Морфология советской квартиры: полевое исследование

"Морфология советской квартиры: полевое исследование" - это фотографии пяти московских квартир с сохранившейся обстановкой 60-х - 70-х гг., тексты интервью, взятые у их хозяев, и лучшие образцы мебели из советских квартир производства ГДР, Румынии, Чехословакии, СССР. Цель выставки - пропаганда двух идей. Первая: предметный мир модернизма середины XX века прекрасен. Вторая: надо знать и любить свое прошлое.
Прекрасные приметы шестидесятнического интерьера (низкие кресла, овальные журнальные столики, торшеры, шкафы на расставленных конических ножках) для большинства из нас - "убожество", "совок", "хлам", которому место на помойке. Их и несут на помойку. Эти предметы ежедневно гибнут десятками. А ведь настоящий хлам - это то, чем счастливые хозяева обставляют свои квартиры вместо выброшенных старых вещей. Ведь сейчас считается, что хороший дизайн - это эксклюзивно и дорого, и, если ты небогат, ты вынужден пользоваться неудобными, некрасивыми и быстро ломающимися вещами. А в 60-е неотъемлемым слагаемым того, что называлось хорошим дизайном, была дешевизна. Кроме того, интерьер квартиры – это слепок истории семьи. Хранящиеся в ней предметы – памятники семейной истории. Авторам выставки кажется неправильной наша всеобщая привычка полностью, до бетонного скелета, очищать квартиру от всей дивной археологии, которая там копилась десятилетиями, и, наведя «евроремонт» или «дизайн», обустраиваться в ней как гомункулы после атомного взрыва, словно у нас не было ни истории, ни предков, ни детства.
Мы бы хотели эту часть повседневной истории вывести из темной зоны тотального отрицания, снять табу на нее. Нам кажется, что тогда мы впервые ясно разглядим ее и увидим: предметы, которые проектировали Имзы, Эро Сааринен, Джордж Нельсон, Арне Якобсен, Финн Юл, Йенс Квистгард, Джо Понти; и советский предметный мир конца 50-х - начала 70-х годов по стилю и по смыслу схожи, и, если мы любим одно, то непременно полюбим и другое.
Ксения Апель
преподаватель истории искусств
Мы въехали в 1972 году. К тому времени это была уже выделенная из коммуналки отдельная четырехкомнатная квартира. Кухня до сих пор отделена от соседей картонной перегородкой. Квартира досталась моему деду за достижения в сфере атомной энергетики, и он был единственным хозяином-мужчиной в этом доме. Как-то с самого начала получилось, что это именно дом, а не квартира. Здесь всегда жило не меньше трех поколений, всегда были животные и много гостей. И все женщины семьи приводили в дом своих мужей. Как говорит бабушка, «были бы девчонки, а мальчишки напрыгают».
Сейчас здесь живем я с мужем и дочерью, моя мама, ее муж, бабушка и собака. Соответственно, в доме три хозяйки, и технически очень сложно срежиссировать какие-то действия по ремонту или уборке. Здесь никогда ничего не выкидывается. Вспомнила я, допустим, посреди ночи, что нужно погладить на завтра хирургический халат мужу-врачу, – что же мне, беспокоить кого-то в поисках утюга или гладильной доски? Нет, у нас четыре утюга, две доски, несколько раскладушек, два холодильника... Все может пригодиться.
Чтобы было в чем кормить многочисленных гостей, бабушка когда-то занялась коллекционированием фарфора-фаянса, в котором в Советском Союзе никогда не было недостатка. И эти фарфоровые впечатления, по-видимому, повлияли на выбор моей профессии: я занимаюсь историей фарфора как искусствовед. Каждый, кто подолгу бывает в этом доме, вносит вклад в его устройство: мой муж отвечает за музыкальное сопровождение жизни, прошлый мамин муж сочинял феерические хитросплетения электропроводов, нынешний и она сама, химики, испытывают на доступных поверхностях дома, а также на наше собаке новые лакокрасочные покрытия. Единственное, что удалось обновить в квартире – это сделать ремонт в комнате, которая отошла теперь к дочери. Хотя в основном ее детство такое же, как было мое: мы с друзьями катались по коридору на велосипедах, воображая, что мы троллейбусы, строили домики под столами и играли в прятки, так, что никто никого не находил часами. И еще было ощущение бесконечного чая, гула и шума. Был период, когда в квартире постоянно жило девять человек, не говоря о гостях, которые могли свалиться в любой момент. Дочь много получает от этого сосуществования разных норм жизни, устройства мыслей.
Валентина Семенова
Пенсионерка
Как многие дома в треугольнике между Ленинским проспектом, проспектом Вернадского и улицей 26 Бакинских комиссаров, наш кооперативный. Район, можно сказать, элитный – большинство домов от институтов или ведомств, к тому же близко к метро; есть свой театр "На Юго-западе" и достаточно хороших магазинов. Поэтому обстановка здесь интеллигентная, не пролетарская и очень спокойная.
Мой муж был экономистом-нефтяником, много ездил за границу – в Индию, Болгарию, Вьетнам, Алжир, поэтому мы жили не бедно и после алжирской командировки смогли вступить в кооператив и купить в рассрочку за семь тысяч рублей трехкомнатную квартиру. Мы с сыном и мужем въехали сразу, как дом построили: в 1970 году.
Помню, что старались до мая обязательно успеть, чтобы не "маяться" потом. Практически всю мебель и вещи мы привезли со старой квартиры: это был тоже кооператив, но двухкомнатный, который мы купили в 1963 году и сразу полностью обставили.
На новом месте решили ничего не менять, хотя в 70-м в моде уже были стенки. Нам нравился наш румынский гарнитур "Жилая комната" – сервант, шкаф, диван, кресла, журнальный столик. Кухонный гарнитур тоже старый. Докупили только спальню, поскольку спальни в прошлой квартире у нас как раз не было.
Когда сын вырос, мы сделали из его комнаты столовую, потому что для меня очень важно принимать гостей не в тесноте и сутолоке. Обычно их много бывает. На свои дни рождения я накрываю стол по четыре раза: сначала отмечаем с детьми, потом с коллегами и учениками – я работала в школе учителем русского и литературы, – затем с друзьями юности, с которыми мы с 1943 года вместе, и, наконец, с соседями.
Вещи, которые есть в этой квартире, могли бы сами рассказать многое про нашу семью: картины на стенах – подарки учеников, восточные маски, статуэтки и панно – из командировок мужа, гжель я сама собираю, иконы – в традиции моих родителей. Книг, правда, немного – я уже давно потеряла зрение, и мы перестали их покупать. А так у нас много хороших подписных изданий и редких книг с автографами. Даже сейчас, когда муж уже десять лет как умер, а я стала плохо видеть и ходить, не остаюсь одна – внуки и друзья постоянно звонят и приходят.
Алексей Кульков
преподаватель в Институте механики МГУ
То, что квартиру можно было "получить" – это советский миф. Наша квартира появилась у нас только потому, что отцу, который служил в НИИ метеорологии, посчастливилось в конце 60-х съездить в Египет, на строительство Асуанской плотины. К заработанным деньгам мы еще что-то заняли и смогли внести первый взнос в квартирный кооператив – полторы тысячи рублей. Помню, как мы ездили смотреть, как наш дом строится. А потом по жребию нам досталась квартира на одиннадцатом этаже, и мы с родителями и сестрой въехали сюда в 1972 году. Мне было семь лет. Кооператив назывался "Квартет" и состоял из пайщиков четырех организаций: Московского Университета и трех НИИ. Такими же, как мы, членами кооператива и впоследствии соседями были Сергей Аверинцев и Аркадий Стругацкий.
Это была экспериментальная серия из трех одинаковых домов по проекту архитектора Стамо. В доме впервые был грузовой лифт. Но в точно таком же виде они уже потом не воспроизводились – большая лестничная площадка была признана нецелесообразной. Зато ее запомнили все, кто хоть раз смотрел "Иронию судьбы, или С легким паром!" - московская история снималась в первом доме, а ленинградская – в третьем. Я хорошо помню работу над эпизодом "Надо меньше пить" у нас под окнами, где герои топчутся на снегу, выгнанные из квартиры.
В то время район был еще очень неустроенный. Зато с той стороны проспекта Вернадского вплоть до Олимпиады была настоящая деревня, с курами и коровами. Я проводил там почти все время после школы.
Поскольку последующие десять лет родители выплачивали пай за квартиру, а это ежемесячно 50-60 рублей, по тем временам – очень большие деньги, мы жили бедно. Из вещей имели только самое необходимое и обычное. И все это без изменений сохранилось до сих пор, мы никогда не делали ремонта.
Мне до сих пор все удобно и все устраивает. Я покупаю новое, только если старое ломается и не подлежит починке, а вся мебель, утварь, приборы, антресоли, выключатели, люстра в детской с паровозиком, плита, раковина, двери – все родное. Все хорошо служит, зачем что-то менять? Ремонты – это много проблем и неочевидные улучшения. Ну, разве что подумываю заменить стиральную доску на стиральную машинку.