"В одежде и доспехах должно украшать себя так, чтобы зрелые мужи не говорили, что вы придаете этому слишком большое значение, а юноши - что слишком малое".
Людовик IX Святой (Жан де Жуанвиль - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика, параграф 38)
"И я вам говорю, что никто, кроме ученых клириков, не должен вести духовные споры, мирянин, когда он слышит, как поносят христианский закон, должен защищать христианскую веру не иначе, как мечом."
Людовик IX Святой (Жан де Жуанвиль - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика, параграф 53)
«Подлинный Храм в Иерусалиме, Храм, в котором они живут вместе, не столь величественный, правда, как древний и знаменитый Храм Соломона, но не менее прославленный. Ибо всё величие Соломонова Храма заключалось в бренных вещах, в золоте и серебре, в резном камне и во множестве сортов дерева; но красота Храма нынешнего заключена в преданности Господу его членов и их образцовой жизни. Тот вызывал восхищение своими внешними красотами, этот почитается из-за своих добродетелей и святых деяний, и так утверждается святость дома Господня, ибо гладкость мрамора не столь угодна Ему, как праведное поведение, и Он печется больше о чистоте умов, а не о позолоте стен.»
Exhortatio S. Bernardi ad Milites Templi, ed. Mabillon. Parisiis, 1839, torn. I, col. 1253-1278
"И мы вам приказываем отправиться обратно к своему сеньору и через две
недели возвратиться назад и доставить королю от вашего господина такие
послания и драгоценности, какие король счел бы удовлетворительными и остался бы ими доволен".
Через две недели послы Старца возвратились в Акру и привезли королю сорочку Сртарца и передали от него королю, что это знак того, что Старец, подобно сорочке, которая ближе любой другой одежды к телу, желает держать короля ближе прочих государей к себе в своей любви. И Старец прислал ему золотой перстень, очень тонкой работы, на котором было начертано его имя; и передал королю, что он своим перстнем сочетается с ним, ибо желает, чтобы отныне и впредь они составляли единое целое."
Так решались вопросы с асассинами у рыцарских орденов на Востоке
Когда эмир возвратился, он увидел короля, сидевшего так, что с одной
стороны от него был магистр ордена госпитальнеров, а с другой -
тамплиеров. Тогда король велел ему повторить то, что он сказал утром; и
эмир отвечал, что не намерен это повторять, разве что перед теми, кто
был утром с королем. Тут оба магистра ему сказали: "Мы вам приказываем
говорить". И он им ответил, что повторит, раз они ему приказывают.
Тогда оба магистра велели ему сказать по-сарацински, чтобы он пришел на
следующий день поговорить с ними к госпитальерам, и он так и поступил.
Здесь оба магистра велели ему сказать, что его господин слишком
дерзок, коль осмелился передать королю такие грубые слова; и они велели
ему сообщить, что если бы не честь короля, к которому они направлены
послами, они бы приказали их утопить в зловонном море Акры, несмотря на
их господина.
"А
раз вы слышали о моем господине, - сказал эмир, - то я очень удивлен,
что вы не прислали ему дары, какие посылают другу, и как это делают
каждый год германский император, король Венгрии, султан Вавилона и
другие; ибо они знают, что смогут прожить ровно столько, сколько будет
угодно моему господину.
А если вам не угодно это делать, велите уплатить дань тамплиерам или
госпитальерам, которую Старец им должен, и он сочтет себя
удовлетворенным". Он платил дань тамплиерам и госпитальерам, так как
они нисколько не боялись асассинов, ибо Старец горы ничего не достиг бы
тем, что приказал бы убить магистра тамплиеров или госпитальеров; так
как хорошо знал, что если велит убить одного из них, его место тотчас
же займет другой, столь же сильный. А посему он не хотел терять
асассинов там, где ничего не выиграет. Король ответил эмиру, что
вернется после обеда.
"В
то время, как король был в Акре, к нему прибыли послы Старца горы.
Возвратившись с мессы, он пригласил их к себе. Король усадил их таким
образом, что рядом с ним оказался хорошо и красиво одетый эмир; за
эмиром сидел слуга в добром снаряжении, державший в руке три кинжала,
из которых один входил в рукоять другого; это затем, что если бы эмиру
было отказано в его просьбе, он бы дал королю эти три кинжала, бросая
вызов. Позади того, кто держал три кинжала, сидел другой, у кого на
руку была намотана тонкая ткань, которую он также подал бы королю в
качестве савана, ежели он откажет в просьбе старцу горы.
Король попросил эмира высказать свои желания; и эмир ему подал
верительные грамоты и сказал так: "Мой господин посылает меня спросить,
знаете ли Вы его". И екороль ответил, что совсем не знаком с ним, ибо
никогда его не видал; но много слышал о нем.
Рыцарь чувствует, сражаясь, Что он ранен в грудь смертельно, Прижимает панцирь к сердцу, Чтобы кровь остановилась. А прекрасной даме видно - Побледнел её любимый, Он рукою грудь сжимает. Дама шлёт слугу поспешно.
"- Господин, вас просит дама Хоть на миг покинуть битву, Чтобы ваши раны, рыцарь, В башне мы перевязали. Там у нас бальзам целебный, Там и мягкие повязки, Там давно для господина Белая постель готова".
"- Друг слуга, скажи спасибо Даме, что тебя послала - Мне воспользоваться трудно Предложением любезным. Если бы хоть на минуту Снял с себя я этот панцирь - Кровь бы хлынула потоком, Жизнь моя оборвалась бы!
В мире есть такие раны, Для которых нет бальзама, Для которых нет повязки Кроме панциря стального". "- Господин, слова такие Могут ранить даме сердце!" "- Если есть у дамы сердце - Пусть сожмёт его покрепче".
Читаю ладони твои, как Библию, Вглядываясь в каждую черточку пристально, Ида Израилем, прохожу Ливию, Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно...
Лбом запыленным коснусь коленей. Так,припадая к порогу церковному, Раненый воин, бредущий из плена, Спешит к высикому и безусловному Слову. Наполненные смирением, Рвутся цветы из-под снежной скатерти, Или осенних лесов горение Огненной лавой стекает с паперти. Плечи твои... Не на них ли держится
Весь этот свод, изукрашенный фресками? Не Богоматерь, не Самодержица, Не Баба степная с чертами резкими... Не нахожу для тебя сравнения. Сладко притронуться как к святыне... В каждой молитве - благодарение Древневозвышенной латыни! Дай мне войти, позабыв уклончивость Прошлых законов. Взгляни на шрамы. Время любого бессилия кончилось. Нужно держаться легко и прямо. Храм мой, прими меня сирого, серого... Не с плюсом, минусом - со знаком равенства. Губ твоих горних коснуться с верою И пичаститься к Святым Таинствам...
...Ещё
Читаю ладони твои, как Библию, Вглядываясь в каждую черточку пристально, Ида Израилем, прохожу Ливию, Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно...
Лбом запыленным коснусь коленей. Так,припадая к порогу церковному, Раненый воин, бредущий из плена, Спешит к высикому и безусловному Слову. Наполненные смирением, Рвутся цветы из-под снежной скатерти, Или осенних лесов горение Огненной лавой стекает с паперти. Плечи твои... Не на них ли держится
Весь этот свод, изукрашенный фресками? Не Богоматерь, не Самодержица, Не Баба степная с чертами резкими... Не нахожу для тебя сравнения. Сладко притронуться как к святыне... В каждой молитве - благодарение Древневозвышенной латыни! Дай мне войти, позабыв уклончивость Прошлых законов. Взгляни на шрамы. Время любого бессилия кончилось. Нужно держаться легко и прямо. Храм мой, прими меня сирого, серого... Не с плюсом, минусом - со знаком равенства. Губ твоих горних коснуться с верою И пичаститься к Святым Таинствам... Андрей Белянин
Комментарии 12
Людовик IX Святой (Жан де Жуанвиль - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика, параграф 38)
Людовик IX Святой (Жан де Жуанвиль - Книга благочестивых речений и добрых деяний нашего святого короля Людовика, параграф 53)
Exhortatio S. Bernardi ad Milites Templi, ed. Mabillon. Parisiis, 1839, torn. I, col. 1253-1278
Старый рыцарь.
(баллада)
Он был весной своей,
В Земле обетованной
И много славных дней
Провел в тревоге бранной.
Там ветку от святой
Оливы оторвал он;
На шлем железный свой
Ту ветку навязал он.
С неверным он врагом
Нося тку ветку, бился
И с нею в отчий дом
Прославлен возвратился.
Ту ветку посадил
Там в землю он родную
И часто приносил
Ей воду ключевую.
Он стал старик седой
И сила мышц пропала,
Из ветки молодой
Олива древом стала.
Под нею часто он
Сидит уединенный
В невыразимый сон
Душою погруженный.
Над ним, как друг, стоит
Обняв его седины,
И ветвями шумит
Олива Палестины;
И, внемля ей во сне,
Вздыхает он глубоко
О славной старине
И о земле далекой.
"И мы вам приказываем отправиться обратно к своему сеньору и через две
недели возвратиться назад и доставить королю от вашего господина такие
послания и драгоценности, какие король счел бы удовлетворительными и остался бы ими доволен".
Через две недели послы Старца возвратились в Акру и привезли королю сорочку Сртарца и передали от него королю, что это знак того, что Старец, подобно сорочке, которая ближе любой другой одежды к телу, желает держать короля ближе прочих государей к себе в своей любви. И Старец прислал ему золотой перстень, очень тонкой работы, на котором было начертано его имя; и передал королю, что он своим перстнем сочетается с ним, ибо желает, чтобы отныне и впредь они составляли единое целое."
Так решались вопросы с асассинами у рыцарских орденов на Востоке
(Взято из Ж. де Жуанвиля.)
Когда эмир возвратился, он увидел короля, сидевшего так, что с одной
стороны от него был магистр ордена госпитальнеров, а с другой -
тамплиеров. Тогда король велел ему повторить то, что он сказал утром; и
эмир отвечал, что не намерен это повторять, разве что перед теми, кто
был утром с королем. Тут оба магистра ему сказали: "Мы вам приказываем
говорить". И он им ответил, что повторит, раз они ему приказывают.
Тогда оба магистра велели ему сказать по-сарацински, чтобы он пришел на
следующий день поговорить с ними к госпитальерам, и он так и поступил.
Здесь оба магистра велели ему сказать, что его господин слишком
дерзок, коль осмелился передать королю такие грубые слова; и они велели
ему сообщить, что если бы не честь короля, к которому они направлены
послами, они бы приказали их утопить в зловонном море Акры, несмотря на
их господина.
"А
раз вы слышали о моем господине, - сказал эмир, - то я очень удивлен,
что вы не прислали ему дары, какие посылают другу, и как это делают
каждый год германский император, король Венгрии, султан Вавилона и
другие; ибо они знают, что смогут прожить ровно столько, сколько будет
угодно моему господину.
А если вам не угодно это делать, велите уплатить дань тамплиерам или
госпитальерам, которую Старец им должен, и он сочтет себя
удовлетворенным". Он платил дань тамплиерам и госпитальерам, так как
они нисколько не боялись асассинов, ибо Старец горы ничего не достиг бы
тем, что приказал бы убить магистра тамплиеров или госпитальеров; так
как хорошо знал, что если велит убить одного из них, его место тотчас
же займет другой, столь же сильный. А посему он не хотел терять
асассинов там, где ничего не выиграет. Король ответил эмиру, что
вернется после обеда.
"В
то время, как король был в Акре, к нему прибыли послы Старца горы.
Возвратившись с мессы, он пригласил их к себе. Король усадил их таким
образом, что рядом с ним оказался хорошо и красиво одетый эмир; за
эмиром сидел слуга в добром снаряжении, державший в руке три кинжала,
из которых один входил в рукоять другого; это затем, что если бы эмиру
было отказано в его просьбе, он бы дал королю эти три кинжала, бросая
вызов. Позади того, кто держал три кинжала, сидел другой, у кого на
руку была намотана тонкая ткань, которую он также подал бы королю в
качестве савана, ежели он откажет в просьбе старцу горы.
Король попросил эмира высказать свои желания; и эмир ему подал
верительные грамоты и сказал так: "Мой господин посылает меня спросить,
знаете ли Вы его". И екороль ответил, что совсем не знаком с ним, ибо
никогда его не видал; но много слышал о нем.
Леся Украинка.
Рыцарь.
Рыцарь чувствует, сражаясь,
Что он ранен в грудь смертельно,
Прижимает панцирь к сердцу,
Чтобы кровь остановилась.
А прекрасной даме видно -
Побледнел её любимый,
Он рукою грудь сжимает.
Дама шлёт слугу поспешно.
"- Господин, вас просит дама
Хоть на миг покинуть битву,
Чтобы ваши раны, рыцарь,
В башне мы перевязали.
Там у нас бальзам целебный,
Там и мягкие повязки,
Там давно для господина
Белая постель готова".
"- Друг слуга, скажи спасибо
Даме, что тебя послала -
Мне воспользоваться трудно
Предложением любезным.
Если бы хоть на минуту
Снял с себя я этот панцирь -
Кровь бы хлынула потоком,
Жизнь моя оборвалась бы!
В мире есть такие раны,
Для которых нет бальзама,
Для которых нет повязки
Кроме панциря стального".
"- Господин, слова такие
Могут ранить даме сердце!"
"- Если есть у дамы сердце -
Пусть сожмёт его покрепче".
Неподражаемая Ольга Громыко.
Безжалосны истории страницы,
Писать на них - удел не слабаков.
За каждой строчкой - чьи-то судьбы, лица,
Рев пламени, лязг стали,стук подков.
Но время, добрый друг и враг заклятий -
Неумолимо увлечет их в тень,
И станет для потомков просто "датой"
Кому-то жизнь перевернувший день.
...И знали бы невольные герои,
Борясь, спасая, веря и любя,
Что заполняя летописи кровью,
Ни капли не оставят для себя...
Читаю ладони твои, как Библию,
Вглядываясь в каждую черточку пристально,
Ида Израилем, прохожу Ливию,
Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно...
Лбом запыленным коснусь коленей.
Так,припадая к порогу церковному,
Раненый воин, бредущий из плена,
Спешит к высикому и безусловному
Слову. Наполненные смирением,
Рвутся цветы из-под снежной скатерти,
Или осенних лесов горение
Огненной лавой стекает с паперти.
Плечи твои... Не на них ли держится
Весь этот свод, изукрашенный фресками?
...ЕщёНе Богоматерь, не Самодержица,
Не Баба степная с чертами резкими...
Не нахожу для тебя сравнения.
Сладко притронуться как к святыне...
В каждой молитве - благодарение
Древневозвышенной латыни!
Дай мне войти, позабыв уклончивость
Прошлых законов. Взгляни на шрамы.
Время любого бессилия кончилось.
Нужно держаться легко и прямо.
Храм мой, прими меня сирого, серого...
Не с плюсом, минусом - со знаком равенства.
Губ твоих горних коснуться с верою
И пичаститься к Святым Таинствам...
Читаю ладони твои, как Библию,
Вглядываясь в каждую черточку пристально,
Ида Израилем, прохожу Ливию,
Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно...
Лбом запыленным коснусь коленей.
Так,припадая к порогу церковному,
Раненый воин, бредущий из плена,
Спешит к высикому и безусловному
Слову. Наполненные смирением,
Рвутся цветы из-под снежной скатерти,
Или осенних лесов горение
Огненной лавой стекает с паперти.
Плечи твои... Не на них ли держится
Весь этот свод, изукрашенный фресками?
Не Богоматерь, не Самодержица,
Не Баба степная с чертами резкими...
Не нахожу для тебя сравнения.
Сладко притронуться как к святыне...
В каждой молитве - благодарение
Древневозвышенной латыни!
Дай мне войти, позабыв уклончивость
Прошлых законов. Взгляни на шрамы.
Время любого бессилия кончилось.
Нужно держаться легко и прямо.
Храм мой, прими меня сирого, серого...
Не с плюсом, минусом - со знаком равенства.
Губ твоих горних коснуться с верою
И пичаститься к Святым Таинствам...
Андрей Белянин
У каждого понимание Храма свое:
Храм мой... Тело твое белое,
Вольно трактуя строку Писания -
Господи, что я с собою делаю
В явним соблазне непонимания.