Европа-Балтика: подготовка к тотальной войне

«Балтика может стать полигоном для войны будущего — без крупных кораблей, но с тысячами дронов и мин» – британский адмирал Тони Радакин.
Третье десятилетие XXI века – период, который в буквальном смысле сформирован из катастроф и войн различных масштабов. Хуже того, военные конфликты, очевидно, станут характерной чертой и следующего десятилетия – интенсивная подготовка к ним идет прямо сейчас.
Ограниченные, локальные военные конфликты, подобные Афганистану, Ираку и Сирии ушли, уступая место войнам, схожим по своей длительности, динамике, ожесточенности и характеру на масштабные конфликты XX века.
Научно-технический прогресс дал человечеству целый ряд новых возможностей, позволяющих вести войны на истощение, несмотря на процессы деиндустриализации, которые мы могли наблюдать после завершения Холодной войны и наступления эпохи глобализма. Роботизация военной сферы, размывание границ гражданских и военных технологий – факторы, оказывающие прямое влияние на военный потенциал даже небольших или экономически слаборазвитых государств.
Более того, подобная среда формирует почву для вооруженного противостояния государств крупных. Военная экономика времен Холодной войны не допускала реализации подобных процессов – любое столкновение больших держав грозило обернуться последствиями апокалиптического масштаба. В наши дни ситуация изменилась – военные кампании могут решать стратегические задачи без долгосрочных политических последствий, ведущих к тотальной войне.
В июне 2025 года мы стали свидетелями краткосрочного, но высокоинтенсивного конфликта между Ираном и Израилем – одними из наиболее весомых военных игроков на Ближнем Востоке. Ранее в Европе начался российско-украинский конфликт – первое широкомасштабное континентальное вооруженное противостояние в истории XXI века.
Низкий порог вхождения в боевые действия постепенно становится привычной частью современного политического ландшафта, и, очевидно, что царящий на постсоветском пространстве кризис будет расширяться и далее. Он уже прямо затрагивает Европейский союз, его интересы и представления о стратегической безопасности – и данный факт не проходит бесследно.
Он не просто вызывает обеспокоенность, а выливается в полноценную подготовку к масштабным боевым действиям со стороны государств Европы.
Самая уязвимая точка
«Украина показала, как малые морские дроны могут изменить баланс сил на море. В будущем войны будут вестись не только крупными флотами, но и роями беспилотников, минами-роботами и кибератаками на портовые системы» – экс-командующий ВМС США адмирал Джеймс Ставридис.
Балтийское море — это не просто географический объект или торговый маршрут, но один из ключевых нервных узлов европейской системы безопасности.
На первый взгляд, Балтика остаётся второстепенным театром потенциальных боевых действий на фоне уже существующего украинского конфликта. Тем не менее, именно в данном регионе формируется новая конфигурация сил, способная запустить процесс полномасштабного военного столкновения между Россией и Европой.
Слияние трёх критических векторов делает этот регион уникальным по уровню напряжённости: архитектура НАТО, быстро интегрирующая Швецию и Финляндию в единый оперативный контур; концентрация российской военной инфраструктуры, уязвимой для нанесения превентивного удара; и, наконец, экономические артерии Москвы, критически зависимые от морских маршрутов в Балтике.
После 2022 года Россия продемонстрировала способность к ведению затяжной войны на истощение – как в военном, так и в экономическом измерении. Несмотря на технологическое и структурное упрощение российской экономики (например, намеренное сокращение потребительского сектора), её способность обеспечивать военные действия на протяжении многих лет можно охарактеризовать как весьма впечатляющую.
Тем не менее, она основана не на внутреннем ресурсе и отнюдь не является плодом автаркии. Данная способность базируется (и вообще существует) за счет возможности России вести внешнеэкономические отношения – на стабильном экспорте нефти, газа, угля и зерна. С 2023 по середину 2025 года лишь четыре крупнейших покупателя — Китай, Индия, Турция и страны ЕС — обеспечили России свыше 550 млрд долларов выручки. Эта сумма сопоставима с тремя годами военных расходов страны.
Колоссальные средства, факт наличия которых создаёт иллюзию стратегической неуязвимости.
И эта устойчивость держится на морских путях, которые Россия контролирует лишь номинально.
Европейские страны (также далее я буду употреблять термин «Коалиция»; нужно отметить, что далеко не вся Европа имеет желание, возможности и средства для участия в военной кампании – лишь ряд наиболее активных государств) вынесли большой массив важных уроков из опыта российско-украинского конфликта. Прежде всего, им стала относительно ясна логика функционирования российской военной машины – они понимают, что Москва будет стремиться развивать любые потенциальные боевые действия именно как войну на истощение. Коалиция весьма уязвима перед данным сценарием – европейцы не имеют, скажем, человеческого ресурса, сопоставимого по качеству с украинским для ведения долгосрочной позиционной сухопутной войны. У большинства граничащих с РФ стран (скажем, Балтии) отсутствует хоть какая-нибудь стратегическая глубина, а возможности военной промышленности откровенно недостаточны.
Одним словом, им требуется альтернативная, ассиметричная модель ведения войны с Россией – и таковая была ими найдена.
Балтийское и Чёрное моря — это зоны, где коммуникации проходят через узкие и уязвимые «горлышки». Реальные же возможности ВМФ РФ по противоминным операциям, защите транспортных конвоев и проведению масштабных морских боевых действий объективно ограничены. Это создает ситуацию, аналогичную в своих предпосылках операции «Голод» против Японии во Вторую Мировую войну, когда систематическое уничтожение морских коммуникаций и блокада портовой инфраструктуры подорвали экономическую и военную устойчивость островной державы без полномасштабного вторжения на её территорию.
Россия в некотором смысле тоже «островная держава» – география ее морских экономических зон ограничивается замкнутыми акваториями, которые с легкостью превращаются в инструменты блокады. И подобные сценарии грозят совершенно катастрофическими последствиями — не только военными, но и социально-экономическими.
Главной целью Европы в морской кампании станет разрушение экспортной модели российской экономики, лишение РФ возможности использовать балтийские порты как узлы внешнеэкономической и военной логистики. Особенно уязвимыми являются Усть-Луга, Приморск, Санкт-Петербург и Калининград. На их долю приходится более трети всего российского внешнего экспорта: свыше 250 млн тонн грузов в год. Через Усть-Лугу и Приморск проходят до 60% нефти и нефтепродуктов, направлявшихся в Европу и другие регионы. В совокупности, потеря этих узлов означает потерю более 150 млрд долларов годового экспортного оборота РФ.
Выключение этих портов из экономики даже на ограниченное время – это полномасштабная катастрофа для России. Это десятки миллиардов долларов недополученной валютной выручки, кризис снабжения в Северо-Западном федеральном округе, коллапс транспортных связей, распад логистических цепочек в удобрениях, угле и лесоматериалах. Кроме того, будет усилено внутреннее социальное напряжение, а второй по величине и значимости мегаполис страны – Санкт-Петербург – имеет все шансы стать зоной полномасштабных боевых действий.
В западных военных штабах этот фактор рассматривается как главный рычаг давления: лишив Москву экспортных доходов, можно быстро исчерпать её ресурсы для продолжения потенциальной войны. Именно поэтому подготовка к возможной морской блокаде идёт параллельно с интеграцией северных государств континента в НАТО и наращиванием их военно-морского потенциала.
Военные приготовления
Северная Европа за последние два года претерпела одну из самых быстрых и масштабных трансформаций в сфере обороны со времён Холодной войны. Вступление Финляндии и Швеции в НАТО окончательно закрыло стратегическую брешь в северном фланге Альянса, создав непрерывный пояс государств, способных вести совместные операции от Норвежского моря до Балтики. Этот шаг не только усилил военное присутствие НАТО в регионе, но и радикально сократил стратегическую глубину России на севере — теперь практически все подступы к Петербургу и Мурманску находятся под угрозой оперативного поражения с нескольких направлений одновременно.
Ключевым элементом стратегии НАТО в Балтике становится морской контроль, подразумевающий сочетание надводных, подводных и авиационных сил для перекрытия российского судоходства. Это включает систематическое наращивание минно-заградительных возможностей (включая активное задействование морских и авиационных платформ), усиление противолодочных сил и интеграцию сетей наблюдения за надводной и подводной обстановкой. Швеция и Финляндия обладают уникальным знанием гидрографии Балтики и её шхерных районов, что превращает их в естественных лидеров по созданию оперативных планов блокирования российских маршрутов.
Балтийские страны, несмотря на ограниченные ресурсы, активно перестраивают оборонную инфраструктуру. Латвия и Литва делают ставку на развертывание береговых ракетных комплексов (RBS-15, NSM), способных перекрывать значительные участки морских коммуникаций (с учетом узости Балтики как ТВД и «горлышка» Финского залива). Польша не только усиливает собственный флот, но и развивает систему базирования союзных сил на своей территории, превращаясь в хаб для операций в южной части Балтики. Параллельно идёт интеграция военно-воздушных сил этих стран в единую сеть ПВО/ПРО с целью повышения устойчивости к российским ударам с использованием средств воздушного нападения.
Норвегия и Дания играют особую роль в контроле выхода российских кораблей и подлодок из Баренцева моря и в обеспечении безопасности Северного морского пути для союзных перевозок. Их действия создают стратегическую связку с Балтикой, позволяя НАТО вести кампанию давления на Россию как с севера, так и с запада.
Таким образом, складывается система, где Балтийское море становится не просто зоной возможных боевых действий, а инструментом целенаправленного экономического и военного давления на Москву. При этом ставка делается не на прямое уничтожение ВМФ РФ в открытом бою, а на постепенное и системное выдавливание России из морских коммуникаций, что соответствует логике морских блокад XX века.
Структурная слабость
Парадоксально, но факт – Российская Федерация, будучи страной, критически зависящей от морской торговли, де-факто лишена военно-морских возможностей. Речь не идет о неких масштабных операциях в дальних океанах, какие некогда планировал советский ракетно-ядерный флот – Москва в наши дни не способна обеспечить даже собственные прибрежные акватории, и это в полной мере имеет отношение к происходящим приготовлениям европейских стран в Балтийском море.
География региона — мелководье, узкие проливы, сложная гидрография, – исторически ставила российский флот в неблагоприятное положение. Если помножить перечисленное на высокую насыщенность минных заграждений в потенциальный военный период — эта уязвимость лишь усиливается.
Москва вкладывала (и продолжает вкладывать) значительные финансы в развитие ВМФ, однако данный процесс никогда не был хоть сколько-нибудь комплексным и не имел под собой сформулированного стратегического видения. Центральная задача и функционал российского флота в постсоветское время были замкнуты на концепцию «морских ракетных платформ» – как стратегических ядерных, так и конвенционных оперативно-тактических. Поясняя простым языком: ВМФ РФ представляют собой набор… ракетных тягачей разного типа, но не сбалансированную и комплексную военную силу – мы отчетливо можем наблюдать подтверждение данному тезису на примере российских морских операций в Черном море.
Особую слабость в российском флоте представляют силы противоминной обороны. Опыт Второй Мировой войны и послевоенных конфликтов показывает, что Балтика чрезвычайно сложна для траления и разминирования – особенно при активном противодействии противника. В распоряжении ВМФ РФ крайне ограниченное (де-факто отсутствующее, если учитывать реальный состав оборудования) количество современных минно-тральных кораблей, а их возможности по скорости расчистки фарватеров недостаточны для поддержания стабильного трафика в условиях масштабной минной постановки. Это делает российские морские коммуникации уязвимыми для применения современных умных мин, в том числе сбрасываемых с авиации или доставляемых подводными аппаратами.
В первую очередь, следует сделать акцент на важной детали – разнице в разведывательных возможностях. Российская Федерация имеет крайне скудный арсенал средств разведки в масштабах не только Балтфлота, но и вооруженных сил в целом. Целый ряд необходимых для данной задачи технологий у России просто отсутствует – и если под потребности статичных сухопутных боевых действий ВС РФ смогли сформировать систему беспилотной аэроразведки, которая функционирует в связке с РЭР и активно закупаемыми данными коммерческой спутниковой фотосъемки, то в морской войне все выглядит куда хуже. Паллиативные решения не могут обеспечить результатов в столь сложной для оперирования среде – конфликты на море всегда требовали наиболее высокотехнологичных и высококлассных решений. Мы наглядно могли убедиться в этом на примере противостояния хуситов и ВМС США в Красном море, или же на примере российско-украинских боевых действий в Черном море.
Нужно отметить, что вопреки широко распространенному заблуждению, европейские страны не планируют делать ставку на безэкипажные катера как на элемент ударного контура. В настоящий момент в ходе учений ими отрабатывается практика применения роботизированных лодок как элемента передовой сенсорной сети, т.е. дешевого элемента разведки, который требуется для контроля и мониторинга обстановки в районах постановки морских минных полей.
Они предназначены для вскрытия возможных работ по разминированию и последующей выдачи целеуказания береговым ракетным комплексам, размещенным по обе стороны Финского залива как в Финляндии, так и в странах Балтии.
Роль мобильного резерва в данном случае отводится ударной авиации, оперирующей управляемыми авиационными вооружениями, а также размещенным в регионе скоростным ракетным катерам. Подобная расстановка сил позволяет высвободить все крупные боевые корабли с их последующей переброской в северные моря с целью противостояния Северному флоту РФ и охотой за российскими атомными подводными ракетными крейсерами, не рискуя ими в замкнутой акватории Балтийского моря.
Важно акцентировать внимание и на другом факте: опираясь на схему «минные поля → разведывательные активы → береговые ПКР → авиация», Коалиция переводит войну в плоскость активного использования дистанционно-управляемых вооружений. Это позволяет в значительной мере нивелировать отсутствие реального боевого опыта у европейских флотов, избегая вредоносного влияния человеческого фактора.
Однако же, говоря о структурных слабостях, необходимо отметить важный факт: Европа тоже не может чувствовать себя в безопасности. Идея молниеносного установления морской блокады с широким применением морских минных вооружений отнюдь не случайна, ведь балтийское побережье — это не только форпост НАТО, но и зона высокой экономической концентрации, которая открывает путь в том числе в Северное море. Порты Гамбурга, Гдыни, Гданьска, Клайпеды, Хельсинки, Копенгагена, Стокгольма и других играют ключевую роль в обеспечении логистики Центральной Европы, Скандинавии и Прибалтики. Через эти хабы проходят миллионы тонн продовольствия, энергоносителей, контейнерных грузов, военного оборудования. Грузооборот только польских балтийских портов превышает 120 млн тонн в год, а через Роттердам и Гамбург — более 500 млн тонн совокупно.
Европейцы закономерным образом опасаются ответных военных мер со стороны Российской Федерации – именно по этой причине при всей привлекательности сценария морской блокады он не был реализован в период с 2022 года по наши дни, и, вероятно, не будет реализован в ближайшее время – для этого необходима тщательная и всесторонняя подготовка, ибо в противном случае с первых же суток боевых действий европейская экономика рискует пострадать ничуть не меньше российской, разделив с ней всю тяжесть масштабной войны (немаловероятно, впрочем, что это произойдет даже при комплексной подготовке вкупе с успешной реализацией морской блокады балтийских портов РФ – возможности сопротивления у Москвы от этого не исчерпаются).
Последствия
Логистическая зависимость России от морских маршрутов Балтики, как уже можно было понять, формирует выраженную стратегическую уязвимость. Основная часть нефтяного и зернового экспорта в Европу и за её пределы проходит именно через Санкт-Петербург, Приморск и Усть-Лугу. Любое блокирование этих портов, даже частичное, приводит к нарушению экспортного кэш-фло, который, как мы отмечали, является фундаментом способности России финансировать военные действия.
Параллель с американской операцией «Голод» против Японии во Вторую Мировую здесь крайне показательная: тогда систематическое перекрытие морских коммуникаций и уничтожение транспортного флота лишили противника возможности поддерживать фронт и экономику, даже при сохранении боеспособных вооружённых сил.
Более того, существует и другая среда ведения боевых действий – воздушная, и она также играет значительную роль. Балтика находится в радиусе действия большого количества пусковых позиций НАТО — от крылатых ракет морского и воздушного базирования до перспективных гиперзвуковых систем. Плотная же сеть аэродромов и баз Коалиции позволяет наносить интенсивные удары по российской инфраструктуре или военным целям с минимальными задержками в звене «разведка – целеуказание – удар». В таких условиях даже мощная ПВО Ленинградской и Калининградской областей рискуют быть перегруженными при массированном комбинированном ударе – и данные территории РФ станут зонами масштабных боевых действий (учитывая же изолированное расположение Калининграда, он и вовсе может стать европейским аналогом Газы по характеру и масштабу нанесенного ущерба).
Наконец, стоит учитывать и уязвимость северного фланга России — Мурманска и Кольского полуострова — что прямо связано с вопросом военного давления на Балтику. К примеру, подлетное время истребителя F-35A до российских военных объектов в регионе с точек базирования в Финляндии и Норвегии – от 30 минут до 1 часа в зависимости от сложности выбранного маршрута. Нужно отметить, что страны Коалиции активно закупают данные малозаметные многоцелевые самолеты, постепенно насыщая ими авиабазы Северной Европы – и всю опасность (и боевую ценность) подобной техники можно было отлично видеть на примере Двенадцатидневной войны Ирана и Израиля в июне 2025 года.
Все это создаёт для европейцев серьезное окно возможностей для реализации сценариев морской блокады и системного давления без риска встретить решительное, масштабное и организованное противодействие – ведь атаковать они готовятся на наиболее уязвимых направлениях и в наиболее сложной для ВС РФ операционной среде – морской и воздушной.
Балтика в этой конфигурации превращается не просто в региональный театр боевых действий, но в пробный полигон для нового типа континентальных войн XXI века; своего рода экспериментальная лаборатория конфликтов будущего, где масштабные боевые действия призваны удушать целые экономики при отсутствии классических сухопутных фронтов.
Впрочем, несмотря на это, полагаю, Европа ошибётся, если будет видеть в происходящем исключительно шанс на лёгкую и безболезненную победу. Любая блокада — обоюдоострый клинок. Россия — не островная держава, и её реакция на атаку морских коммуникаций непредсказуема. Она способна искать обходные маршруты, усиливать сухопутные связи с Востоком, а главное — эскалировать конфликт за пределы Балтики, втягивая в него Арктику, Черное море, а при необходимости и открыв фронт в Северной Европе.
«𝐀𝐓𝐎𝐌𝐈𝐂 𝐂𝐇𝐄𝐑𝐑𝐘», ( https://boosty.to/ )
#европейскаяугроза #войнабудущего #Балтика