Ответственность

Сергей Кургинян / Газета «Завтра» / 21 августа 2025
https://zavtra.ru/blogs/otvetstvennost_

Если будем цеплять­ся за вхожденчество в своей экономической, культурной и политической практике, — русский вопрос окажется решённым окончательно

Слов: 7085
Время чтения: ~1 час

В 1993 году руководство Китайской Народной Республики пригласило меня посетить Китай и прочитать там несколько лекций. Основанием для этого приглашения стало то, что я был на тот момент советником председателя Верховного Совета Российской Федерации. Конфликт между Ельциным и Верховным Советом тогда ещё не достиг кульминации. Хотя уже был достаточно внятным и накалённым.

Как выяснилось позже, кому-то в руководстве КНР хотелось побольше узнать про этот конфликт с тем, чтобы выработать политическую линию в условиях его дальнейшего обострения.

С самого момента моего приезда в Китай стало понятно, что принимают меня определённым образом и что пригласили не для того, чтобы я мог прочитать лекции в китайских политологических центрах.

Но моя гипотеза о наличии неакадемического интереса ко мне со стороны кого-то из китайского политического руководства подтвердилась только в самом конце этого визита — во время встречи с престарелым и очень авторитетным китайским политиком.

В самом начале беседы с ним я заговорил о том, что у Сталина есть огромные политические заслуги. Это впечатлило моего собеседника.

"Да, Сталин… — сказал он задумчиво. — У Сталина действительно есть огромные политические заслуги. Он очень многое сделал правильно. Он почти всё сделал правильно. Его историческая вина только в том, что он не обеспечил преемственность власти. А у нас всё будет по-другому. У нас великий Дэн Сяопин стал преемником великого Мао Цзэдуна. Великий Цзян Цзэминь стал преемником великого Дэн Сяопина. Мы не знаем, кто будет следующим преемником. Но мы знаем, что он будет именно великим преемником, ибо таково веление Поднебесной".

Когда престарелый китайский политик сказал о велении Поднебесной, его белёсые от возраста глаза вдруг стали ярко-голубыми. Мне, как режиссёру, такой феномен известен. Когда очень талантливый актёр вдруг оказывается в так называемом изменённом состоянии сознания, его глаза, какого бы цвета они ни были обычно, обязательно становятся ярко-голубыми. Мне было понятно, почему изменённое состояние сознания возникло у многоопытного и очень хладнокровного политика.

Оно возникло у него, потому что он отвечал за страну. Причём отвечал за неё так, как отвечают представители настоящей власти, чьё положение обязывает к особой элитной ответственности.

Понимая, что собеседник ждёт от меня чего-то соразмерного тому, что он захотел мне предъявить, я сказал: "Если Игрек становится преемником Икса, а Зет — преемником Игрека и так далее, значит есть некий субъект, который обеспечивает данную процедуру".

Мой собеседник ответил: "У вас хорошо развито логическое мышление".

Понимая, что для китайца, явно прошедшего определённое посвящение, породившее в нём эту самую элитную ответственность, признание наличия у меня развитого логического мышления является весьма сомнительной похвалой, я сказал своему собеседнику: "Назовите Имя субъекта, обеспечивающего преемственность власти. Тогда, может быть, мы начнём больше доверять друг другу. И откроются отсутствующие политические возможности".

Мой собеседник ответил с тем китайским изяществом, в котором всегда находится место и для потусторонних вещей, и для крайней прагматики. "Скажите, — сказал мне мой собеседник, — у вас в Верховном Совете существует хрупкий союз очень разных политических сил"…

Дальше он с удивительным знанием дела перечислил сейчас уже почти забытые имена, даже тогда не находившиеся в эпицентре общественного внимания. Назвав эти имена, мой собеседник сказал: "Вы умный человек. И потому я хотел бы услышать ваш прогноз, когда именно эти политики вцепятся друг другу в горло в случае победы Верховного Совета? Через неделю? Через две? Или есть кто-то, кто не позволит им вцепиться друг другу в горло? Тогда кто это?"

Я ответил: "Вы спрашиваете меня об Имени?"

Собеседник подтвердил, что он спрашивает именно об этом.

Тогда я сказал: "Но я же спросил об Имени первым".

Мы очень любезно расстались, так и не конкретизировав всё, что касается этих самых Имён.

В результате нашего разговора я понял, что Политбюро ЦК КПК и лично генеральный секретарь Политбюро Цзян Цзэминь решили поддержать Ельцина. И фактически напрямую говорят мне об этом.

Выйдя из кабинета престарелого китайского политика, я встретился с тем, кто довёл меня до дверей этого кабинета. Это был достаточно влиятельный человек. Провожая меня в гостиницу, он сказал: "Если Российская Федерация развалится так же, как СССР, то мы не утерпим".

Позже я узнал о том, какое именно содержание вкладывалось в это самое "не утерпим". А совсем недавно об этом было сказано в открытой печати в связи со сведениями, сообщёнными одним китайским перебежчиком. На основе этих сведений было достигнуто ещё более глубокое взаимопонимание между нашими странами. Это радует, но хотелось бы ещё большей глубины отношений, возможной только в том случае, если прагматический диалог будет дополнен диалогом совсем другим.

Каким же именно?

Мой отец — известный советский историк. У него был достаточно широкий круг друзей. В этот круг входил замечательный китаист Юрий Мисакович Гарушянц. Юрий Мисакович был великолепным специалистом и блестящим лектором, которого я лично сумел убедить прочитать лекцию о Китае для школьников в школе № 612, в которой я учился.

К моему глубокому сожалению, Юрий Мисакович покинул этот мир тринадцать лет назад. Убеждён, что в противном случае его талантливость и компетентность были бы сейчас особо востребованы.

И у Юрия Мисаковича, и у других знакомых моего отца были старшие товарищи, которые, в частности, переводили беседы Мао Цзэдуна со Сталиным и Хрущёвым. Мао Цзэдун относился к Сталину с глубочайшим уважением, прекрасно зная при этом, что Сталин давал высокую оценку генералиссимусу Чан Кайши. Обсудив со Сталиным ключевые проблемы советско-китайских отношений, Мао Цзэдун в завершении беседы задал классический китайский вопрос.

"Иосиф Виссарионович, — сказал председатель Мао. — Мы обсудили очень важные вопросы. И в завершении мне бы хотелось обсудить так называемый вопрос вопросов и узнать, что лично вы считаете наиглавнейшим для наших народов?"

На это Сталин, если верить тем, кто при этом присутствовал, ответил так: "Главное, чтобы народ работал".

Когда я в детском возрасте услы­шал о таком ответе, мне он показался либо ироническим, либо слишком упрощённым. Только сейчас я начинаю понимать, насколько ёмким и глубоким был этот ответ товарища Сталина, способного говорить с товарищем Мао на языке обсуждаемой мною сейчас ответственности элит.

В отличие от Сталина, Хрущёв на этом языке говорить с Мао Цзэдуном не смог. Сказав Мао, что китайские коммунисты должны вслед за советскими осудить культ личности Сталина, Хрущёв расписался в своей неспособности говорить на языке, не сводимом к узкой прагматике.

Потому что Мао Цзэдун осуждать Сталина отказался, сказав Хрущёву: "Мы слишком долго возвеличивали Сталина. И потому мы не будем резко менять позицию".

Хрущёв не мог понять, почему для китайских коммунистов недопустимо слишком резкое изменение позиции.

Пытаясь объяснить ему это, Мао Цзэдун сказал, что китаец не может "потерять лицо".

Надо быть очень крупным человеком для того, чтобы дать такое объяснение. И надо быть столь же крупным человеком, чтобы его принять. Хрущёв таким человеком явным образом не был.

Мне скажут, что современные китайцы стали закоренелыми прагматиками. Ой ли?

В Китайской Народной Республике я бывал достаточно часто. И имел возможность беседовать с очень многими авторитетными людьми. Все они были крайне деликатны в вопросе о нашей потере лица, произошедшей в позднесоветский и постсоветский период.

Но я всегда понимал, что деликатность, проявляемая в этом вопросе китайскими товарищами, не имеет ничего общего с прагматическим безразличием к таким далёким от прагматики вопросам, как "потеря лица".

Кому-то определённые упражнения в стиле фильма "Мумия" могут показаться частностями, не способными повлиять на большую государственную прагматику. На чью-то прагматику такие частности могут совсем не повлиять. А на чью-то (китайскую, корейскую, вьетнамскую и так далее) они будут влиять косвенно и почти что неуловимо взгляду, но при этом очень существенно.

В 1994 году мне пришлось прочитать длинный доклад в подмосковном пансионате, где собрались наши академики. Академики внимательно выслушали мой доклад. И разъехались, не сказав ни слова.

Вернувшись в Москву, я обсудил эту ситуацию с человеком, который в молодые годы находился в команде Суслова и был способен к пониманию проблем, тесно связанных с прагматикой, но к прагматике не сводимых.

Я спросил своего знакомого: "Эти академики собрались в Мозжинке с тем, чтобы целый час меня слушать. Почему они при этом не стали обсуждать то, что было мною сказано?"

Знакомый ответил: "Потому что они привыкли разговаривать на языке интеллектуального сервиса, а вы говорите на языке ответственности элит. Они же не понимают, почему вы не боитесь говорить на этом языке, кто вы такой, чтобы на нём говорить, и зачем вы говорите на этом языке с ними. Да и языком этим они по-настоящему не владеют".

Итак, мало обладать полноценной элитной ответственностью, которая зачастую сильно отличается от ответственности обычной, гражданской. Необходимо ещё и сочетание нужного типа ответственности с тем интеллектуализмом, который с нею совместим. Что же это за интеллектуализм?

Время от времени один очень умный и симпатичный сотрудник близкого мне патриотического издания говорит о том, что я избыточно погружён в то, что он именует "стихией игры".

Мне очень импонирует негативное отношение этого человека к данной стихии. Но одним отношением, что называется, сыт не будешь. Надо что-то знать об этой стихии. Причём, к сожалению, очевидно, что в силу своей профессиональной ориентации этот милый и умный человек про стихию игры ничего не знает. И знать не может. Но говорить о ней и давать ей оценки он, конечно, готов.

Между тем, без определённых, причём достаточно глубоких знаний об этой самой игровой стихии нельзя ни воевать (военная стратегия основана сейчас на уже относящейся к сфере высшей математики теории игр), ни заниматься проблемами стратегической безопасности.

Ну и как без этого отстаивать стратегический суверенитет в современном мире, который не зря именуется турбулентным?

Но и к математической теории игр всё не сводится. Потому что наукой в строгом смысле этого слова именуется только тот интеллектуализм, который имеет дело с субъект-объектными отношениями. Учёный — это субъект, который изучает объект.

Но объект потому и является объектом, что он не знает о том, что учёный его изучает.

Как только от субъект-объектного интеллектуализма (он же — наука) начинается движение к интеллектуализму, занятому отношениями между двумя субъектами, происходит переход из сферы науки в другую сферу, которая как раз именуется игровой.

Разведчик пытается добыть нужные знания о своих коллегах из других стран. Но эти коллеги знают, чем занят разведчик, и сами занимаются тем же. Вот это уже и называется игровой стихией, она же — исследование субъект-субъектных отношений. А ведь есть ещё и отношения между субъектом и сверхсубъектом. И этими отношениями занимается самая разная метафизика. Прошу не путать с благоглупостями, изрекаемыми господином Лайтманом.

Значит, другие будут этим заниматься, а мы нет?

Если бы СССР начал просто воевать с Западом в каком-нибудь 1978 году, то советские танковые войска дошли бы до Бискайского залива без особых проблем со скоростью, ограниченной не сопротивлением врага, а неполадками с гусеницами танков и нехваткой горючего.

Но произошло же другое. Президент США Ричард Никсон назвал это победой без войны. А что такое победа без войны? Это наш проигрыш в субъект-субъектных отношениях, они же — игровая стихия.

Будем отвергать это, чтобы проиграть ещё раз? Или…

У Владимира Высоцкого есть много замечательных песен. Военных в том числе, но и не только. А есть песни, в которых он явным образом издевается над нашей неготовностью осваивать игровую стихию, над нашим пренебрежительным отношением к этой стихии. Причём, по мне, так он над этим издевается слишком сильно. И что же, мы хотим вести себя в большой политике по Высоцкому?


Итак, элитная ответственность сочетает в себе метафизическую, экзистенциальную напряжённость и определённый интеллектуализм. Причём не обычный, а весьма специфический.

И в советскую эпоху с ним всё было, так сказать, не ахти. С космосом всё было в порядке, с математикой, физикой, электроникой. А в отношении этого особого интеллектуализма имело место то, что называется нарастающей эрозией той особой почвы, из которой прорастает обсуждаемый мною интеллектуализм.

А это ведь отнюдь не только теория игр, исследование субъект-субъектных игровых отношений.

В Израиле я часто бывал, стремясь преодолеть его идиотскую предвзятость в отношении Ирана, наплевательское отношение к угрозе нового нацизма и непонимание американского стремления подвести черту под модернизацией стран периферии. Последнее равнозначно искусственному со­зданию халифата.

Я настаивал на том, что настоящей угрозой и для нас, и для Израиля, и для Китая, и для всего развивающегося мира является насаждаемая Западом субкультура исламского радикализма, не имеющая никакого отношения к великой исламской религии с её огромными достижениями в сфере всемирного просвещения.

Теперь американцы уже напрямую заговорили о Тёмном просвещении как альтернативе настоящему просвещению и гуманизму. Но нельзя же было не понять, чем чревато уничтожение национальных государств, единственно способных вести свои народы по пути развития. Нет национального, сильного государства — не будет никакого развития. Его не будет нигде. И уж тем более в развивающемся мире.

Ну и зачем тогда американцы разрушают Ирак, Сирию, Ливию, теперь ещё и Иран? Что возникнет на руинах? Некий контрмодернистский халифат? И с его по­мощью будут наноситься удары по Индии, Китаю, России, Израилю?

"Вы же не можете не видеть, — говорил я израильтянам, — что американцы сознательно реализуют новую политику, имеющую целью демонтаж периферийного модерна, да и модерна вообще. И вы не можете не видеть нарастание оккультно-нацистских угроз, которые по сути являются глубоко гностическими. И потому ничего хорошего вам не сулят, ведь для гностиков евреи — это големы злого демиурга по имени Яхве, создавшего концентрационную вселенную".

Меня внимательно и уважительно слушали. Если я излагал свой подход в определённых кабинетах, то хозяева кабинетов бегали из угла в угол и кричали "абзац моей стране". Но на крупных конференциях, выступая с трибун, эти же люди клялись в своей бесконечной преданности Соединённым Штатам Америки.

Во время одной из таких поездок (а ездил я в Израиль с паспортом, на котором среди прочих стояла и иранская виза) со мной захотел встретиться господин Райхман, создатель очень интересного учебного заведения — Междисциплинарного центра в Герцлии.

Мне понравилось всё: здания этого Междисциплинарного центра, огромный парк, заинтересованные лица студентов и абсолютная скромность господина Райхмана, подчёркнутая скромность во всём, сочетаемая с умом и доброжелательностью.

Райхман внимательно выслушал всё, что я говорил о необходимости развивать междисциплинарные исследования. Потом сказал: "Во-первых, то, что вы хотите преподавать своим ученикам в России, не является в полном смысле слова образованием. Это скорее что-то наподобие обучения, которое вели средневековые мастера, набиравшие подмастерьев. А, во-вторых, то, что вы предлагаете, могут осуществлять только русские. У них есть особая тяга к междисциплинарности. Вы предлагаете подход, при котором можно собрать воедино более десяти дисциплин. Уверяю вас, никто, кроме русских, этого сделать не сможет".

"А как же ваш Междисциплинарный центр?" — спросил я Райхмана. Он мне с грустью ответил: "Ну, можно совместить политику, экономику и добавить чуть-чуть юриспруденции. Но не более того".

Потом настало время прощаться, Райхман захотел проводить меня до ворот. Он махал мне рукой, пока я садился в машину, и грустно смотрел вслед.

На сегодняшний день распадается даже единое естественнонаучное поле. Новые дисциплины произрастают, как грибы после дождя. Дифференциация дисциплин стремительно нарастает. Сначала физика и химия, потом химфизика и физхимия, ну а дальше — любые композиции этого физ-, хим-, а также био- и прочего.

Если не сформировать новую интеллектуальную субкультуру, которая будет интегрировать дисциплины, то их дифференциация одна способна уничтожить все.

И тут не достаточно ни теории систем, ни тектологии Богданова, ни синергии, ни теории хаоса. Тут надо быстро идти вперёд.

На повестке дня и новая элитная ответственность, укоренённая в очень непростых и очень накалённых субстанциях, и новый интеллектуализм.

Да, согласен, всё связанное с элитой и её производными (к примеру, той же контрэлитой) очень небезопасно. Тут находится место и элитному высокомерию, и крайним формам антигуманизма, опасным для человечества.

Но элита же всё равно формируется. Если она не будет формироваться спасительным для человечества образом, то она станет источником гибели человечества, уничтожаемого ею в глобальном концлагере.

Но раз так, то надо не шарахаться от проблемы элитогенеза, а решать её спасительным для человечества образом. Если не на уровне создания элиты, то на уровне контрэлиты. Но уклоняться от проблемы нельзя, если не хотеть проигрыша, ещё более губительного, чем крах СССР.

Мы не можем не признать, что судьба России несколько раз зависела от элитогенеза и что в последний раз именно большевики предложили пусть и небезусловное решение, но решение, хоть как-то совместимое с жизнью страны, с её развитием.

Казалось бы, в нынешней ситуации, более опасной, чем все предыдущие, надо вылавливать все крупицы спасительного опыта — как симпатичного тебе, так и не симпатичного. Ан нет… "Оспа большевизма… Россия, которую мы потеряли…" Да не потеряли бы мы её, если бы царско-имперская элита была сколь-нибудь состоятельна! Неужели эту нехитрую мысль так трудно усвоить?

Был такой господин Маниковский, начальник ГАУ — Главного артиллерийского управления Военного министерства Российской империи. Он и его соратники разработали полный план форсированной индустриализации Российской империи. Один мой дальний родственник привёл Маниковского к Николаю II с тем, чтобы тот изложил ему этот план. Он рассказывал моим близким родственникам о том, что Николай II внимательно выслушал Маниковского, поблагодарил его за доклад, а когда тот вышел, спросил: "Ты зачем привёл ко мне этого опасного сумасшедшего? Ты же понимаешь, что его план выполним только в одном случае — если я расстреляю всё своё окружение. И на кого мне тогда опираться? Кроме того, я не хочу такой крови. И форсированная индустриализация для меня омерзительна".

Потом тот же мой дальний родственник посодействовал встречам Маниковского с Лениным и Сталиным. И тот и другой восхитились планом Алексея Алексеевича. Что же касается крови, то она уже была пролита в Гражданскую войну. И они её не боялись. А форсированная индустриализация была их главной мечтой. Ленин грезил этим, говоря об электрификации. Сталин только усилил накал подобной мечты.

В результате Советский Союз — он же новая красная Россия — выстоял, победил Гитлера, стремительно восстановился после войны, первым запустил спутник, продемонстрировал миру триумф Гагарина. То есть доказал, что русские (иноземцы всех советских людей называли русскими) могут осуществлять не только догоняющую, но и опережающую модернизацию.

Элитная ответственность плюс высший интеллектуализм. Было ли всё это в СССР? Да, высший интеллектуализм, без которого никакая полноценная ответственность из разряда конструктивно-элитной реализована быть не может, находился в позднесоветском СССР на обочине большого политического процесса. Но он хотя бы там каким-то образом обитал! А, обитая там, он распространял некие интеллектуальные волны, иногда достигавшие даже центров принятия решений.

Согласен, до добра эта обочина не довела. Но на каких-нибудь малогабаритных кухнях настроенные определённым образом молодые люди пили крепкий чай и всю ночь говорили на языке этого интеллектуализма, развивали этот интеллектуализм. При этом они тем или иным образом соприкасались с интеллектуальными мэтрами, которые их ценили и могли что-то донести до центров принятия решений, переводя сказанное этими молодыми людьми на так называемый "язык родных осин".

Почему в СССР это происходило именно так? Потому что СССР, безусловно, был и своеобразной империей без колониализма, и сверхдержавой. Последнее — особо важно. То, что никакого колониального угнетения в этой империи, являющейся сверхдержавой, не было и в помине, прекрасно понимали все, кроме тупиц и психопатов.

А вот позитивные моменты имперскости и сверхдержавности существовали. Хотя, конечно же, это существование было и неполноценным, и ущербно-уязвлённым в силу этой неполноценности.

"Они же вам не предложили стать членом Политбюро, да и мне тоже", — сказал один такой уязвлённый интеллектуал, возглавивший в постсоветские годы ключевой регион России.

Я даже не стал спрашивать этого интеллектуала, почему ему так важно было стать членом Политбюро, притом что он в ходе перестройки выступал с радикально антисоветскими попсовыми размышлениями о вреде командно-административной системы. И, кстати, далеко не он один с невероятной скоростью начал опрощаться в постсоветский период.

Но, оговорив крайнюю небезусловность советского имперского сверхдержавного интеллектуализма, я, тем не менее, должен оговорить и его единственное преимущество, каковое состояло в том, что он был. И считал себя необходимой частью имперскости, сверхдержавности, то есть всего того, что просто не может не участвовать (как — это отдельный вопрос) в формировании планетарных мегатрендов.

Одни — империи, сверхдержавы — формируют эти мегатренды. И одновременно движутся, конкурируя за место в ими же сформированных мегатрендах.

А другие конкурируют за это место в мегатрендах, никоим образом не претендуя на то, чтобы мегатренды формировать. А конкурируя за место в этих мегатрендах подобным образом, они просто обречены на то, чтобы проиграть. Потому что узкий пул субъектов, формирующих мегатренды, всегда может сформировать их так, чтобы все остальные проиграли.

Есть создатели игровых правил, они же хозяева игры, которые одни только и выигрывают.

Есть игроки, которые могут выигрывать лишь до тех пор, пока правила не меняются.

А есть фигуры, которыми можно и иногда даже нужно жертвовать.

Где подлинное место будущей России — понятно. Если она станет фигурой, её просто сдадут, причём ускоренно.

Если она начнёт претендовать лишь на то, чтобы стать не фигурой, а игроком, то её сдадут при изменении правил, которые теперь меняются достаточно быстро.

Значит, она может быть только создательницей игровых правил. Так ведь?

Но это не происходит само собой, в пределах прежнего бытия, основанного на желании быть даже не игроком, а умеренно нужной и желанной фигурой. Тем же сырьевым придатком, к примеру.

Наконец-то президент России сказал в связи с проблемой оте­чественного автопрома, что мы не можем быть сырьевым придатком, если мы им будем, то нас уничтожат. Но ведь многие наши элитарии говорили о диаметрально противоположном. Причём не в давние-стародавние времена, а уже в ходе Специальной военной операции.

Но тут ведь дело не только в сказанных словах, а в типе мышления и веры. Можно верить в сырьевой придаток. Можно мыслить его категориями. И это очень сильно влияет на тип мышления. Перейти на другой тип мышления очень непросто. Не спорю, это можно и нужно делать, но понимая трудность проблемы, колоссальность усилий, необходимых для её решения. И как тут обойти стороной вопрос об элитной ответственности и её компонентах?

Имя… Лицо… Сознание элитной ответственности… Интеллектуализм, позволяющий формировать мегатренды… Всё это — слагаемые того целого, вне существования которого настоящий суверенитет невозможен.

Конечно же, это не все слагаемые данного целого. Но это те слагаемые, без которых целого не существует. А коли нет такого целого, то будь добр, вписывайся в тренды, создаваемые теми субъектами, которые этой целостностью в большей или меньшей степени обладают. Или хотя бы её не чураются, в отличие от определённых наших соотечественников.

Я написал книгу "Качели" по горячим следам конфликта двух российских спецслужбистских кланов, притом, что этот конфликт уже не был подковёрным. Он тревожным образом приобрёл открытый характер. Анализируя этот конфликт, я использовал несколько социокультурных метафор, настаивая на том, что каждая из них является именно метафорой, а не апелляцией к буквальному историческому прецеденту.

Я, к примеру, был бы совсем не в восторге от прямого переноса на нашу современность кастовой структуры древнего индийского общества. Хотя в Индии касты в определённой степени существуют и поныне. Но в качестве метафоры апелляция к этим кастам (брахманам, отвечающим за смыслы, кшатриям, отвечающим за безопасность, и так далее) — допустима. И что рассматриваемый мною конфликт, участники которого, если они не помирятся, в итоге все проиграют, вполне может быть описан с помощью условной кшатрийской метафоры, согласно которой кшат­рии, оставшиеся без брахманов, обязательно начнут воевать между собой с самыми губительными последствиями.

Конфликт, побудивший меня к написанию книги "Качели", развернулся восемнадцать лет назад, и привёл к пагубным последствиям как для тех участников, кто сразу же проиграл, так и для тех, кому казалось, что они вы­играли, и кто проиграл чуть позже, оказавшись в большей или меньшей степени за бортом большого политического процесса.

Один из крупнейших представителей того спецслужбистского сообщества, которое я условно именовал кшатрийским, при рассмотрении моей аналитики решительно заявил, что в ней многое вполне справедливо, но только всё, на чём я настаиваю, надо делать без "бархманов" (цитирую слово "брахманов" так, как оно было произнесено).

И было ясно, что это не просто мнение одного из представителей спецслужбистского сообщества. Это долговременный проект очень крупной спецслужбистской группы, считающей, что для спасения страны необходимо, чтобы она вошла в Западную цивилизацию, конкретно — в Европу.

Необходимо отдельное исследование, чтобы нужным образом рассмотреть личность Ильи Григорьевича Эренбурга, его связь не только с Бухариным (она очевидна), но и со Сталиным, видимо, имевшим основания для того, чтобы Эренбурга не постигла участь многих других участников Еврейского антифашистского комитета. Без такого исследования не могут получить полноценной интерпретации прогностические сюжеты из произведений Эренбурга "Необычайные похождения Хулио Хуренито" и "Трест Д. Е.". Но ясно, что это очень непростые произведения. И что их автор озвучивает некие соображения высокопоставленных советских деятелей по поводу построения отношений между Европой и Советским Союзом.

Ясно также, что эти соображения имеют прямое отношение к тому вхожденчеству, которое планировалось реализовать в случае победы пролетарских революций на Западе. Ибо считалось, что в этом случае Советскому Союзу удастся избежать мобилизационного рывка, осуществлённого впоследствии Сталиным.

Считалось, что этот рывок для населения СССР будет губительным. И что спасти от него можно только объединением индустриального потенциала Европы с сырьевым потенциалом Советского Союза. Мол, зачем нам надрываться, строя заводы в неимоверном количестве, если мы сможем воспользоваться индустриальными возможностями западных стран, переходящими в наши руки после той победы пролетарской революции в западных странах, которой Советский Союз сможет, так сказать, посодействовать?

Ранние советские соображения по поводу вхождения в Европу, в Западную цивилизацию на основе победы пролетарских революций до сих пор носят достаточно закрытый характер. А главное — они оказались пустопорожними просто потому, что никаких побед пролетарских революций на Западе не произошло. Крах троцкизма во многом определялся именно этим.

А вот о более поздних конструкциях сходного типа известно несколько больше. Известно, например, что они очень активно разминались в постсталинский период Отто Вильгельмовичем Куусиненом, деятелем Коминтерна, советским политическим и партийным деятелем, членом Президиума ЦК КПСС, секретарём ЦК КПСС, теоретиком марксизма, одним из основателей Коммунистической партии Финляндии, первым председателем Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР. Перечисление статусных позиций Куусинена можно было бы продолжить.

Достаточно очевидны при этом как связь Куусинена с раз­облачением культа личности Сталина и хрущёвским докладом на XX съезде, так и то, что Куусинен был настоящим учителем и полноценным куратором Юрия Владимировича Андропова, направленного в июне 1940 года на комсомольскую работу в Карело-Финскую ССР и избранного впоследствии первым секретарём ЦК комсомола Карело-Финской ССР.

С начала Великой Отечественной войны Андропов (его военный позывной "Могикан") отвечал за организацию среди молодёжи подпольной партизанской и диверсионной работы на территориях, временно оккупированных финскими войсками. При выполнении этой задачи возникли очень прочные отношения между Андроповым и Куусиненом. В дальнейшем Куусинен стал негласным покровителем Андропова.

Здесь мне бы не хотелось вдаваться в детали отношений между Куусиненом и Андроповым. И в то, какова степень участия в этих отношениях западных структур, которые находились в тех или иных связях с Куусиненом. Ясно одно: так называемый вхожденческий проект уже с начала 1970-х годов являлся основным не только для определённой, очень важной части элиты КГБ, но и для тех партийных вождей (Суслова в первую очередь), которые лишь выдавали себя за антагонистов Андропова.

Вхожденческий проект стал для ключевой части советской элиты (комитетской и не только) и стержнем прагматической деятельности, и накалённым символом веры.

Не стану здесь называть крупнейших деятелей советской и постсоветской эпохи, которые воспринимали любого противника вхожденческого проекта как своего личного врага со всеми вытекающими из этого последствиями.

Перестройка и вся постперестроечная эпопея были всего лишь реализацией этого вхожденческого проекта. И нынешний президент России неоднократно сам говорил о том, что верил в этот проект, предлагал Бушу-младшему приступить к его далеко идущей реализации, включающей вхождение России в НАТО, считал этот проект очень нужным для страны. На алтарь этого проекта были принесены, как мы понимаем, огромные жертвы.

Была потеряна часть территории исторической России. И при этом было сказано, что эти потери не всегда носят негативный характер, ибо освобождение от избыточного нерусского населения той же Средней Азии имеет позитивный характер в том, что касается (внимание!) успеха построения русского национального государства на обломках многонациональной империи.

Постоянно говорилось о том, что буржуазные реформы постсоветской России носят именно модернизационный характер. Что субъектом модернизации является нация. И что русские должны превратиться из имперского клея — "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь" — в нацию, которая, конечно же, не будет оголтело экстремистской, сумеет правильно отрегулировать отношения с другими слагаемыми оставленного ей в наследство имперского плюрализма. При этом с империей должно быть покончено. А со сверхдержавой тем более.

А нормальное, национальное в лучшем смысле слова, российское государство, став таким же демократическим, буржуазным, правовым, как и его западные соседи, должно войти в Европу. И что любые издержки в том, что касается этого вхождения, оправданы его будущими блестящими результатами. И что именно это является завершением великого проекта Куусинена — Андропова.

С похорон последнего председателя КГБ Владимира Александровича Крючкова я уходил вместе с одним из наиболее близких к нему людей. И этот человек, судьба которого сложилась далеко не худшим образом (если иметь в виду стандарты постсоветской эпохи), мне говорил: "Если и Путин не завершит великое дело Куусинена — Андропова, то нам всем надо застрелиться".

Человек этот был вполне здоров, успешен, относительно молод, красив, и никакого желания надувать щёки в разговоре со мной у него по определению быть не могло. И далеко не он один говорил о судьбоносной необходимости так называемого вхожденческого проекта.

Всячески поддерживая СВО, считая её судьбоносной для России, искренне соглашаясь на самые разные компромиссы во имя её победоносного завершения, я призывал и призываю только к одному: к тому, чтобы оценить масштаб того геополитического, историософского, метафизического поворота, который произошёл в России в связи с началом Специальной военной операции.

К тому, чтобы понять (при любой болезненности подобного понимания!), насколько необратим этот поворот.

Сколь велики его последствия.

Каковы его издержки.

В какой ситуации он осуществляется.

Каково должно быть напряжение сил, чтобы при этом повороте государство не разрушилось, а окрепло.

Каковы будут новые последствия только начавшей набирать обороты антироссийской западной кампании, в которую обязательно впишутся и Трамп, и какие-нибудь ультраправые европейские политики. Потому что все они даже не игроки, а фигуры. А эта набирающая обороты антирусскость Запада замыслена и реализована настоящими хозяевами игры.

Но даже осознание всего этого является только прологом к восстановлению необходимых слагаемых имперскости, сверхдержавности. Геополитика тут, как ни странно, вторична.

Первично же всё то, о чём я говорил выше: Имя, Лицо, элитная ответственность, интеллектуализм особого типа, желание и умение создавать свои мегатренды.

Сейчас начался разговор о том, что возможный будущий мегатренд, создаваемый самой Россией, связан с обеспечением человеческого бессмертия. Что ж, это достаточно масштабный мегатренд. И даже разговор о нём уже позволяет начать выход за рамки губительной вторичности, этого самого вхожденчества с его нежеланием со­здавать свои мегатренды. Но тут уже одних разговоров мало.

На мой взгляд, необходимо и присмотреться к предыдущему опыту, включая советский, и резко поднять теоретическую планку, что крайне затруднено в условиях нынешней эрозии того самого имперского сверхдержавного интеллектуализма.

Что значит присмотреться к предыдущему опыту? Это значит — освоить всю непростую проблематику так называемого богостроительства, зачем-то осуждённого уже Лениным и предложенного не только близкими его соратниками, такими как Богданов и Луначарский, но и самим Горьким — весьма важным для досоветских большевиков как в культурном, так и в финансовом отношении.

Зачем Ленину было нужно всех их слишком резко критиковать?

Зачем он впоследствии с такой запоздалой серьёзностью предложил партии заниматься Гегелем, притом что Гегель очень коварен, а Маркс был не учеником, а единственным достойным оппонентом Гегеля, прославлявшего конец истории, замену исторического духа этаким новым духом, лишённым новизны и стремящимся довести самопознание до истребления бытия?

Зачем Сталину было нужно вырывать с корнем всё, связанное с Пролеткультом, который при всех его заморочках пытался создать красную метафизику, казалось бы, нужную Сталину, если он говорил правду по поводу необходимости превратить партию в орден меченосцев, то есть наделить партию Именем и Лицом?

Так говорил ли Сталин правду по поводу этого?

Чем был продиктован поздний наезд Сталина на школу академика Марра (сталинская статья "Марксизм и вопросы языкознания")? Сталину была, как мы понимаем, не слишком интересна вся проблематика Марра. Тогда на что была нацелена статья? Только на борьбу с Берией или на нечто большее?

Можно с большой натяжкой сказать, что культура носит классовый характер, хотя тут всё ох как непросто. Но сказать, что язык носит классовый характер, намного труднее. А если он не носит классовый характер, то как быть с универсальностью категорий классовой борьбы, которая должна пронизывать собою всё?

Что означает знаменитый тезис о переходе из царства необходимости в царство свободы? Вспомним песню: "…В царство свободы дорогу грудью проложим себе". Что такое это царство свободы? Притом, что под необходимостью понимались все совокупные природные закономерности. В какое царство предлагалось перейти?

Даже в брежневско-андроповский период номенклатура не могла снять до конца проблему нового человека, являвшуюся для большевиков высшим средоточием их доктринальности.

Моя мать участвовала в позднесоветский период в монографии "Литература и новый человек". Но что такое новый человек? И что такое коммунизм, который Хрущёв планировал построить за двадцать лет?

Это "бесклассовый строй свободных и сознательных тружеников"?

Но, сказав это — а это было сказано, — вы отказываетесь от главного марксистского утверждения, согласно которому коммунизм предполагает преодоление отчуждения от родовой сущности.

А когда может быть, по Марксу, преодолено это отчуждение? Только в случае, если исчезнет любое разделение труда. А его кто-то хотел преодолеть за двадцать лет? Или кто-то не понимал, что сказано Марксом? Или кто-то хотел отказаться от Маркса?

Где тут проходит грань между идеологической тупостью и изменой? В Китае никто до сих пор не говорит о построении коммунизма.

И что такое "преодоление отчуждения от родовой сущности", оно же — возврат из царства духовной смерти (так описывался в "Манифесте" капитализм) в царство живой жизни?

Что такое живая жизнь для религиозного человека? Это то, что рождается в случае радикального преодоления отчуждения от Бога.

Так чем преодоление отчуждения от Бога отличается от преодоления отчуждения от родовой сущности?

И как это преодоление отчуждения от родовой сущности связано с бессмертием, о котором говорили в России и Фёдоров, и Циолковский, и вся школа русского космизма, и очень многие другие?

Как мыслилось это бессмертие? Циолковский в своей работе над космическими аппаратами был воодушевлён идеями Фёдорова, говорившего, что человечеству надо быстрее осваивать космос, чтобы собрать рассеянные частицы и сложить тела воскрешаемых отцов.

О каком воскрешении и каком бессмертии идёт речь?

Во-первых, речь идёт о всеобщем воскрешении, которое ну никак не нужно капитализму.

Во-вторых, речь идёт о всеобщем бессмертии, которое опять-таки глубочайшим образом чуждо природе капитализма, чья задача обеспечить бессмертие избранным, а других максимально подавить. То есть осуществить проект "Великий инквизитор", описанный Достоевским, и поделить людей на долго и коротко живущих — на вождей и счастливых младенцев.

А в-третьих, и это главное, речь идёт не о простом бессмертии с сохранением существующего типа материальности. Это высмеял ещё Джонатан Свифт. Речь идёт о глубочайшем преобразовании материи, то есть той плоти, из которой состоит человек. Материя должна приобрести, по мнению тех, кто стремился к такому бессмертию, антиэнтропийный характер. И тут — что мысли Вернадского о грядущем автотрофном человечестве, что некоторые гораздо более далеко идущие рассуждения.

О чём говорил Богданов в своих произведениях? О том, что второй закон термодинамики обязательно породит остывание Вселенной, оно же — тепловая смерть. Это казалось неизбежным тем, кто ориентировался на классическую термодинамику с её представлением о неизбежности энтропии и всего, что из этого вытекает. Ориентируясь на эту классическую термодинамику, она же — линейная термодинамика, Богданов утверждал, что человечеству придётся рано или поздно взорвать остывающую Вселенную с тем, чтобы разогреть её и позволить вновь развиваться жизни как антиэнтропийному процессу.

Нельзя обсуждать человеческое бессмертие, не обсуждая преобразование Вселенной, в которой будет обитать человечество.

Для Александра Богданова или Эвальда Ильенкова Вселенная обречена на тепловую смерть в силу второго закона термодинамики. И потому Вселенную придётся сначала срочно освоить, а потом взорвать ради возникновения жизни заново. Большой взрыв 2.0.

Но с тех пор многое изменилось. Возникла нелинейная термодинамика, возникла квантовая термодинамика. Мало ли что ещё возникло. Мои знакомые, например, настаивают на том, что уже возникает нелинейная квантовая термодинамика. В этом смысле тепловая смерть Вселенной — это реликт прежних представлений о термодинамике, повлиявших на воззрения о природе жизни и смерти. Такие взгляды уже преодолены авангардной наукой XXI века. А, значит, преодолён и рок энтропии, то есть тления, разложения.

А значит, материя может быть освобождена от энтропийного вируса смерти, казавшегося непреодолимым тем, кто был обусловлен ложным, как мы теперь понимаем, фатумом второго закона термодинамики.

Кто будет это всё изучать?

Кто будет собирать знания об этом в единое целое?

Какова будет методология такого собирания?

Кто будет развивать новый интеллектуализм, без которого и изучать это невозможно, и уж тем более невозможно собрать в некую целостность всё, что необходимо изучить?

Кто займётся, казалось бы, более простыми, но пока что совершенно нерешаемыми проблемами, в числе которых — вопрос о существовании некоей жизненной силы как чего-то вполне реального? В прежние времена это называлось бредом так называемых "виталистов". Что теперь? Западная медицина и физиология отвергают наличие отдельной жизненной силы. Её наличие декларирует Восток, в том числе Китай, называющий эту силу "силой ци".

Есть и другие восточные или не афишируемые западные названия этой силы, другие её трактовки.

А как же западный официоз? На Западе был только один крупный учёный, настаивавший на том, что подобная отдельная жизненная сила вполне реальна. Этот учёный — Вильгельм Райх. Он был немецким коммунистом. Его исключили из коммунистической партии Германии. Его хотели уничтожить нацисты. Потом он подвергся травле в США, куда переехал, убежав от нацистов. Нападками на Райха особо отличилась дочь Фрейда Анна.

Ну, хорошо, травля. В США это дело понятное. Но Райха посадили в американскую тюрьму. За что? Впрочем, и это возможно. Но чтобы сожгли книги Райха? И не в Германии, а в США?

Почему сожгли-то? Только потому, что Райх настаивал на этой самой жизненной силе, именовал её основой космоса, выделял частицы этой жизненной силы, называемой им "оргоном", и даже пробовал сконцентрировать эту силу, как некоторые считают, — небезрезультатно?

Ну, хорошо… Есть точка зрения, согласно которой всё сказанное Райхом — это очень скверная ахинея. Даже если взять на вооружение такой тезис, а он мне лично не представляется верным, то многое остаётся в сфере крайне проблематичного. Да, для западной медицины и физиологии отдельной жизненной силы нет. Но открываешь какую-нибудь современную книгу или какой-нибудь журнал по теоретической биологии — и тут всё меняется "с точностью до наоборот". То есть почти напрямую говорится об этой самой жизненной силе. Понимаете? Не в китайских древних трактатах говорится, а в современных исследованиях по теоретической биологии. В самых, что называется, продвинутых исследованиях.

Казалось бы, этого не может быть. Но это есть.

Я вкратце перечисляю далеко не все проблемы, находящиеся на переднем крае науки и касающиеся бессмертия, а также преображения материи и прочего.

Все эти проблемы в советской империи, в советской сверхдержаве в какой-то степени были на слуху.

Теперь, казалось бы, возникли новые возможности, как-никак прошло более тридцати постсоветских лет, но вхожденческая действительность это всё уничтожила, назвав ненужными имперскими сверхдержавными заморочками. И как это всё воскрешать в условиях отсутствия настоящей элитной ответственности и настоящего интеллектуализма?

Этот интеллектуализм очень трудно создавать и очень легко уничтожать. Тут вам — что постсоветская Россия, что евреи, эмигрировавшие в Израиль. Были те, кто пытался, эмигрировав, остаться в рамках имперской сверхдержавной традиции.

Что им на это сказали в Израиле? Что там эта проблематика никому не интересна, что Израиль для неё слишком маленькая средиземноморская страна. Что интересует эту страну, например, проблема построения метро между Тель-Авивом и Иерусалимом. И что, будучи небольшим национальным государством, Израиль не может позволить себе все эти имперские сверхдержавные интеллектуальные заморочки. Что он не только не будет их финансировать. Он их выведет за скобки местной интеллектуальной жизни. И фактически запретит.

Вам это ничего не напоминает?

Но даже не это главное. Знаете, кто сейчас занялся по-настоящему проблемой бессмертия? А также проблемами ещё более мрачными и тесно связанными с проблемой именно человеческого бессмертия? Американцы, вот кто. И понятно, почему.

Сверхдержава, пусть и неблагополучная, оставаясь сверхдержавой, не может этим не заниматься на свой манер. Кто сейчас является интеллектуальным локомотивом подобных занятий? Конечно же, господин Тиль, опекун вице-президента Вэнса, фигура, крайне близкая к Трампу.

Что говорит этот самый Тиль? Что вид homo sapiens исчерпал свои возможности очень быстро, потому что это единственный вид живых существ, которые знают о смерти и живут. А такие существа очень быстро устают. И прежде всего теряют способность к стратегическому развитию. Какое-то время они сохраняют способность к инновациям, но со стратегическим развитием человеческие существа очень быстро теряют связь. То есть человечество перестаёт рождать Эйнштейнов, способных продуцировать не инновации, а стратегические открытия огромного значения. Ну, перестаёт оно рождать таких гениев, и всё тут.

Стратегическое развитие человечества, по утверждению Тиля и его соратников, стремительно убывает. Коль скоро были бы сохранены прежние темпы, то средний космос уже находился бы в стадии освоения, а смехо­творные трудности с излечением болезни Альцгеймера или того же рака давно бы были блистательно решены.

Налицо, по мнению Тиля, неспособность вида homo sapiens осуществлять именно стратегическое развитие. А в условиях этой неспособности есть, как считает Тиль, только три выхода.

Первый — мировое правительство, которое административными мерами будет обеспечивать стабильность, она же — стабилизец. Речь идёт именно о мировом правительстве. Его возникновение Тиль называет пришествием Антихриста.

Второй — Армагеддон, которым, по мнению Тиля, чревата так называемая многополярность.

Третий — и, по мнению Тиля, единственно спасительный вариант — это ставка на искусственный интеллект, который, возможно, на начальном этапе преодолеет импотенцию вида homo sapiens в том, что касается стратегического развития. Может быть, он её и не преодолеет. Но тогда, по мнению Тиля, конец всему. А поскольку есть надежда на искусственный интеллект, то её надо полностью реализовывать. Потому что других надежд якобы нет. Как говорил герой Достоевского, "а коли идти больше некуда…" А то, что искусственный интеллект потом оседлает человечество — ну, что поделаешь.

Что нужно, чтобы подорвать концепцию Тиля, разделяемую очень многими из сильных мира сего, то есть хозяев игры? Надо задействовать концепцию нового человека, она же концепция резервных возможностей человека. И это надо делать не на уровне умствований. Поздно умствовать. Всё быстро катится в бездну. Нужно не рассуждать о новом человеке, а сделать его.

А это невозможно сделать без соединения функционирования правого и левого полушарий, что, кстати, необходимо для любого высшего интеллектуализма. А также без задействования спящего стратегического мышления, которое вдобавок имеет многоуровневый характер. Притом, что сейчас задействовано только оперативное мышление. А ведь есть ещё уровни глубинного мышления, бессознательного мышления, мышления архетипического.

Это только то, что касается мозга. А кто сказал, что всё сводится к мозгу? И что при задействовании резервных возможностей мышления не должны быть задействованы все особые точки тела, а также то, что находится вне тела?

Та большая игра, в которой участвует Тиль, ещё не сыграна окончательно. Но изменить её ход можно только создав новые правила игры. То есть, воскресив надежду на пробуждение спящих возможностей в человеке. И на стратегическое развитие с опорой на эти возможности.

Не будет этого — выбирайте между Антихристом, Армагеддоном и искусственным интеллектом.

Повторяю, речь идёт уже не о стихии неких умствований (притом, что эти умствования носят крайне ущербный характер по причине эрозии высшего интеллектуализма в сырьевом придатке). Речь идёт о предъявлении нового человеческого существования. Не о сверхчеловеке Ницше (он совершенно не нужен и может быть задействован только в рамках нового варварства по ту сторону умеренного Армагеддона). Речь идёт о Новом Человеке. Вначале — о нём. А потом — о новом качестве материи и Вселенной.

Мне скажут, что этим занимались не только коммунисты и что тут есть глубокая укоренённость в русскую досоветскую традицию. Да кто же спорит?! И вообще, толку ли сейчас спорить об этом, когда разговор уже совсем о другом.

Кстати, о китайцах и их Имени. Разговаривая с моим китайским визави, я прекрасно понимал, что такое китайское Имя. Это нечто из разряда не конфуцианской, а даосской эзотерики. С её концепцией бессмертия. А она, как мы знаем, очень специфична.

Ну и, наконец, о Сталине. Либеральные идиоты издевались над тем, что он якобы написал по поводу произведения Горького "Девушка и смерть": "Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте". Но на самом деле он написал другое. И это легко проверить — книга есть в архиве РГАСПИ. Написано было: "Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гёте (любовь побеждает смерть)". А может быть, только она и впрямь побеждает смерть?

Вот только что она такое? Ибо не всякая любовь побеждает смерть.

И нетрудно сравнить сказанное Сталиным с тем, что было сказано о любви апостолом Павлом в первом послании коринфянам. И, может быть, поняв, что живая жизнь, преодолевающая отчуждение от Бога, и живая жизнь, преодолевающая отчуждение от родовой сущности, очень сходны, — как сходны и рассуждения о любви Сталина с рассуждениями апостола Павла, — можно будет договориться о выбрасывании всех мелочных взаимных претензий в некий весьма причудливый мусорный ящик.

А как иначе, если мы хотим жить, и жить в России, опираясь на описанную мной проблематику? А ведь иначе теперь мы жить уже не сможем. Если будем цеплять­ся за вхожденчество в своей экономической, культурной и политической практике, — русский вопрос окажется решённым окончательно в течение десяти-пятнадцати лет. Таков подход хозяев игры, и они менять его не станут, если им не будут явлены в теории и на практике абсолютно новые мегатренды.