшие от того, что домашний скот и даже дикие животные (которых поэтому часто подкарауливают в таких местах) посещают эти горы и выедают соленый, легко растирающийся глинистый сланец. Растений на этих горах я собрал совсем мало, но это были редкие и красивые виды.Поскольку уже заметно стемнело, мы переехали Кан (причем чуть было не увязли в болотистых берегах) и оказались у юрты демича Барана, который был у меня в Чечулихе. Он вышел из юрты, оживленно выразил свою радость по поводу моего прибытия, снял меня с лошади и пригласил в свою юрту. Мне было приготовлено сидение из кошмы, произошел обмен трубками, которые затем перешли даже к моим провожатым. Он спросил меня, не желаю ли я попить у него чаю, и хотя меня бросало в дрожь при виде крайне грязной посуды, я принял предложение, чтобы сделать ему приятное. Большой железный котел был слегка вытерт, поставлен на огонь, залит водой и вскипячен. Затем плитку кирпичного чаю истолкли в ступе, изготовленной из деревянного чурбака (у которого раскаленным камнем была выжжена середина), высыпали в воду и бросили туда горсточку соли. Жена демича подошла к котлу с большой железной поварешкой и, черпая, довольно высоко поднимала ее и затем снова выливала в кипящую воду. Это она проделывала много раз с самым важным видом. Затем все было разлито по отдельным сосудам, котел был снова поставлен на огонь, и туда было вылито некоторое количество свежего молока. Когда оно стало закипать, был добавлен чай и снова вскипячен при частом повторении маневров с поварешкой. Теперь чай был готов. Хозяйка почерпнулa немного и вылила как жертву в огонь. Затем она разлила чай по большим деревянным мискам, наиболее чистая или, лучше сказать, наименее грязная из которых была передана мне.Я не мог пить этот напиток таким нестерпимо горячим, каким его с необыкновенной быстротой глотали калмыки. Меня прошиб при этом холодный пот, и я никак не мог решиться взять вторую предложенную мне миску. Я велел готовить этот чай в моей собственной посуде, с теми же добавками и без сахара, пил его в течение путешествия почти каждое утро и находил довольно вкусным и питательным. Так обычно приготовляют этот напиток калмыки. Иногда они, впрочем, добавляют изрядную порцию высушенного и истолченного ячменя, от чего напиток становится еще более питательным. Он тогда напоминает сатуран бурятов, который готовится из муки, поджаренной с жиром, и даже у знатных русских, живущих в тех местах, считается излюбленным напитком. Иногда калмыки добавляют в свой чай также немного жира. Его хранят обычно в чашке, в которую вливают немного кипящего чая, чтобы жир частично растопился, затем все это отправляется в котел. Я никогда не мог решиться попробовать этот последний столь неаппетитно приготовленный напиток.Надо было спешить, чтобы до наступления ночи переправиться через Чарыш и добраться до своей палатки, и поэтому после недолгого пребывания я покинул юрту. Мне очень хотелось 13 мая более тщательно обследовать местность по Кану, но продолжавшийся всю ночь ливень помешал переправиться через Чарыш, который от этого разлился еще сильнее. Впрочем, погода была сносной для того, чтобы посетить горы на левом берегу Чарыша, хотя это и не дало особого успеха.В одной из юрт. где мы побывали, нас угощали квашеным молоком («чегень», а если оно из чистого кобыльего молока, то «кумыс») и выгоняемой из него водкой - «аракой». Последняя - особенно, если она приготовляется из кумыса - самый излюбленный напиток калмыков, не очень крепкий, кисловатый и неприятный только из-за крайне нечистоплотного приготовления и хранения.Когда я вернулся к своей палатке, то встретил толпу калмыков и среди них несколько больных, которые хотели излечиться. Я захватил лишь немногие лекарства - для собственного употребления при несчастном случае, но как мог поделил их. Среди пришедших находился также маг и врач - «кам» (отсюда «камгар» - колдовать, а также происходит русское слово «камлать»), которого русские обычно называют «абыс», а народы Восточной Сибири - «шаман». В его одежде не было ничего отличительного, но вскоре он проявил себя как таковой в колдовских штучках. Калмыки, когда они колют скотину или едят мясо, всякий раз сберегают лопатки, ибо считают, что по ним абыс может сказать всю правду. Вчера для нас был заколот баран, и мой толмач очистил лопатку и попросил кама погадать мне на ней. Он согласился на это за стакан водки и начал с того, что произнес над костью множество слов, лизнул ее в нескольких местах и т.п. Затем он встал и, оборачиваясь на четыре стороны и простирая руку с костью, бормотал всякий раз несколько непонятных слов. Потом он бросил лопатку в огонь, горевший перед моей палаткой и после того, как она некоторое время погорела, осторожно извлек ее, затушил горящие места и по выгоревшим дырам начал толковать, что во время путешествия я переживу приятное событие. Затем, пристально вглядываясь в кость, добавил, что мне предстоит встретиться с более высоким, чем я, чиновником, моим другом. Так в действительности и случилось, ибо в июне я встретился в д. Уймон с г-ном статским советником Ледебуром; но так как я и мои люди знали об этом, то легко мог узнать и он и использовать для доказательства надежности своего искусства.Поскольку все занятие калмыков, особенно летом (зимой они обычно занимаются охотой), заключается в npисмотре за своими табунами, потому что женщины выполняют все домашние работы - шитье одежды, обработка кож, изготовление кошм, веревок и т. п., то они большую часть времени проводят в том, что разъезжают от одной юрты к другой, кутят и пируют или набивают и выбивают трубку, причем рассказывают новости, которые таким способом распространяются часто с невероятной быстротой. Я воочию убедился в том во время своего пребывания среди этого народа. Тем, что камы быстрее других узнают все новости и используют их для обмана, они могут придавать достоверность своим предсказаниям и пользоваться авторитетом. Кочевой образ жизни, который они ведут, ибо их часто приглашают издалека, чтобы полечить больных, раскрыть кражу и для многого другого, позволяет им добывать сведения, так как они останавливаются у каждой юрты, ловят, каждое слово, которое можно использовать.14 мая. Поскольку при установившейся вчера ясной погоде вода в Чарыше сильно спала, я рано утром перебрался через реку. На том берегу меня встретил Баран, который как раз направлялся ко мне в сопровождении целой свиты калмыков. Он сопровождал другого демича, Беженка, с больным сыном и многих других больных, которые недавно собрались тут со всей округи и вчера весь день ждали у Чарыша, когда можно будет переправиться. Баран упрашивал меня заехать в его юрту, но по пути туда я услышал в другой юрте, мимо которой мы проезжали, множество голосов. Это и своеобразный спектакль перед юртой побудили меня спешиться и пойти туда. Вся моя свита последовала за мной. Юрта была битком набита народом: заболела жена владельца юрты, и абыс колдовал (камлал) около нее. Он был весь в поту от напряжения, его выпученные глаза налились кровью и голос охрип. Он сидел на почетном месте, а над ним висела его культовая одежда, вместе с его колдовскими принадлежностями. Я не мог подойти и все точно рассмотреть. На огне стоял огромный котел, в котором сварилось мясо целой овцы; теперь, разложенное в большие миски, оно было роздано гостям и поглощалось ими с большим аппетитом. Сопровождающие меня калмыки тотчас же, не раздумывая, приняли участие в этом пиршестве.В некотором отдалении от юрты была прикреплена на двух жердях веревка с привязанной noсредине заячьей шкуркой, по обе стороны ее веревка была украшена разными пестрыми тряпицами и лентами. Перед этим стояла лошадь, привязанная к столбу, посвященная, как мне сказали, тому богу, от которого зависело исцеление больной. В некотором отдалении на небольшой огороженной жердями площадке горели кости, и кое-какие внутренности овцы, заколотой в качестве жертвоприношения злому духу (шайтану). В гриву лошади посвященной божеству («кутаю») по окончании всей церемонии вплели ленты, после чего ее отвели в табун и отпустили. С этого момента ее уже нельзя использовать ни для какой работы. и только если ее владелец беден, он может ездить на ней сам, но если же на ней поедет другой, особенно русский, она считает оскверненной и должна очищаться окуриванием. И если калмыкам понадобится принести в жертву лошадь, для этой цели обычно выбирается посвященная, а на ее место подыскивается другая.Вода в Чарыше спала достаточно, чтобы не опасаться за сохранность наших вещей при транспортировке через нее, а Баран подобрал мне несколько рослых лошадей, поэтому я отослал одного из своих людей обратно, поручив ему позаботиться о переправе, а сам тем временем поехал в окрестные горы. Возвратившись к юрте Барана, мы увидели, что все наши веши благополучно переправлены, а палатка разбита. Меня пригласили в юрту Барана, которая в этот момент напоминала лазарет, ибо в ней собралось множество больных и все просили лекарства. Поскольку я был вынужден спрашивать их через толмача, то распросы и инструкции, которые давал, сильно затянулись и весьма утомили меня, к тому же под конец все они разом насели на меня. Я перешел в свою палатку, а больным велел идти по очереди и раздал лекарства сообразно моему ничтожному запасу. Чаще всего я наблюдал здесь у женщин случаи истерии и бледной немочи с затвердением печени, у мужчин - механические повреждения и их последствия - плохо вылеченные переломы ног, вывихи, воспаление тазобедренного сустава и т д. Изредка встречалась одна разновидность проказы, которая выражалась в нарывах на ногах и разрушении неба и костей носа, но все это не давало картины сифилиса, а более напоминаю финскую чуму. В общем же народ очень здоровый, и хронические болезни редки.Вечером 15 мая я покинул берег Кана, и пока наши вьючные лошади шли по ровной дороге вверх по течению реки, а затем через проход между горами по ее левому берегу, я посетил каменистые, в это время года еще едва покрытые зеленью, сухие горы. Вдоль широкого болота, которое образует с этой стороны берег Чарыша, мы вышли по дороге на обширную равнину, покрытую, подобно долине Кана, очень низенькой травой: нигде не было видно ни кустика, ни деревца. Почва, как я уже отметил выше, содержит много соли, и, несмотря на скудную растительность, эти места особенно если они окружены горами, содержащими солончаковый глинистый сланец, являются излюбленными у калмыков: скот, потребляющий соли почвы, чрезвычайно упитан и сам делает себе запас на черный день зимой. Запас этот содержится у овец в курдюках, достигающих к осени значительных размеров, зимой почти совершенно исчезающих. То же, что и с курдюками происходит с горбами у верблюдов, которых я увидел здесь впервые. Так как была еще ранняя весна, горбы эти вяло свешивались и были совсем небольшими: но когда я вновь увидел этих животных осенью, то эти бугры оказались располневшими н выпрямившимися.Болото было местом обитания множества водяных и болотных птиц, среди которых выделялась красивым оперением и странным жалобным криком красная утка. Моим людям удалось застрелить одну из этих птиц. Проехав примерно 10 верст по прямой, мы достигли берега Ябагана сильно напоминавшего Кан своим видом и своим окружением. Он, как и тот, отличается от всех рек этой местности своим спокойным. едва заметным течением и мутной водой. Здесь мы сделали остановку, так как предпринимать переход через значительный горный хребет, который здесь возвышался, образуя водораздел между протоками Чарыша и впадающего в Катунь Урсула, было уже слишком поздно.Утром 16 мая я видел чрезвычайно интересное зрелище. Чтобы доставить нам требуемое количество лошадей, калмыки соседних юрт выгнали на широкую равнину большой табун в несколько сот лошадей и окружили его, вооружившись большими арканами, которые сделаны из веревок, скрученных из конского волоса, и предназначены для поимки лошадей. Было их человек пять. Они держали в руках свернутые в несколько раз длинные веревки и разъезжали вокруг, рассматривая лошадей, которых намеревались нам дать. Лошади, казалось, мстили в этом случае и с большой ловкостью прятались и увертывались от высматрнвающих их калмыков. Они то прижимались друг к другу, то вдруг устремлялись в двух или трех различных направлениях и с громким ржанием мчались, распластавшись в галопе. Однако калмыки всякий раз опережали их и гнали обратно, и намеченная лошадь не избегала своей участи. Поймав цепким взглядом предмет своих стремлений, в диком галопе быстро и надежно набрасывает калмык петлю на шею лошади, затем соскакивает с седла и некоторое время волочится по земле, и животное-, сдавленное петлей, усмиренное превосходством человека, делает все уменьшающиеся круги, кружась на все более ослабляемой веревке, и, наконец, утомившись, останавливается. Но понятно, что многие арканы были брошены впустую.Дикие выкрики калмыков, ржание лошадей и их громкий топот повторяло эхо в горах, внимание было приковано к этому зрелищу: напряжение возрастало, и вскоре я то принимал сторону прекрасного, мужественного животного, которое не раз ловко спасалось от преследователя, то восхищался превосходно рассчитанным броском аркана, сделанным натренированной рукой старого калмыка.Скоро все лошади были оседланы, багажные сумы приторочены, и наш караван двинулся в путь. Берегом Ябагана мы поднимались сначала незаметно, потом все круче, и, наконец, достигли гребня горного хребта, где мое внимание привлекли большие кучи сухого хвороста. Это была жертва за благополучный подъем на гору, которую здесь приносит каждый проезжающий калмык. Там и сям этот хворост был увешан маленькими лентами и тряпочками. Никто не отваживается прикоснуться к этому хворосту ради костра или прочего. Этот обычай проявлялся всюду, где дорога шла через высокую гору, и даже столь высоко, где уже не было ни леса, ни кустарника. Тогда вместо хвороста была куча камней.Спускаясь, мы скоро оказались у истока р. Ело, в высоко расположенной болотистой равнине, где многие альпийские растения, особенно лютик тысячелистный, свидетельствовали о большой высоте. Низкий кустарник составляли здесь березка кустарниковая и несколько карликовых ив.При спуске - мы должны были спешить, так как, собирая растения, удалились от шедших впереди вьючных лошадей - моя лошадь дважды упала, провалившись передними ногами в землю, подрытую сусликами. Я каждый раз при этом выпадал из седла, но ничего себе не повредил, так как из-за холодной погоды, приветствовавшей нас даже снегом, был одет в добротную шубу. На берегу Ело, недалеко от его впадения в Урсул, мы расположились на ночлег по соседству с юртами.17 мая мы продолжали поездку вниз по Урсулу, не встретив ничего особо примечательного, разве только множество каркасов с лошадиными шкурами - здесь больше, чем где-либо,- которые видели мы и раньше. Эти каркасы остаются после жертвоприношений добрым или злым духам. Они представляют собой несколько палок, подпирающих длинную жердь, на которую навешена лошадиная шкура, а иногда и шкура другого животного. Перед этими сооружениями, если они не так давно поставлены, можно заметить два шеста между которыми натянута веревка с ленточками и тряпочками. Шкуры сильно изорваны и продырявлены, так что они уже больше ни на что не годны. Сняты они с лошади, овцы или козы (никогда не видел я бычьей шкуры), которые были принесены я жертву по случаю какого-либо празднества, чьей-нибудь болезни, или, проще сказать были съедены. Голова повернута на восток или на запад (последнее гораздо реже) в зависимости от того, доброму или злому духу приносится жертва.Берега Урсула большей частью окаймлены небольшими рощами местного лавроволистного тополя, в которых низенькие ивы, боярышник кроваво-красный, черемуxa, желтая акация и пр. образуют приятный подлесок. Долина, по которой протекает река, не очень узка, и горы с округленными вершинами на левом берегу не высоки, однако если проследить глазом вверх по течению, то можно увидеть вдали на западе красивые альпы с широкой изолированной вершиной, с которой стекает речка. На левом берегу также видны в некотором отдалении к югу довольно высокие белки, которые отделяют эту долину от долины Катуни.Перебравшись через речки Тоботой и Кеньгу, вечером мы подъехали к юрте зайсана Кучугеша, где и остановились. Самого зайсана не было дома, но его жена пригласила меня в юрту, угостила чаем и аракой; мы несколько раз обменялись трубками. И надо заметить, что курят здесь по обыкновению стар и млад, мужчины и женщины. При этом жена зайсана оказала мне своеобразную честь. Она часто подавала мне трубку или чай или обращалась только ко мне через толмача, многократно касаясь при этом своих кос, которые - две, как это принято у замужних женщин,- свешивались с плеч. Такое чествование кого-нибудь оказывается только знатными женщинами, ибо обычное приветствие - поднимание одной или обеих рук к голове, причем достоинство того, кого приветствуют, определяется тем, выше или ниже получается рука; к тому же они то кивают головой, то нет. Почти все люди в юрте были пьяны, жена зайсана тоже не составляла исключение полому я отказался выполнить ее просьбу - сделать ей кровопускание.Только мы расположились вокруг нашего костра перед моей палаткой, как вдруг калмыки, которые в таких случаях обычно всегда присоединялись к нашей кампании, вскочили и поспешили навстречу подъехавшему всаднику. Это был зайсан Кучугеш. Он, сильно пьяный, слез с лошади и шатаясь, двинулся ко мне с приветствиями. Говорил разные несуразицы на ломаном русском языке и был в высшей степени груб, потому что, несмотря на требование, не получил от меня водки. Наш ужин был готов, и я со своими людьми ушел в палатку, он также попросился туда, чтобы принять участие в нашем ужине. Когда я предложил ему место у двери, он повел себя чрезвычайно буйно и потребовал стул, так как, по его словам, посещая русских, он всегда садится на стул.Внимание зайсана привлекли наши ржаные сухари и, схватив полный сосуд, в котором они находились, он высыпал все в подол своей шубы и пошел с ними в юрту, откуда еще долго доносились его крики. На следующее утро он рано разбудил нас своим криком и смиренно извинялся за свою вчерашнюю грубость. Он просил полечить его жену, которой-де нужно пустить кровь. Она же заявляла, что решится на это лишь после того как ее подкрепит глоток моей водки. Это произошло, и после того, как операция была проделана, нас пригласили в юрту, где для меня приготовили высокое сиденье. Угостив меня чаем и аракой, Кучугеш вынул соболий мех и подарил его мне. Ученику же, который открывал вену его жене, он подарил большую волчью шкуру. Вскоре зайсан опять забуянил и начал грубить, ибо кроме водки, которой я угостил его, за ним постоянно - в то время, как мы готовились к дальнейшему путешествию, причем Кучугеш проводил нас до нашей палатки - молодой симпатичный калмык носил турсук, полный араки. Этот парень не отставал от него ни на шаг. Он останавливался там, где останавливался зайсан. и садился сзади, когда тот садился, подливая ему постоянно в большую деревянную позолоченную чашу, которую зайсан осушал. Зайсан требовал от меня водки, ржаных сухарей и других подарков и все время был недоволен тем, что я ему давал. Наконец, мне пришлось наблюдать крайне неприятное зрелище наказания калмыка, который, вопреки его приказу, отказался вначале дать лошадь для нашего дальнейшего продвижения. Поэтому я был рад, когда подготовив вьюки, смог оставить эту первую калмыцкую резиденцию.Следуя вниз по течению Урсула, мы через некоторое время достигли р. Туюкты и верхом переехали ее. Здесь я в первый раз нашел прекрасный маральник, красовавшийся в полном цвету на крутом горном склоне. Отсюда мы скоро добрались до устья Каракола, который впадает в Урсул на противоположном берегу, где стояли юрты двух сыновей демича. Младший из них, Джигилек, симпатичный молодой человек, имел чин шуленги. По плану путешествия я должен был на обратном пути после первой поездки к Чуе доехать до д. Уймон, а оттуда ехать вверх по течению Каракола, поэтому счел более благоразумным оставить часть багажа, особенно те вещи, которые теперь мне были не нужны, здесь, чтобы иметь возможность следовать дальше налегке. Большая честность калмыков, их необычайное всеобщее отвращение к воровству, позволяли мне ничего не опасаться, и я доверил шуленге Джигилеку все оставленное, так как он обещал до моего возвращения не покидать этого места.В тот же день мы отправились из этих юрт дальше, вниз по течению Урсула, через р. Курату, а затем перебрались на правый берег Урсула. Здесь местность имела уже иной вид; горы стали круче, сдвигались все ближе и ближе, и Урсул, сжатый скалами, несся в глубоком ущелье шумнее, чем в верховьях. Здесь он весьма широк. Переехав р. Оелету, мы продолжали свои путь правым берегом Уpcyлa в романтическом окружении: у наших ног шумел Урсул, стиснутый крутыми скалами, в больших расщелинах между глыбами, дико сваленными друг на друга, буйно рос густой кустарник из желтой акации и жимолости, которые как раз цвели. Так мы подъехали к устью Улегумена, который в отличие от другой одноименной реки, впадающей в Катунь, называется Малым. Здесь мы расстались с Урсулом, который отсюда поворачивает к востоку и, протекая меж отвесных скал, достигает наконец Катуни. Теперь Малый Улегумен служил нам путеводной нитью. Мы двигались по его левому берегу, пока не увидели за рекой несколько бедных юрт и возле них не расположились на ночевку.Когда мы на следующее утро покинули берега Малого Улегумена, чтобы продолжать свое путешествие, перед нами возник горный хребет. Этот хребет, получивший название Чети-Каман (7 форпостов), отделяет бассейн Малого Улегумена и далее к востоку бассейн Урсула от бассейна Большого Улегумена. Хотя перевал был не очень высоким и едва достигал альпийской отметки, подъем оказался очень трудным, особенно для вьючных лошадей, из-за большой крутизны и плохой тропы, часто идущей по выступающим остриям скал.Множество красивых растений, росших в расщелинах скал, и особенно сплошь усеянный цветами маральник, радовали глаз и заставляли забывать трудности пути. Cпуск был еще опаснее, но все также скрашивался пейзажем, которым я любовался. К западу на значительной высоте рождался Большой Улегумен, с шумом устремляясь в расположенную далеко внизу долину, ограниченную с северо-восточной стороны менее высокими горами с округлыми вершинами, покрытыми скудной растительностью, а с юга - более широкими, более скалистыми и лесистыми горами. Мы ехали мимо многочисленных юрт к Улегумену и по течению его. В нижнем течении река затеняется красивыми тополями, и из хаотически наваленных друг на друга скалистых масс на его берегу поднимаются красивые кустарники - желтая акация, боярышник, жимолость, крыжовник, малинник, черемуха и различные виды ивы. Пока я занимался сбором растений, наши вьючные лошади далеко впереди уже перешли реку, удалились от ее берегов и направились по равнине. которая вела к берегу Катуни. Я поспешил за ними и догнал их, когда они уже спускались с крутого каменистого берега к руслу красавицы-реки. Старый калмык-перевозчик, поставивший свою юрту близ переправы, представил в наше распоряжение весьма ненадежную лодку, представлявшую собой выдолбленный ствол тополя, и рассказал, что здесь недавно был исправник, совершающий поездку по Чуе, приказавший ему переправить меня со всеми вещами.Сжатая в узком русле каменистыми берегами Катунь - крупная река, течет с бешеной скоростью. Несколько выше меняет свое направление почти под прямым углом - с юго-запада на северо-восток. Хотя здесь она глубока и кажется довольно спокойной, даже с ровной поверхностью, шум производимый двумя порогами, из которых один находится выше, другой - значительно ниже переправы, настолько силен, что человек, находящийся на противоположном берегу, лишь с огромным напряжением крича, может заставить себя услышать. Вода теперь сильно спала, но, судя по скалам, которые, по рассказам, во время половодья бывают совершенно скрыты под водой, она поднимается на 15-20 футов. В такое время вид реки и шум ее волн бывают страшны и переправа через нее становится невозможной. На песчаном берегу беспорядочно лежат большие каменные глыбы. Hа противоположной стороне круто поднимается высокая каменистая гора. На обоих берегах, как говорят, есть просверленные скалы, через которые в старину китайцы протягивали канаты, чтобы безопаснее и спокойнее переправиться через реку. Но сам я таких скал не видел. Не удалось мне также увидеть и другую скалу, ниже по течению, с отпечатками человеческой стопы, с которой связана следующая калмыцкая легенда.Два могучих богатыря отец и сын, искали себе новое место, для поселения. Они подошли к Катуни, преградившей им путь. Тогда они решили ее запрудить. Но у них вышли все продукты и отец послал сына обратно домой, где ждали жены богатырей, чтобы запастись едой, строго наказав ему не разговаривать ни с кем из встречных, так как в противном случае не будет надежды на то, что удастся построить плотину. Долго молчал сын, но прощаясь с женой, сказал несколько слов. Между тем отец почти уже заканчивал работу, оставалось только выломить из горы огромную глыбу и кинуть ее в реку, и плотина была бы готова. Но для этого требовалась помощь сына. Когда тот пришел, им удалось общими усилиями низринуть скалу, но так как сын не послушался отцовского предостережения то утратили свою силу чары, нужные для завершения плотины, и сброшенная скала разрушила всю плотину. Отец, узнав таким образом о непослушании сына, гневно топнул ногой о скалу и покинул его. От могучего удара отпечатался след на скале. Долго сидел на месте опечаленный сын, и там, где он сидел, образовались два круглых углубления в другой скале неподалеку от первой.Переправа продолжалась довольно долго, так как единственная маленькая лодка поднимала за раз очень немного и, кроме того, нужно было проплыть порядочное расстояние вдоль берега вверх по течению, к огромному камню, выступающему с берега в реку. Оттуда изо всех сил гребли к противоположному берегу, но течение гнало неустойчивую лодку вниз со скоростью стрелы, и, несмотря на то, что река была не очень широка, к противоположному берегу причаливали напротив того места, откуда начинали. Переправа эта - предприятие рискованное, так как из-за пустякового упущения или неосторожности лодку легко снесет к нижнему порогу, и тогда все пропало.На противоположном берегу, тоже песчаном, где лежат наваленные в беспорядке глыбы, меня удивила пышная растительность, так как желтая акация и кизильник черноплодный здесь выросли почти в деревья и даже карликовая карагана образовала высокий кустарник. Объясняется это тем, что почва здесь часто заливается во время половодья и солнце хорошо прогревает окруженную горами долину, а сильно нагретые темные гранитные скалы ночью отдают немало тепла. К тому же только верхний слой почвы песчаный от наносов, глубже - плодородный грунт. Поэтому я нашел множество цветущих растений, каких не встречал прежде, и между прочим даже одну полынь, которая в других местах начинает цвести только в июле.Между тем на этом берегу все было приведено в порядок, лошади переправлены оседланы и завьючены, и наш караван поднялся по узкой тропе на высокую и довольно обширную равнину. Хотя было уже поздно и начинало темнеть, я сразу заметил здесь множество гольденштендии, но цвели далеко не все. Мы не могли долго задерживаться для сбора, так как нам предстояло миновать весьма трудное место до наступления полной темноты. Этого места мы достигли после двухверстного переезда по каменистому бесплодному плоскогорью на высоком берегу Катуни. Оно называется у калмыков бом. Это опасная скальная тропа у упомянутой излучины Катуни. Берег поднимается отвесно, и по самому краю его тропа вьется в скалах, образующих остро выступающие высокие ступени, по которым лошадям приходится прыгать вверх и вниз. Почти безопаснее на таких местах доверяться более калмыцким лошадям, нежели карабкаться по тропе пешком, ибо эти умные и привычные к таким дорогам животные с удивительной осторожностью и вполне надежно рассчитывают свои прыжки, причем часто им приходится задние и передние копыта ставить вместе, чтобы удержаться на каменном пятачке. Они так напрягаются, что к концу пути бывают совершенно измотаны. Особенно трудно приходится вьючным лошадям, так как всадник точными движениями может сохранить равновесие и помочь лошади, что для вьючных лошадей исключено. Было уже темно, когда мы один за другим закончили этот переход и подъехали к группе юрт, стоящей на высоком берегу Катуни, которая имеет здесь тот же вид. что и по ту сторону бома.Неожиданно заболел один из моих людей, что грозило задержать наше дальнейшее продвижение, так как я не мог оставить его одного в этой