✨ 💥
Житие преподобного Дионисия Радонежского – один из наиболее удивительных памятников агиографической литературы XVII столетия. Что же выделяет его в ряду прочих? В первую очередь бросается в глаза то, что перед нами не жизнеописание основателя новой обители иноков, а повесть о житии одного из его преемников, взявшего в руки игуменский жезл через три с половиной века после смерти своего преподобного предшественника. Второй существенной особенностью этого текста становится введение читателя во внутреннюю, обыкновенно сокровенную жизнь монастыря, описание рутинной жизни обители, попытка увидеть за вседневными происшествиями и даже нестроениями в быту насельников незримую сторонним взглядом святость истинных подвижников монашеского жития[1].
Жизнь и молитвенный подвиг Дионисия и Сергия физически проходила в одном и том же месте ‒ на возвышенной маковке избранной некогда юношей Варфоломеем пустыньки. Возможно, некоторые из дубов, осенявших монастырские стены в годы правления рачительного архимандрита, были посажены когда-то самим Сергием или же кем-то из его ближайших учеников: их тени поминутно мелькали в глазах Дионисия в туманной и промозглой октябрьской мгле, когда братия покидала храм после окончания всенощного бдения в день пострига Сергия ‒ день памяти мучеников Сергия и Вакха. Тогда, кутаясь в складки серебрящейся при свете вечерней луны мантии, словно складывая в благоговейном трепете перед сокровенной святыней памяти белоснежные крылья, ступал по паперти Троицкого собора неизвестный архимандриту монах. Пройдя монастырскую площадь до середины, незнакомец оборачивался в сторону храма и долго – невероятно долго ‒ напряженно вглядывался в силуэты расходящихся по кельям иноков и прозревал в этом современном видении иные образы, другие силуэты. «Михей!» – благоговейным шепотом произносил Дионисий, и в то же мгновение видение рассеивалось, оставляя вместо себя клочки серебристого тумана. Дионисий, по обыкновению, возвращался в храм и, зная, что там, за северной колонной, в неясном свете гасимых екклесиархом лампад, тускнели очертания молчаливого Исаакия, старался обходить этот угол стороной, не желая неосторожным взглядом обеспокоить благое молчание умной его молитвы. Являлись ему временами и архимандрит Симон, положивший основание экономическому благоденствию монастыря, и келарь Илия, и многие другие. Только он, только сам Сергий никогда не являлся ему. Дионисий не спрашивал, отчего так: он знал, что встреча их будет возможна только после его смерти, и каждое его движение на поприще настоятельского делания освещалось этой надеждой, и каждый свой вздох он поверял тем, что мог бы он значить в глазах великого старца…
Во власти Дионисия оказался первый на Руси монастырь
Итак, Сергия и Дионисия разделяло время, и оно, конечно же, наложило неотвратимый отпечаток на все происходившее в лавре в начале XVII века: теперь это была уже не утлая пустынька, внутри которой едва теплился уголек веры, зажженный ее смиренным основателем в мрачные времена монгольского ига, и не та община, которая была собрана преподобным Никоном под сводами величественного каменного храма Святой Троицы, – во власти Дионисия оказался первый на Руси монастырь, его келарь стал вторым после царя землевладельцем в стране, и на раку с мощами ее основателя возлагали московские государи своих новокрещенных наследников, восприемниками которых становились, по традиции, Троицкие архимандриты. Однако возрастание авторитета обители, получение ее игуменом сана архимандрита и экономический расцвет несли вслед за собой мрачную бездну скорбей и искушений, так что в отблесках славы на лице Дионисия явственно проступали кровавые подтеки мученика и страстотерпца, которых в целом удалось избежать смиренному старцу Сергию. Кроме того, изменение структуры монастыря, усложнение его институтов порождало усложнение механизмов управления братией, превращало обитель в сложную духовно-административную систему, жизнь и деятельность которой требовала от насельника (в совозрастающей занимаемому им чину прогрессии интенсивности) выработки стратегии сдержек и противовесов в обретении того баланса сил и воль, который мог бы обеспечить хотя бы некоторую свободу управленческого маневра, и, несмотря на то что таковая в критические моменты у Дионисия находилась, все это превращало будни архимандрита в непрерывную борьбу с сановными интриганами по всем правилам таинственного мадридского двора.
По тому, как последовательно и целенаправленно противопоставляют агиографы Дионисия, талантливейшие книжники своего времени Симон Азарьин и Иван Наседка, своего героя небезызвестному келарю Троице-Сергиева монастыря Авраамию (Палицыну), составившему знаменитое сказание о героической обороне лавры, осажденной поляками в самом начале бунташного века, становится ясно многое из того, что было сокрыто от глаз стороннего наблюдателя. Сокрыто высокими и крепкими стенами монастырской ограды, осенившей насельников обители и простецов, нашедших пристанище внутри нее в те трагические дни. По уверению Наседки, масштабная благотворительная деятельность, которая велась внутри монастыря в то время, была инициирована именно Дионисием, тогда как Авраамию, занявшему теплое местечко Троицкого архимандрита в тяжелую для Дионисия минуту, выпала роль административного статиста, исполнителя благой (и железной) воли архимандрита. Несмотря на то что открытого противостояния между Дионисием и Авраамием не было, скрытая враждебность и, во всяком случае, готовность «подсидеть» не менее харизматичного, нежели сам Авраамий, монастырского администратора и даже видного политика своего времени, налицо...
У Дионисия было множество врагов и недоброхотов в стенах лавры...
Действительно, у Дионисия было множество врагов и недоброхотов в стенах лавры. Впрочем, были у архимандрита и верные духовные чада, высоко ценившие его добродетель и духовное рассуждение. Пожалуй, именно умение Дионисия располагать к себе сердца людей, а также высокое и неожиданное возвышение вчерашнего бельца, вдового священника, постриженного в монахи в другом, далеком Старицком монастыре, порождая зависть и ненависть в тщеславной братии, восстанавливало против настоятеля наиболее амбициозных из них. То, что Дионисий не был постриженником Троицкого монастыря, старожилы обители поминали ему долго и до конца простить не смогли никогда, при каждом удобном случае стараясь этим попрекнуть настоятеля...
источник : pravoslavie.ru КРАТКОЕ ЖИТИЕ ПРЕПОДОБНОГО ДИОНИСИЯ, АРХИМАНДРИТА РАДОНЕЖСКОГО
Преподобный Дионисий, уроженец г. Ржева, младший современник первого русского патриарха Иова, родился во второй половине XVI века. Получив монастырское воспитание и рано оставшись сиротой, Дионисий принял постриг и вскоре был поставлен настоятелем Старицкого Успенского монастыря. Самозванец сослал святителя Иова в Старицу. Преподобный Дионисий встретил его с почетом, подобающим святительскому сану.
В 1610 г. архимандрит Дионисий стал настоятелем Троице-Сергиевой Лавры. Это произошло в смутное время. Лавра была в осаде. Преподобный Дионисий возглавил организацию обороны. Наряду с келарем Лавры Авраамием Палицыным преподобный стал автором воззваний к русскому народу, всколыхнувших освободительное движение.
Авторитет Дионисия был очень велик. Ему был поручен непростой труд по исправлению богослужебных книг. К несчастью, были у преподобного и враги. Они воспользовались возможностью обвинить прп. Дионисия в искажении переводов богослужения (в частности, обряда Крещения). Преподобный был подвергнут аресту и пыткам. Однако он все испытания сносил со смирением и стойкостью. Лишь возвращение из плена патриарха Филарета и приезд Иерусалимского патриарха позволили пересмотреть приговор Дионисия. Дионисий был полностью оправдан. Скончался прп. Дионисий 12 мая ст.ст. 1633 года. Вся его жизнь была образцом монашеского служения.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев