Карбоновое сердце .

2. Мать или нет
– Как ты ее назвала?
– Я назвала ее Гвен. Разве это не ее имя?
– Патрик, хватит…
– Нет, постой. Как это возможно? Как ты можешь называть ее по имени? Она ведь твоя родная мать!
Тут я остановилась и усмехнулась, небрежно набросив куртку на плечи. Наверное, я давно ждала, пока мне в лицо открыто скажут нечто настолько провокационное.
– Родная мать? – переспросила я, осматривая этих двоих. – Так ты ее назвал? – Гвен изменилась в лице, побледнела. Она поняла, что сейчас произойдет, ибо отлично помнила мой нрав. – Родная мать, которая бросила меня и уехала жить в другую часть страны? Родная мать, которой плевать на меня? Родная мать, которая променяла меня и отца на член какого-то мудака, чтобы жить беззаботно и чувствовать себя моложе? Извини меня, Пат, но я категорически отказываюсь признавать, что мать способна так поступить со своим ребенком.
– О господи… – Гвен всхлипнула и вышла из комнаты.
Проводив ее победоносным взглядом, я закончила:
– Так что позволь мне, пожалуйста, называть эту женщину по имени. И я была бы очень рада, если бы ни один из вас не употреблял слова «дочь» в отношении меня.
– Как ты смеешь, мерзавка? Ты приехала сюда, чтобы оскорблять ее? Она дала тебе крышу над головой, когда родной отец на тебя наплевал, а ты кусаешь руку, которая тебя кормит!
– Не надрывайся так, она ведь уже вышла, – надменно бросила я, ни во что не ставя его слова, и нагнулась зашнуровать кроссовки.
– Сара, я понимаю, что наши отношения нельзя назвать радужными.
– Ну так и не называй их такими.
– Никто не попрекает тебя, но имей хоть каплю благодарности! Ладно я, но зачем ты обижаешь ее? Она была так рада, что ты к нам переедешь.
– Ага, в отличие от тебя. Все, я ушла. Адьес.
Громкий хлопок двери за моей спиной заглушил Патрика, который не мог обойтись без того, чтобы не крикнуть мне что-нибудь в спину. Последнее слово всегда должно оставаться за ним. Дико раздражает.
Патрик Гинзли, новый муж моей матери, кстати, владеет собственным турагентством, крупнейшим в Коннектикуте. Так что они с Гвен отлично проводят время, бороздя просторы в основном Европы благодаря почти бесплатным путевкам. Весь дом у них завешан и заставлен фотографиями путешествий и прочими артефактами других культур – статуэтками, сувенирами, магнитами, ракушками, украшениями, аксессуарами, специями.
Как я понимаю, Гвен ни в чем себе не отказывает. И ее можно понять, если не быть на моем месте. Женщины всегда ищут себе кого-то более обеспеченного и надежного. Когда она жила с нами, даже выглядела иначе – уставшей и неухоженной. Совсем не то что сейчас.
С самого начала я ненавидела Патрика за то, что Гвен предпочла его нам с отцом и семья разрушилась. Даже когда не знала его имени, даже когда ни разу его не видела. Патрик тоже не особо меня жаловал – за мой тяжелый характер, за отношение к нему и к матери. Я прекрасно понимала, что он считает меня обузой. Его больше устраивало, когда я жила у отца и не мешала им наслаждаться жизнью.
– Свежая выпечка! – послышалось неподалеку. – Свежая, вкусная, ароматная!
Едва я уловила этот запах, ноги сами понесли меня на голос. Надо же, я ела всего пару часов назад, а уже так голодна. Очередь к прилавку была небольшой. На кассе стоял высокий мужчина в теле, весьма добродушный на вид, с волосами песочного цвета, в фартуке с эмблемой пекарни и клетчатой зеленой рубашке. С каждым из покупателей он успевал кратко побеседовать о чем-то своем, будто знал их лично. Я приготовила деньги, засматриваясь на горы булочек, пирожков, эклеров и кренделей.
– Уже выбрали что-нибудь, юная леди?
Я даже не заметила, как люди передо мной исчезли, пока боролась со слюноотделением. Мой взгляд упал на бейджик на груди булочника.
– Вообще-то, нет, мистер Харви, – замялась я. – Но я голодна. Дайте мне еще пару секунд.
Мужчина любезно улыбнулся, а я удивилась его густым и темным ресницам.
– В первый раз здесь?
– Как вы узнали?
– Вы не можете выбрать, а значит, не знаете ассортимента.
– Это верно… Дайте мне что-нибудь на свой вкус.
– Как скажете.
Удивительно приятный вопрошающий взгляд из-под кустистых бровей. Слишком светлые глаза и крошечные зрачки.
– Сара. Меня зовут Сара.
Продавец протянул мне сверток, отсчитал сдачу.
– Приходите к нам еще, Сара. Самые вкусные булочки во всем Уотербери! – лукаво подмигнул мужчина.
– Спасибо. Приду.
Едва я договорила, зубы впились в тесто, вкус которого подтвердил только что услышанное. Какой любезный продавец, надо же. Если здесь большинство людей такие, то мне начинает нравиться Уотербери.
Разумеется, я не собираюсь долгое время жить у Гвен и Патрика. Не хочется висеть на чьей-либо шее, когда тебе почти двадцать два. Однако временное пристанище мне просто необходимо, пока я не найду работу и не сниму отдельный уголок. А для этого нужно освоиться в Уотербери, гулять, присматриваться к местным людям, порядкам, правилам, ценностям, заводить хоть какие-то знакомства. Вот взять хотя бы этого булочника. Сущий пустяк, а уже приятно.
Я долго бесцельно бродила в тот день, понимая, что мне действительно приятно здесь находиться и я почти не скучаю по Солт-Лейк-Сити. Насыщенные краски и ритм жизни Уотербери меня завораживали. На ходу вспоминала многое из детства, из подросткового периода. Размышляла о наших с матерью отношениях – какими они были и сильно ли изменились после развода. Пришла к выводу, что мы с ней всегда были слишком разные и не понимали друг друга.
По пути встречалось много детей и молодежи, и это мне понравилось. Психологически трудно жить в месте, где большая часть населения – люди пожилого или около пожилого возраста. Чувствуешь, будто медленно увядаешь вместе с ними. А здесь другое. Радуешься, будто пришел в лес и увидел на деревьях много-много молодых побегов – крошечных, нежно-салатовых, клейких и пахучих, словно сама весна.
Кем станут все эти дети? Какая судьба их ожидает? Ты узнаешь, если проживешь здесь достаточно времени. На твоих глазах молодые побеги превратятся в ростки, а затем в деревья. Вроде банальная истина, но сколько трепета приносит. Смотришь в лица незнакомых людей, а на них ни печати, ни тени чего-то низкого или фальшивого, и неосознанно начинаешь улыбаться. Есть свое очарование в небольших городках. Жить тут, наверное, прекрасно, если у тебя есть полноценная семья и уютное гнездышко.
За неделю пребывания здесь я уже не ощущала себя приезжей. Было нечто такое в Уотербери, что практически сразу пробиралось к тебе в хребет и разливалось теплом по телу, несмотря на все личные обстоятельства и внутрисемейные конфликты. Самое главное, что никто не смотрел на меня как на чужака. Приветливые люди, без косых взглядов и шепота за спиной. Все слишком заняты выполнением своей работы, чтобы отвлекаться на мелочи вроде презрения к приезжим.
Я бы хотела жить здесь дальше. Но отдельно от матери и желательно с ней не контактируя. Мне хочется независимости, в первую очередь материальной. Хотя об эмоциональной независимости вопрос зависает в воздухе. Мои отношения с отцом навсегда испорчены, с Патриком – никогда не наладятся, а Гвен я в глубине души презираю за эгоизм, малодушие и недалекость. Всегда хотелось видеть понимающего друга в лице матери, и до сих пор неясно, отчего я выросла столь не похожей на нее.
Ей захотелось погулять, вновь ощутить себя молодой и свободной, и поэтому все стало так ужасно, как оно есть сейчас. Отец спился и чуть не допустил, чтобы его дружки меня изнасиловали, я ненавижу себя и весь мир, живу с людьми, которых видеть не хочу, и не знаю, как распорядиться собственной жизнью. И все из-за того, что Гвен устала от обязательств. Вряд ли она любила Патрика, когда решила раздвинуть ноги. На его месте мог бы быть кто угодно с кошельком приятной тяжести.
Даже если она сто тысяч раз сделает для меня добро, я не прощу предательство. Как бы там ни было, а между нами целая пропасть. Я не ощущаю материнской любви, мне банально не хватает внимания и искренности. У меня, можно сказать, никого нет, кроме пластилина и музыки из прошлого тысячелетия.
Я вернулась домой поздно, но на кухне еще горел свет. Гвен попросила меня зайти и сесть с ней за стол. Ее ухоженные медовые волосы и неестественно розовые губы почему-то сильно меня раздражали. Пока она выглядит как светская львица, я не поверю ни единому ее слову.
– А где Пат? – спросила я, присаживаясь напротив.
– Он уже спит.
– А ты почему не спишь?
– Волновалась за тебя.
– Ой да брось. Будто я поверю.
– Почему ты не брала трубку?
– Еще запрети мне возвращаться после десяти. Я давно не маленькая.
– Я не могла уснуть.
– Довольно театра, Гвен. Я буду приходить, когда хочу. Тебе придется справляться с материнскими чувствами так же, как и полтора года до этого: просто забудь обо мне. Я здесь надолго не задержусь.
– Что ты имеешь в виду?
– Свалю отсюда, как только появится возможность. Прямо как ты от нас с отцом.
– Хватит, Сара. Забудем то, что было. У меня имелись основания уйти от твоего отца.
– Не желаю ничего слышать.
– Мы с тобой никогда это не обсуждали, а ты думаешь, что знаешь все.
– Чего же я не знаю? Чем конкретно ты можешь оправдаться?
– Во-первых, хватит грубить мне и Патрику…
– Какие у тебя были основания забыть о моем существовании? Ты хоть знаешь, как туго нам пришлось? Да что ты можешь об этом знать? Ты спокойно моталась по курортам, будто ничего не произошло! Как ты можешь сейчас говорить мне всю эту хрень?!
– Пожалуйста, сядь. Давай спокойно все обсудим.
– Признай, что ты легко оставила нас позади, потому что мы для тебя ничего не значили. Особенно я, я помню свое детство, молчи, Гвен. Ты меня не особенно любила, а сейчас изображаешь заботливую мамочку? «Я не могла уснуть, пока ты не вернулась домой»! Да ты уже забыла, как я выгляжу, пока меня не было.
– Я просто не хочу, чтобы отношения между нами были натянутыми. Хотя бы то время, что ты тут живешь.
– Вряд ли получится.
– Время решает все. Ты хочешь съехать? Найти работу? Поступить в университет? Ты взрослый человек, но давай мы поможем тебе. Это в твоих интересах, разве нет?
– Очевидно, вам не терпится избавиться от меня так же, как и мне от вас.
– Это значит, что нашу помощь ты не примешь? Какими вообще средствами ты располагаешь? Ты работала в Солт-Лейк-Сити? Сколько у тебя на руках?
– Мне хватает.
– И надолго тебе хватит?
– Увидим. Я справлюсь.
– Сара, пожалуйста, не веди себя как обиженный ребенок.
– Ты слишком инфантильна, чтобы бросаться подобными фразами. Не тебе указывать, как мне себя вести.
– Если ты меня так ненавидишь, зачем приехала?
– У меня не было выбора. Я до последнего не хотела просить у тебя помощи. Но то, что случилось…
Я вновь ощутила ту самую боль в лодыжке, будто только что упала со второго этажа на асфальт. Нога дернулась и подкосилась, я схватилась за край стола.
– Что с тобой?
Я видела этот испуганный взгляд однажды в детстве, когда Гвен заметила, как я падаю с качелей, но не успела меня поймать. В груди все взвыло от этого воспоминания.
– Пожалуйста, сотри эту чертову помаду, – попросила я, устало глядя на поверхность стола. – Я не могу ее видеть. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Сара.
Наверное, нам обеим стало легче. Мы знали, что этот разговор-без-Патрика рано или поздно произойдет. Он был неизбежен как гравитация. Ничего не решилось, но я высказалась хотя бы частично, и меня отпустило. За полтора года во мне скопилось куда больше гнева, и на первое время я сплюнула порцию яда, а она – с достоинством ее приняла. Не я затевала эту ночную беседу. Значит, ей было нужно, чтобы я выговорилась. Чтобы снять общее напряжение в доме.
В комнате меня ожидала успокаивающая обстановка, созданная вещами, которые я привезла с собой из Солт-Лейк-Сити. Это позволило мне немного расслабиться. Я легла, скрестив ноги, и тихо включила музыку под настроение. Сегодня оно звучало как East17 – Thunder: смешайте жажду свободы, душевный надлом, бездну горького прошлого и проблеск надежды на лучшее будущее.
Уют все-таки можно привезти с собой. Сейчас мне было бы гораздо более паршиво, если бы на стенах не висели плакаты с обложками альбомов The Prodigy, постеры любимых фильмов и просто красивые фотографии в стиле ретро; если бы на полочках не стояли корешок к корешку любимые книги и своими руками слепленные гипсовые фигурки; если бы не было на столе десятка баночек акриловой краски и разбросанных как попало кисточек…
Рис.2 Карбоновое сердце
Когда я вернулась из ломбарда на следующий день, где, кстати, познакомилась с приятным молодым человеком по имени Дуглас, меня подловил Патрик, пока Гвен не было рядом.
– Где была?
– Не твое дело.
– Слушай, хочешь скорее свалить отсюда, лучше согласись пойти туда, куда предложит Гвен.
– О чем ты?
– Тебе нужны в Уотербери знакомства? Одни влиятельные люди – наши друзья, и они пригласили нас на ужин. Хотят, чтобы ты пришла с нами и познакомилась с ними. Гвен тоже этого хочет.
– Пусть хочется дальше, я при чем? Что я там забыла?
– Не упирайся рогом только потому, что терпеть меня не можешь. Будь у тебя иной характер, мы бы с тобой поладили. Тебе самой это выгодно, повторяю.
– Влиятельные люди, говоришь?
– Очень. В твоих же интересах просто с ними поболтать о том о сем. Никто не заставляет им прислуживать, просто будь повежливее, вот и все.
– Я подумаю.
– И еще. Когда Гвен заговорит об этом, сделай вид, что впервые слышишь.
– Ладно. А теперь отвали от меня и дай пройти.
Сбережения мои сокращались, причем стремительно. Поиск работы не давал никаких результатов, а о продолжении обучения не могло быть и речи. Пришлось сдать кое-какие украшения в ломбард, чтобы мне было на что жить ближайшее время. Я не брала деньги Гвен (точнее сказать, деньги ее мужа) и сильно экономила. Все, кроме крыши над головой, у меня было свое.
То, что предлагал Патрик, как это ни тяжко признавать, вполне совпадало с моей главной стратегией – завязать как можно больше знакомств в Уотербери, и не важно, как полезны они будут. Связи решают все. Необходимо врастать в местную паутину, становиться своей, говорить и жить как все. И если мне удастся мимикрировать, вполне возможно, что скоро я распрощаюсь с матерью и ее муженьком.
Гвен, однако, не торопилась с предложением. Несколько раз проходила мимо меня, замирала, будто хотела что-то сказать, но боялась, и вновь уходила. Наконец, после обеда, она решилась и присела рядом со мной.
– Сара, как ты?
– Все в порядке. Что случилось?
– Мне не нравится, чем ты питаешься. Почему ты не хочешь брать нашу еду?
– Потому что это ваша еда.
– Но нам не жалко для тебя.
– Не хочу объедать.
– Что ты такое говоришь, ты ведь моя дочь.
– Что ты хотела, Гвен? – с нажимом спросила я, намекая, чтобы она закруглялась.
Женщина вздохнула, безропотно принимая мой недружелюбный тон.
– Видишь ли, у нас с Патриком в Уотербери есть друзья. Семья Хартингтонов. Они пригласили нас на ужин, и… я так подумала…
Взглядом я заставила ее продолжить.
– Не хочешь сходить с нами?
– Я?
– Да. Им бы очень хотелось с тобой познакомиться.
– Откуда они обо мне знают?
– Ну… Слышали от меня, когда ты еще не переехала. А теперь знают, что ты здесь.
– Без меня никак не обойтись?
– Если ты очень не хочешь там быть, я не могу тебя заставить.
– Хартингтоны. Звучит так, будто они владельцы поместья времен викторианской Англии.
– Тебе было бы крайне полезно выразить им почтение. У них очень симпатичный сын немного старше тебя…
– А, так меня уже засватали? Ну теперь мое присутствие более понятно.
Гвен искренне засмеялась, испытывая явное облегчение. Я чуть не улыбнулась в ответ. Смех матери расслабляет, какой бы она ни была, будто впрыскивает что-то в кровь. Теряешь бдительность.
– Пока еще нет, но кто знает. Надо вас сначала друг другу показать. Так что, ты идешь?
– Скорее да, чем нет. Я… подумаю.
– Если решишься, у меня есть для тебя потрясающее платье!
– О чем ты говоришь? Если я и пойду туда, то только в том, в чем мне будет удобно. И плевать мне на дресс-код светских приемов.
Гвен осеклась и не стала спорить. Она совершенно ничего не знала о моих вкусах и предпочтениях – ни в одежде, ни в еде, ни в музыке, ни в людях. И наверное, слишком боялась, что я передумаю, едва сменив гнев на милость.
– Иди, – сказала я. – Мне нужно побыть одной.
Хартингтоны, подумала я. Фамилия не предвещает ничего хорошего. Но может быть, у них я хотя бы сытно и вкусно поем. В последнее время мне этого не хватает. Я представила лицо Гвен, если прямо за столом начну накладывать еду в контейнеры, чтобы унести с собой, и настроение поднялось
продолжение следует
#карбоновоесердце