❝МУЗЫКА ПРОЩЕНИЯ❞

(фрагмент)
«...глава 9
-- Взаимосвязь, кнопки, красота --
В отличие от психоаналитиков, психологов и психотерапевтов всех мастей; в отличие от тех ситуаций, когда пациенты сами хотят вспомнить то, в чем кроется источник их страданий, я не заставляю Агнию вспоминать пережитое. Мой метод заключается в ином.
Я ее хорошо чувствую. Я действую на нее музыкой – и эта музыка ближе всего именно мне. Когда я играю ей, я думаю о ней и одновременно нахожусь где-то в самой глубине своего “Я”.
Я чувствую, что мы связаны с Агнией тесней, чем целитель и его пациентка, чем учитель и его ученица, чем старший друг и младший доверчивый друг. Чем любящий друг и рассеянный друг…
Где-то в глубине себя я – необъяснимо почему – верю, что если сегодня мне, наконец, удастся прорвать блокаду ее глухоты и немоты, если Агния – этот неправильный неправильный агнец – со мною заговорит, если серия летних занятий увенчается успехом, то и со мной будет все хорошо.
Сейчас я верю, что если сегодняшняя попытка вызвать у нее реакцию наконец удастся, если она услышит меня, если она скажет мне хоть слово своим чудесным, глухим и усталым, голосом, то завтра тестирование моего состояния покажет: болезнь отступила, я уже – в норме. В относительной норме...
Почему я уверен во взаимосвязи этих двух событий, я не могу объяснить. Я ее вижу. Она есть. Корни тянутся из детства: участвуя в чем-либо, я отмечаю связь между - на первый взгляд, не связанными объектами и сценариями, которые в итоге дают ключ к пониманию наблюдаемого, или (что еще удивительней) готовый ответ на только-только созревающий (не заданный) вопрос...
И вот сейчас консьерж предупреждает меня о визите девушки (она знает код наружной двери). Сейчас она поднимается по ступенькам к лифту. Я выношу из кладовой мольберт и коробку с красками, которую она привезла в начале нашей летней сессии и оставила у меня. Я достаю рулоны специальной бумаги.
Я достаю маленькую вазочку с кнопками – низкую китайскую вазу для одного цветка с такими сложными бортиками у узкого горла, что они не позволяют кнопкам высыпаться. Она обычно достает их по одной своими нервными пальцами и распинает ими чистый лист.
Все так и происходит. Она входит, ставит сумочку, я помогаю ей снять летнее пальто и вешаю его. Она сбрасывает телесного цвета “лодочки”, эфемерно обнимает меня.
Видит в комнате мольберт. Вопросительно взглянув на меня, отправляется в ванную, чтобы вымыть кисти и налить воды в стакан, а затем выходит, чтобы превратить белый ватман в святого Себастьяна.
Глядя на нее, на то, как она рисует, я думаю: продолжением красоты в области нашего восприятия обычно является желание. Когда мы любуемся чем-то, мы желаем продолжить это наслаждение, мы желаем не останавливаться или повторить понравившуюся нам мелодию или прикосновение рук, или увиденный закат, или ощущение от езды на американских горках. Поток этой энергии лежит лежит в самой основе человека как человека. Тот, кто не умеет любоваться, тот, в ком не раскрыт этот потенциал, словно и не живет.
Когда мы не любуемся миром, мы мертвые, мы просто мертвые.
Особенно мы мертвые, когда мы злимся. Но так бывает, и с этим ничего не поделаешь. И за это придется себя прощать. Придется себя простить, как ни крути.
И вот он, секрет красоты: красота вот таким сложным путем ведет нас к началу исправления, к желанию нечто исправить. Благодаря красоте мы обретаем пространство, в котором можем исправлять. Где это пространство? – В сердце, в уме, в делах, в крови, в каж дой клеточке тела. В этом смысл фразы «Красота спасет мир».
Еще красота – это равновесие, середина середин. Красота говорит: «Успокойся», красота говорит: «Не злись», красота говорит: «Смотри, слушай, вкушай, живи, двигайся дальше».
Красота дарит отдых нашему бесконечно прыгающему уму, бесконечно перескакивающему с ветвей размышлений, с ветвей на ветви сознания, с ветки на ветку, с ветки на ветку.
Есть ли у красоты границы? Ограничивается ли красота чем-либо? Или сила красоты? Сколько в красоте милосердия? Понимает ли она, мудра ли? И какое место в нашей жизни занимает это состояние?
Когда-то в Иерусалиме мне было открыто таинство красоты, таинство каббалистической сферы Тифарет, и я обрел способность видеть красоту во всем. Вернее, не во всем, а в каждом. И от этого в какой-то момент мне чуть не сорвало крышу. Но это другая история. Да, красота в глазах смотрящего.
И это правда.
Красота никуда не девается. И даже если нам ошибочно казалось: «Раньше мне это нравилось, а теперь нет. Раньше я мог заплакать, слушая начало „Сороковой симфонии“ А теперь уже и Моцарт не вставляет…»
Нет. Если раньше нравилось, это «нравилось» осталось навсегда в нас. Надо отыскать это ресурсное место, этот город красоты. Где он? Как найти этот путь? К этому ресурсу беспечальной мудрости, простоты, сложности, глубины и легкости. И красоты. Бесконечной красоты.
Агния рисует, а я сажусь напротив нее, беру в руки «посох дождя», подвигаю к себе тамбурин и, слегка покачиваясь, начинаю свое путешествие к древним образам, которое сейчас так необходимо нам обоим...»
～～～～на этом месте, в книге, практический раздел "Практика глобального понимания", он пропущен по частным соображениям - читайте полный текст онлайн -- https://www.litres.ru/andrey-yavnyy/muzyka-proscheniya/ Явный～～～～
«...-- Личное дело № 5 --
-Агния-
“Открывай глаза”, – почти требовательно говорю я.
Я встаю (в руке забыт бамбуковый “посох дождя”, камешки в нем резко ссыпаются вниз), я очень хочу увидеть, что появилось на белом листе, который она пригвоздила кнопками.
“Подожди, – вдруг говорит она тихо и отчетливо. – Я записала на флешку… то, о чем ты не спрашивал. Она в сумке, я сейчас”.
Она приносит черную пластиковую пластинку с железной начинкой. Изумленный, я молча вставляю железный “язычок” в свой ноутбук. Она не заглядывает за плечо, она рисует. А я читаю.
“Хотя ты не просил меня, я описала все как было, то изначальное событие, о котором мы даже не пытаемся говорить. Не знаю, зачем я это сделала. Я боюсь, что скоро И. прекратит оплачивать эти консультации и мы перестанем видеться.
Когда мы хоронили отца, виолончелист И., друг его детства, был на гастролях в Европе. Он приехал к нам позже (кажется, и 9 дней уже прошли). Я смутно его помнила. Седые виски, респектабельная внешность, довольно обаятельный. Просил меня съездить с ним на кладбище, а на обратном пути повез ужинать и греться в какой-то ресторан.
Я вяло ковыряла какую-то гурманскую фигню.
Разговор почему-то ушел в психологию и даже соционику.
Гамлет, Гэтсби, Наполеон. Я была совсем немногословна, он меня развлекал. И вдруг говорит:
– Ты очень красива. Надо подбить тебя на какой-нибудь легкомысленный поступок. Чтобы ты отвлеклась, забыла обо всем. Проведи со мной ночь.
Вот так прямо и нагло сказал.
Мне стало дурно, но почему-то я только и спросила:
– Зачем?
– Это твой долг.
– Перед вами?
– Не только. Перед мирозданием. Разве ты не знаешь, что красота женщины принадлежит не только и не столько ей самой? Она несет ее другим. Не такая уж ты маленькая, чтобы не узнать это.
Он положил мне руку на грудь и сказал:
– Все уже решено, возражения не принимаются.
И я ничего не могла ответить. Я так ослабела и растерялась. Я даже встать не могла. Это было так ужасно! Я знала, что он оплатил памятник.
Он говорил еще всякие пафосные глупости, а мое сознание уже отключалось. Он вез меня в машине к себе, завернув в плед на заднем сиденье, и нес что-то невнятное вроде „…в этой неидеальности – совершенство формы звука в тишине; и ты в эпицентре! Нет! Не бойся! Это великая музыка! От нее нельзя оглохнуть – нет барабанных барабанных перепонок, поверь, да и тела, впрочем, тоже нет, ты будешь слушать меня телом всей жизни. Сейчас оно болит и вопит… Стонет от желания… А ты стегаешь его плетью оценок, качеств и определений. Ты не можешь решить, ты подбираешь ко мне ключи и эпитеты.
Человек – он вообще раб слов. Мужчина – раб существительных, сосков и губ. А женщина – рабыня глаголов и членов…“ и прочий бред. Мне кажется, он подсыпал мне что-то в вино.
Он привез меня к себе домой. Это случилось на полу гостиной, я была совсем бесчувственна. Мое тело двигалось, как кукла, отдельно от меня. Я молчала – навалилась ужасная тяжесть на связки, какая-то ложная немота, но не могла выговорить ни слова, а на крик энергии не было.
Его – жадное дыхание, возгласы – я слышала, к сожалению, очень явно. Слишком явно. А сама была как во сне. И мне не хотелось слышать. В какой-то момент слух внезапно отключился.
Он не сразу понял, что это надолго. Наутро повез в какую-то закрытую платную клинику. Никаких физических травм, повреждений не обнаружили.
Поначалу я еще могла управлять своей блокировкой речи и слуха, а потом они начали захватывать меня.
Дальше ты знаешь».
Прочитав, я смотрю на Агнию, она кивает мне. Я убиваю этот текст. Его больше не будет. Вы прочитали его, а теперь забудьте.
Я беру диджериду. Этот громкий рев австралийской трубы, я надеюсь, разгонит все темное. Природа за нас.
Я касаюсь тибетской чаши.
Слушаю низкий звон ковбелла.
Металлическим стиком трогаю треугольник.
И, наконец, сливаюсь с инопланетной, мерцающей, колеблющейся гармонией глюкофона.
Я продолжаю самое длинное медитативное путешествие.
Моя речь звучит так гулко в этой комнате, стены которой отступили.
Я веду Агнию, я чувствую, как она все, что я назову, отчетливо видит своим сознанием визионера.
Я мечтаю, чтобы это получилось и у вас…»
УЗНАТЬ ЧЕМ ДЕЛО КОНЧИТСЯ -- ЧИТАТЬ КНИГУ --> https://www.litres.ru/andrey-yavnyy/muzyka-proscheniya/ об авторе: https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Явный,_Андрей_Игоревич