.

«Семейная летопись – это не просто рассказ о нескольких человеческих судьбах или даже целом роде, это повествование об истории всего государства. Судьба России – это история семей в чреде сменяющихся друг друга поколений»
(Президент Российской Федерации Владимир Путин)

Прочтет тот, кто чтит и любит свой род

Народная мудрость гласит, что «без прошлого нет будущего». У каждого человека есть своя родина – место, где он родился и вырос: его дом, город, село, его страна. Мы с вами, люди XXI века, пользуемся всем тем, что оставили нам в наследство жившие до нас поколения. За тысячелетнюю историю России её жители создали могучее государство, построили красивые города, соединили их дорогами, сделали много научных открытий. Поэтому мы должны быть им благодарны, чтить память предков, беречь и приумножать то, что создавалось ими за многовековую историю нашей страны.
Листая страницы семейного архива Евгении Александровны Смирновой (в девичестве Стакиной), где подробно собрано генеалогическое древо семьи СТАКИНЫХ, понимаешь с каким уважением она относится к своим предкам и ныне живущей родне. От пожелтевших фотографий, писем, дневников как от отчего порога, начинается познание истории страны
Как и положено тому, кто чтит и любит свой род, Евгения Александровна начала историю своей жизни с родителей

Семья, в которой появилась на свет маленькая Женя..

Ее мама, Евдокия Тимофеевна, в девичестве Лучина, из соседней деревни Ефино Макарьевского района Костромской области России. Она была неграмотная, но очень разумная женщина. Евдокия Тимофеевна, кажется, вобрала в себя всю мудрость той крестьянской жизни. С детьми была ласкова, спокойна, говорила пословицами, которые ребятишки запомнили на всю жизнь. Бабушка Анисья Евгении Александровны, часто навещала внучат и рассказывала сказки про Бову – королевича, про царевну под семью замками, запертую Кощеем Бессмертным, про человека со стог сена, это она великана так представляла детям. Евгения Александровна рассуждала: -«Откуда она знала такие сказки, мы не знали. А мы – это четыре последние дочери нашей мамы: Мария, я – Евгения, Фаина и Катя. Это по старшинству, возрастом в два года разница одна от другой.

Всего в нашей семье тринадцать детей. Мама была первым браком за Сквориковым Федором Семеновичем. Федор Семенович погиб в первую мировую войну. Говорили про его сварливую мать, мамину свекровь. Когда провожали Федора на фронт, она почему-то во зле бросила ему слова «Первая пуля, да тебе бы в лоб». С фронта пришел из ближней деревни Сосновка его сослуживец, который был вместе с Федором в первом бою и хоронил его с пулей во лбу. Так исполнилось материнское проклятие. От первого брака у мамы было четверо детей, но выжили двое Николай и Лидия.
Через дорогу от Сквориковых жила большая семья Стакина Александра Яковлевича. В 1918 году он овдовел, умерла на родах жена, оставив ему шестерых детей: Настасья, Поллинария, Яков, Алексей, Геннадий и Евдокия, которой было два года.
В 1920 году вдовые Александр Яковлевич и Евдокия Тимофеевна соединили свои семьи. Маме было 30 лет, а отцу 42 года. И пошли общие дети, т.е. мы: брат Александр с 1921 года рождения, и мы четыре девочки. Вот и тринадцать детей: шестеро папиных, двое маминых и пятеро общих. Мы росли и не знали разницы в сводных братьях и сестрах, и даже не подозревали, что Лидия и Дуня, которые нянчили нас, между собой совсем не родные сестры. Отца мы звали, как все тогда в деревнях, тятя, тятенька. Он был единственным сыном в семье. О его матери, т.е. о нашей бабушке, мы ничего не знали, она умерла задолго до нашего рождения. Почему - то не принято было говорить об усопших. А дедушка, Яков Алексеевич, отец нашего тятеньки жил с нами, жил долго и тихо до 86 лет. Звали мы его не дедушкой, а старенькой.

История фамилии Стакиных.

Фамилия Стакин очень редкая в наших краях, да и в жизни своей я нигде не встречала, не вычитала, кроме своих родственников. Старенькой рассказывал, как легенду, о своей фамилии, будто в нашей деревне Большие Выломы, на постоялом дворе давным-давно задержался ямщик с Валдая Яшка Стакин. Деревня наша стояла тогда на большом, выложенном камнями тракте Юрьевец – Макарьев (Костромской губернии). Основной транспорт был конный – ямской. Яшка – ямщик увлекся деревенской девушкой и осел, женился. С него и начался наш род. Не знаю, сколько поколений знал старенькой, но я знала только брата его Ивана Алексеевича. Он жил через дорогу от нас, в деревне прозвали его Иван – Кронштадтский, потому что он служил в Кронштадте 25 лет. Пришел с флота, женился на молоденькой, у него были сын Петр и дочь Анна. Дети его были много моложе нашего отца, хотя Иван был старше дедушки Якова. Но ветвь Ивана Алексеевича Стакина закончилась на его сыне Петре, у которого не было сыновей, только три дочери. Зато ветвь Якова Алексеевича разрослась.

Родительский дом, быт и хозяйство

Дом наш был большой пятистенок на две половины с одним крыльцом. Во всю ширину дома, как продолжение его был длинный рубленый двор, над ним плотный настил – сарай. В сарай можно было по въезду (настил на бревнах, как мост) завезти воз сена. Лошадь осторожно въезжала, и также её пятили назад. Въезд – мост делали пологим, т.е. не очень крутым. Запасы на зиму сена составляли не один воз. Вот таким был двор и сарай. В дальнем конце двора была отделена зимняя баня и хлев для овец. А во дворе на соломенной подстилке стояли коровы. В самые лучшие годы семьи доходило до восьми коров и тёлок.
Сбоку от двора с противоположной стороны от въезда, была еще большая пристройка, где содержались лошади, три, четыре, были и длинноногие жеребятки. Мы их очень любили и не боялись, давали им хлебца, хотя они были много выше нас. А еще мы любили овец. В нашу обязанность входило загонять их вечером, когда пастух пригонял стадо с пастбища. Пастухи, коровий и овечий, рано утром стучали двумя палочками по доске, которую привязывали и перекидывали через шею, и шли по деревне, будили хозяек, собирали скот. Я помню пастуха, который не хотел барабанить палками по доске, а играл в веселый рожок, но коровы не обращали внимания ни на пастуха, ни на его веселую игру. Так и пришлось ему надеть на брюхо доску и барабанить.
Позади двора метрах в пятнадцати были постройки: большой склад, в одной половине которого были мука, зерно, крупы, а в другой складывали шерсть, которую скупали у населения и собирали от своих овец. Рядом стояла стирная мастерская с двумя стирными станками и длинным столом – верстаком, на котором стирали валенки, войлок. Войлок – это длинная широкая, сбитая из шерсти, циновка или подстилка. Раньше в доме не было кроватей, все спали на полу, на печи, на полатях. Полати, это доски, лежавшие на брусьях почти под самым потолком, в длину взрослого человека и занимали под потолком большое пространство. На полатях лежали, спали взрослые, а мы, дети, спали на полу, на разостланном войлоке. Одеяла шили лоскутные, да на всех нас и не хватало. Никаких простыней, пододеяльников, хотя и достаток был в семье. Зимой на полу спать было холодно, нас окутывали сверху даже тулупами. Тулуп – это длинное, широкое, с высоким воротом пальто из бараньих шуб. В них обычно ездили зимой в дальнюю дорогу.
Хочется поведать о нашем быте. В переднем углу под потолком была полка с иконами – божница. Перед ней с потолка свешивалась лампада с деревянным маслом, которое горело почти без копоти. Лампаду зажигали каждый праздник и по воскресеньям. До божницы, еще её называли тябло, нам было не достать – высоко. В этом же углу стоял большой обеденный стол, по две стороны возле него стояли длинные во всю стену, скамьи. Скамьи довольно широкие, на ней мог взрослый человек полежать, отдохнуть. Стульев или табуреток еще не было. Потолок и стены полати мыли один раз в год, перед пасхой. Если женщин в этот день не хватало, приходили помощницы или родственники, или соседки, стены и потолок хлестали сырыми тряпками так, чтобы смочить все пазы и щели. Мне тоже не раз приходилось мыть избу, и я хлестала, а на самой тоже ни одной нитки сухой не было. После чего – баня.
Посуда: тарелки, графины для вина и стопки хранились в корзинах в чулане, использовали в большие праздники и на свадьбах. Большие праздники считались: Рождество, Пасха, широкая Масленица и у нас в трех деревнях праздновали широко – Тихонов день 29 июня. Обыденная посуда была из глины: горшки, плошки (блюда), кринки для молока, кружки; из дерева расписные под лаком ложки, блюда. Ложки у нас часто были с выкусанными краями. Зубки свои проверяли на прочность, ждали новых ложек.
Хозяйство наше было очень крепким еще до революционного переворота в стране, когда старенький был в силе, отец, а потом стали подрастать дети. Кроме домашнего хозяйства доход получали, изготовляя валенки и войлок на продажу. Крепким было хозяйство и после революции, в период НЭПа, уже подросли четыре сына. В крестьянских семьях стали появляться блестящие бронзовые самовары, настенные с тихим боем часы. У нас появился единственный в деревне граммофон с большой, красивой, с нарисованными ангелами на голубом фоне, трубой.
Граммофон слушали только по праздникам. Помню пластинки, когда научилась читать, всё перебирала, много было с молитвами. «И же херувимы», «Отче наш» и другие. Гимн «Боже, царя храни», веселые частушки, например: «Моя милка захворала, ничего в рот не берет, по корчаге щи хлебает, по горбушке хлеба жрет» и припевка: «чигорки – мотыгорки» - так и пластинка называлась. Слушать в праздники приходили и взрослые и дети. Мужики смеялись над анекдотом: - «Умираю, позовите брата». Брат пришел. - «Брат, а брат, умираю» - «Умирай, все там будем» – «И ты, там будешь?» – «И я там буду» – «И поп там будет?» – «И поп там будет!» – «И дьячок там будет?» - «И дьячок там будет!» – «И пономарь там будет?» – «И пономарь там будет!» – «И целовальник (продавец вина и водки) там будет?» – «И целовальник там будет!» И спокойно: - «Ну, так опять пьянствовать будем».
Пьянства в нашей большой семье, да и вообще в деревнях, тогда не было. Все были в труде с землей, со скотом и ещё дополнительное занятие у наших мужчин – сапоговаляние. Землю удобряли навозом с дворов. В мае, иногда еще в апреле, выделяли неделю – навозницу. Сообща, помогая друг другу, хозяева выбирали весь навоз с дворов. Земли в наших краях были бедными, сеяли рожь, овес, ячмень, пшеницу почти не сеяли, сеяли много льна.

Уборка льна — это сложный технологический процесс

Самую трудоемкую культуру - лен обрабатывали женщины. Мужчины только пахали и сеяли лён, а дальше: дети пололи его еще до цветения. Почему дети? Чтобы не примять лён. Дети босыми ногами ходили и вытаскивали колючие травы, ленок отличался от всех трав светлой зеленью. После детских ног босых, он не приминался к земле, распрямлялся, а когда цвело льняное поле, похоже было на волнующее, под ветром, голубое море. Когда созревало зерно в круглых головках льна и уже звенело на ветру, лён теребили и выдергивали из земли с мелкими корешками, забирали сразу, сколько в руку уберется, складывали и связывали в небольшие снопы. Ставили рядочками в кучу, сноп к снопу по шесть пар в кучу, головками вверх, корешками на землю.
Вся работа женская. Затем свозили на ток, под крышей и, гладком как на ладони току, колотили по головкам льна, выбивали колотушками семя. Семя очищали, отсеивая на ветру, поднимая его лопатами, получая чистое, тёмно-коричневое семя, и лилось оно как ручеек. От семени отделялась мякина, называли её колоколец. Обколоченный лен везли и расстилали по лугам тонким слоем под дождь и под солнце. Лен отлеживался с месяц и больше. Потом его собирали, свозили в овины, где сушили, внизу на земле жгли костер, а вверху овина высоко на стеллажи ставили (не клали) лён. Так он высыхал. Очень часто так овины со льном поднимались на воздух – сгорали, иногда и с тем, кто сушил и засыпал у костра. Высушенный лён женщины мяли в мялках – особых зажимах так, что лен освобождался от корочки. А потом женщины собирались во дворе или сарае под крышами трепать (трепали лён трепалом – длинная узкая лопатка), т.е. очищать лен от костры (остатков корочки). Получался чистый лен. И все - таки, прежде чем прясть из него пряжу, лен чесали особыми щетками из щетины (волос худого поросенка). Все эти работы женщины, чаще девушки, чаще делали сообща, из нескольких домов, близкие подружки, каждая делала своё. Стайки девушек и женщин в деревне на этих работах собирались так, чтобы не было ссор, в каждой стайке своя заводила. И песни, и рассказы, и смех, а работа шла. Так и мяли лён, и трепали, и чесали. А прясть лён собирались уже всей деревней зимой на деревенские посиделки. Ходили с пряхой, льном и веретенами по очереди в дом каждой девушки. К ним на посиделки вечером собирались ребята своей деревни, приходили и из других деревень. Здесь и выглядывались и невесты, и женихи. Музыка, гармонь, балалайка. Наш край был льноводческий. Лён пряли, ткали на домашнем ткацком станке полотно, скатерти и полотенца. Мама ткала, особо собирала основу ткани, в уток пускала цветные (красила сама), нитки, получались красивые скатерти и полотенца. Это была заключительная работа со льном. Я была, как и все мои сестры и сверстницы – подружки участницей всех этих работ, только ткали мама и старшие сестры. В огородах сажали овощи и большие площади картошки.
Мужские профессии в деревнях
Отхожим промыслом для мужчин были и плотники, и просто пильщики. Сапоги валяли не только дома, уезжали на зиму в дальние края, больше в Поволжье и на Урал. Иногда мужчины уходили в дальние края насовсем. В нашей деревне двое не вернулись со жгонки, так называли отход на сапого- валяние. Жены их так и не узнали, что с ними: или погибли, или женились там.
Судьба старших детей семьи Станкиных.
Одежда и обувь.

Мы, дети, вездесущий народ. Однажды мы нашли на чердаке в карнизе под крышей много пачек разных денег и дореволюционных, и так называемых «керенок». Это отец копил, а они рухнули. Мама ворчала: «Копил, копил, да черта и купил». А он копил, наверное, для того, чтобы женить подрастающих сыновей и отделить их по-хорошему. Но деньги пропали. Как это ему отразилось! Первыми выданы замуж Настасья и Поллинария в дальние деревни. Мама была старше их лет на десять. Старшие братья все женились молодыми, в возрасте двадцати или моложе лет. Яков, женившись, жил в семье нашей до рождения второго ребенка. Первый их ребенок Колька был на три месяца старше меня, он качался в одной люльке, а я, его тетка, качалась в другой. Он был большой зяпун, я была спокойная, так рассказывали нянечки.
Алексей и Геннадий женились почти одновременно. Алексей ушел в примаки в нашей же деревне к дочери тех хозяев, что держали постоялый двор, когда- то. Геннадий женился совсем молоденьким, восемнадцати лет. Отец, наверное, чувствовал приближение грозы, не препятствовал этому раннему браку, наверное, в 30 году, а Геннадий был с 1912 года рождения. Я смутно помню его свадьбу. Свадьба была богатой, невеста была черноокая красавица Веня, так в наших деревнях звали Евгению, также звали жену Алексея и меня (Веня, Венюрка). На веселой свадьбе так хотелось посидеть рядом и дотронуться до красивой невесты.
Николай Федорович был ровесником с Алексеем, с 1910 года рождения. Оба были высокие, красивые. Не знаю, были ли старшие братья на службе в армии, скорее всего – нет, все женились очень рано. А Николай был взят на службу в Красную Армию где - то в начале 30-х годов. Высокий, очень красивый, чернобровый, похожий на маму. Соседская девушка Поля долго мечтала о таком женихе. Но его взяли в армию. Там на службе Николай простудился и попал в военный лазарет в Москву. Под мышками у него были чирьи, фурункулы, карбункулы, а в деревне тогда называли «сучьи соски». Он не мог поднимать руки. Когда он приезжал на побывку домой, ему нужна была помощь, чтобы одеть рубашку или пиджак. Он просил меня. Я вставала на лавку, так мы называли скамью, и держала пиджак так, чтобы он мог сунуть руки, и надевала ему на спину. Николай всегда шутил с нами девчонками. Однажды он подарил мне красивую конфету. Я от радости убежала с конфетой к подружкам похвастать, уж очень красивая обертка была. А когда развернула, там лежала ровно обрезанная картошка. Подружки захохотали, а я? Я долго на него дулась.
Находясь в лазарете в Москве, Николай, как и все старшие братья, отделившиеся в свои хозяйства, избежал той голодной и холодной жизни в 30 – е годы, какую испытали мы. Он женился на молоденькой, улыбчивой девушке Оле, которая ухаживала за больными в лазарете. Мне помнится, что у них или один, или два первенца умерли еще до войны. А в войну им пришлось эвакуироваться, они приехали к нам на родину. Об этом расскажу ниже.
Лидия и Дуня росли вместе. Лидия с 1914 года, Дуня на год моложе. Я помню их уже невестами, их наряды. У Лидии был розовый кашемировый костюм – юбка с кофтой, а называли вареничным. У Дуни был ярко – голубой, а называли небесным. Ботинки были с высокими узкими, покрывающими на полноги полами, и застегивались на пуговки. Каблук полу высокий. Мне всегда хотелось померить все это. Но наряды держались в сундуке. Зимой ходили в валенках, весной в чесанках с галошами. Лидия и Дуня уже лаптей - русских галош, не носили, во всяком случае, я не видела. Но лапти в доме были. Их носили старенькой, и отец с матерью, при посевных работах, и в лесу. Мужчины сеяли, шли по полю в лапотках, впереди несли подвешенное лукошко с зерном, брали горсть зерна, бросали о широкое лукошко, зерно равномерно разбрасывалось по полосе, а лапоточками, как бы, приминали зерно в землю, не вдавливая глубоко, ведь лапоть широкий. Кажется, я гимн лапоткам пою! Резиновых сапог еще не было, были разные чуни из кожи. У мамы, я помню, полу-высокие чуни – ботинки с растяжками по бокам и с мысочками спереди и сзади. Я еще в них в одно время в школу ходила. Так запомнилось раннее детство в огромной, но тихой, спокойной семье, в повседневном труде без выходных, без отпусков.

Праздники в деревне.
А еще запомнилось, что в деревне не было никогда шумных свар, везде, в каждой семье были приветливые люди. В наш дом вечерами часто приходили соседи, и шла мирная беседа у взрослых. А праздники были шумные. В масленицу парни катали девушек в красивых ковровых кошёвках (саночки с перильцами), лошади разукрашены лентами на дугах, с колокольчиками. Девушки в ярких платочках. Шутки, смех. А летом в Тихонов день собиралась молодежь с многих деревень. Гармони, балалайки, пляски, были танцы в четыре человека. «Ах вы сени, мои сени». Танцевали две пары: парни и девушки. Девушки собирались в хоровод – пляска с частушками называлась «сударушка». Самые смелые плясуны отбивали сапогами «барыню». Под конец веселья начиналась драка у парней.
Продолжение следует...