Здесь проживал купец Иван Петрович Мордвинкин, мясной торговец и скотопромышленник , в то время известный на базаре и в городе под прозванием “Бараний задок”(2).

Откуда родом этот Мордвинкин и является ли родственником известному Мордвинкину И.И. с ул.Московской я не знаю,но упоминание о его отце  мещанине Петре Мордвинкине  встречается  в «Списке лицам,имеющими право быть городскими избирателями на основании 17 ст. Высочайше утверждённого 16 июля 1870г. городского положения. 1871-1874гг.».На тот период его уже не было в живых , речь шла о наследниках.

Можно предположить, что этот род Мордвинкиных местный, из мещан.  Итак , об усадьбе- красным квадратом на карте обведено дворовое место Мордвинкиных. Уже в советское время большая часть дворового места Мордвинкиных была прибрана заводом «Электродеталь», который занимал целый квартал в глубину. На территорию завода было два входа: со стороны ул. Московской,116 ( бывшая зеркальная фабрика Седова, позже гараж Соколова и Иванова) , в историческом доме находилось заводоуправление и штамповочный цех,

и со стороны Челюскинцев,137 (ул. Часовенной, флигель-магазин Мордвинкина, пристройка к дому скорее всего современная).

Окна со стороны внутреннего  двора.

Вид декора фасада со стороны ул.Челюскинцев.

Лестница на второй этаж дома.По рассказам сторожил во втором этаже жили баре , на первом -прислуга.Сейчас здесь коммуналка .

Вид со двора, видно, что пристройка сделана позже, нарушив симметрию ворот.

Дореволюционная скобянка.

Бывшие конюшни. Производство мяса в России начало развиваться только в XVIII веке с легкой руки Петра I, поставки скота были из-за границы,в основном из Голландии .Свиной студень, отварная говядина, ветчина и солонина были любимыми блюдами бояр. По статистическим данным в Саратовской губернии за 1892г: « Скотоводство довольно развитое по количеству голов,находится в незавидном состоянии в качественном отношении.Промышленный характер оно носит в южных уездах,где обилие лугов и степей даёт хороший корм, а сравнительно тёплый климат позволяет скоту проводить большую часть года на подножном корму. Количество скота по сводкам 1892г.,равнялась 2,5 млн.голов . Местная порода скота простая,мелкая. Овцы тоже есть 1,4 млн. голов.Овцеводством особенно выдаются Сердобский и Петровский уезды.Рогатова скота более всего у малороссов Балашовского и южной части Царицынского (Волгоградского) уездов,у которых полевые работы производятся волами.Коневодство развито в Сердобском и Балашовском уездах. Продукты скотоводства как-то: сало,кожа,щетина,шерсть занимают в сельском хозяйстве губернии видную роль и в значительном количестве обрабатываются местными заводами». Все торговые операции с рогатым скотом и свиньями в Саратове в конце XIX в. (после открытия городских скотобоен) происходили на скотопригонных площадках- дворах при  городских скотобойнях в районе Дегтярной площади. Здесь животных продавали,покупали,

Цены на скот. в ветеринарных лабораториях при бойнях их проверяли на предмет болезней, после чего пускали на бойни, шкуры можно было прямо тут продать по весу владельцам местных (на Улешах) кожевенных заводов , и готовые туши грузились на ломовых извозчиков к месту продажи. По безопасности в санитарном отношении при транспортировке туш были разработаны правила, утверждённые Городской Думой, что видно из  протоколов заседаний. В Саратове существовало несколько крупных точек продажи мяса: мясной корпус Верхнего  базара, кроме того -в мясных лавках  на Митрофаньевской, Старо-Соборной, Ильинской и Покровской площадях.

Ещё раньше, когда не было государственных боен ,и скот забивали на частных , то мясом торговали в мясных рядах (лавках) на Хлебной площади , в уличных частных лавочках ,зачастую без соблюдения санитарных норм. Но городские власти с постройкой отдельных мясных корпусов на Верхнем базаре, запретили продажу мяса в иных местах базара кроме как в них , исключение делалось магазинам в домах ,имеющим на то разрешение Городской Думы, в соответствии с торговыми  разрядами.

Иван Петрович Мордвинкин торговал мясом в Верхнем базаре и средний годовой его оборот с продажи оного составлял 21 тыс. руб., деньги для того времени не малые, что и зафиксировано в промышленном справочнике «Вся Россия» :

Ведомость водопроводной компании по расходу воды домовладельцами 119 планного квартала.

Из ведомости видно, что Мордвинкиным И.П. было потреблено воды 17800 ,а вывезено 2520 ведер в нечистотах . Достаточно значительная цифра ( почти в два раза) потребления воды в сравнении с соседями по 119 пл. кварталу, возможно это говорит о том, что рядом с домом на дворовом месте в подсобках располагался разделочный цех и ледники для хранения мяса. В общественных и благотворительных делах Иван Петрович  отмечен не был ( я ничего не нашла). И неизвестно каких бы высот в торговле мясом достиг Иван Петрович и «каким бы сыром и в каком масле он катался», если бы не событие, произошедшее в Саратове, которое впоследствии круто изменило жизнь скотопромышленника и торговца мясом Мордвинкина И.П., сведя все его достижения на нет. А событие это случилось летом 1892 г.:  в мае месяце, начавшаяся в Персии эпидемия холеры, пришла на Закаспийскую железную дорогу, затем в Ашхабад, Баку, Астрахань, Саратов, Самару, Симбирск, Казань. Невзирая на попытки правительства ввести карантины ; к середине июня значительная часть губерний Приволжья уже была под холерой. Холера, вспыхнувшая в Саратове в июне-августе 1892 года, стоила жизни 13293 человек -каждого девятого жителя города. «Саратовский дневник» за 1892 год сообщает, что в июне начались «холерные беспорядки», которые были вызваны страхом перед болезнью и нелепыми слухами. Слухами о том, что якобы в Астрахани и Саратове полиция, доктора и попы подкуплены англичанами с целью заморить русский народ, что они отравляют воду в колодцах и , что "по улицам разъезжают особые телеги, с крышками и что совершенно здоровых людей хватают железными крючьями и бросают их в эти телеги и увозят в больницы, где кладут живыми в гроба и засыпают известкой". 28 июня по Саратову прокатилась волна насилия : разъяренная толпа разгромила квартиры врачей, сожгла холерный барак и насмерть забила двух человек, ошибочно приняв их за докторов. Положение стало настолько серьезным, что для усмирения холерного бунта в город были введены воинские части. А 20 ноября проходил суд над участниками холерного бунта. Часть подсудимых была приговорена военно-окружным судом к смертной казни. Вот как этот период описывает современник, видный общественный деятель И.Я. Славин в своих воспоминаниях «Минувшее и пережитое»: «<…>выступление громящей уличной толпы происходило на моих глазах. Это были антихолерные беспорядки, разразившиеся в Саратове 29 июня 1892 г. По газетам и по слухам было известно, что в некоторых городах Поволжья уже были холерные бунты с убийством врачей, сожжением больниц и проч. Определённо говорили и о том, что у нас, в Саратове, днём такого бунта назначен праздник — 29 июня, Петров день.<………> .На всём протяжении от Московской и до Немецкой двигались беспорядочные толпы народа, в большинстве из низов населения: рабочие, мастеровые, мелкие торговцы, ночлежники и т.д. <……> в стороне Немецкой улицы и Соборной площади раздался ружейный залп. <….>.Толпа шарахнулась в сторону Театральной площади, она галдела, кричала, орала, издавала неясные, нечленораздельные звуки, — всё это сливалось в оглушительный рёв, гул охваченной паникой бежавшей толпы.<……> к Немецкой, в разных местах лежали убитые и раненые. Я видел, как одного из таких раненых поднимали на извозчика и обкладывали добытыми откуда-то подушками в цветных наволочках. От того угла Немецкой ул., где теперь высится здание консерватории, а тогда был забор из каменных столбов с железными решётками и переплётами между ними, и до изгороди бульварной, где теперь стоит памятник, я заметил очень жидкую и редкую цепь солдат с ружьями. На всём этом протяжении их было не более 15 - 20 человек; сбоку стоял штаб-офицер, очевидно, начальствовавший над этой маленькой командой. Впоследствии я узнал, что это был начальник штаба 40-й пехотной дивизии полковник Фёдоров. Он 29 июня находился в городе и утром, узнавши о возникших уличных беспорядках, наскоро собрал оставшихся в городе денщиков, вестовых, нестроевых - только 22 человека, вооружил их чем попало и принял над ними командование. С этим отрядом он преградил путь толпе, уже совершившей целый ряд преступлений и бесчинств и направлявшейся к зданию присутственных мест, где помещалось государственное казначейство с кладовыми. По-видимому, толпа наметила разгром и разграбление казначейства. Фёдоров не допустил её к намеченной цели и требовал, чтобы толпа разошлась. На это требование толпа ответила руганью. Фёдоров предупредил, что будет стрелять боевыми патронами, но и это не подействовало: толпа отвечала гоготаньем. Фёдоров сделал залп холостыми зарядами.<…..>. В ответ на холостой залп толпа начала бросать в солдат камнями и зашибла одного или двух солдат. Тогда Фёдоров распорядился, чтобы шесть человек из всей команды дали залп боевыми патронами, в результате — более 10 человек убитых и раненых в бунтующей толпе. <….>.Все подробности я узнал после, когда принимал участие в качестве гражданского истца в процессе о холерных беспорядках. Обнаружилось, что толпу кто-то уверил, что солдатам запрещено стрелять в народ. Тогда же я документально узнал о начале и ходе этих беспорядков. Они начались на Верхнем базаре ранним утром 29 июня с появления, как показывали свидетели, среди базарного люда человека в саване и обсыпанного чем-то белым — не то известью, не то мукой, не то мелом. Он уверял, что его хотели похоронить в городском холерном бараке живым, но ему удалось выскочить из гроба и спастись бегством. Появление провокатора в саване было сигналом к началу беспорядков. Его рассказ явился искрой, брошенной в сильно подогретый, страшно горючий материал. Праздничный базар был многолюден, оживлён. Базарная толпа предшествующими слухами была подготовлена к тому взрыву, который последовал после слов провокатора, личность которого следствию, к сожалению, не удалось обнаружить. <….>. Толпа загорелась, заволновалась и ринулась громить полицейские части, бараки, больницы, квартиры врачей, преследовать и губить насмерть полицейских чинов всех рангов и всех, кто им напоминал доктора, фельдшера и вообще кого-либо из больничного персонала. По дороге, где-то около Александровской улицы в районе Верхнего базара, толпа встретила сына учителя Пемурова, подростка-реалиста лет 16 -17; он был в штатском костюме, но на голове его оказалась фуражка формы реального училища. По этому головному убору его приняли за фельдшера, бросились за ним в погоню. Он было скрылся на лесах строящегося дома, вбежал в верхние ярусы, но его нашли и там, стащили на улицу и били смертным боем до тех пор, пока он не испустил последнего дыхания. Но и после какая-то торговка пыталась разбить грудную клетку холодеющего трупа массивным булыжником, подобранным с мостовой, а другая под аккомпанемент дикого гоготанья толпы сделала труп несчастного мальчика местом отправления своих естественных надобностей… Убегая от разъярённой дикой толпы, один из чинов полиции юркнул в дом Вакурова на углу Никольской улицы и Театральной площади, в котором тогда помещалась “Столичная гостиница”, успел там скрыться; толпа его не нашла, но в отместку за укрывательство выбила все стёкла в окнах верхних этажей. В то же время другая толпа направилась к городской больнице, на пути разгромила квартиры полицмейстера и нескольких врачей, первую полицейскую часть на углу Ильинской и Немецкой улиц; причём книги, бумаги и дела полицейского участка были изодраны на мелкие куски и выброшены на улицу; двери были разбиты и поломаны, стёкла в окнах перебиты; полотно улицы перед зданием части было усыпано обрывками бумаги, кусочками стёкол и обломками дверей и оконных рам. По мере движения к городской больнице толпа, по-видимому, росла, увеличивалась; к ней примыкали ночлежники, праздношатающиеся и явно преступные элементы, которые пользовались редким и благоприятным случаем, чтобы поживиться чужим добром. Толпа раздроблялась, разделялась на отдельные банды, которые направлялись в ту сторону, где находились холерные бараки. Одна из этих банд погналась за студентом-медиком Свиридовым, который успел скрыться в колокольне Владимирской (Маминской) церкви на углу Астраханской и Большой Казачьей улиц. Толпа подступила к храму и хотела ворваться в его двери, чтобы проникнуть на колокольню, но навстречу ей вышел в облачении и с крестом в руках недавно перед тем рукоположенный молодой священник Андрей Шанский. Он преградил путь толпе и обратился к ней со словом увещания. Толпа, вначале протестовавшая и грозившая Шанскому, требовавшая выдачи Свиридова, потом смирилась, отхлынула от храма и направилась к городской больнице, где разгром уже начался и продолжался другой бандой. Таким образом Свиридов был спасён, а Шанский, не имевший до того никаких высочайших наград, сразу за своё самоотверженное выступление был пожалован очень высоким орденом Св. Владимира 4-й степени, дававшим тогда потомственное дворянство. Тем временем бунтующие банды работали около городской больницы. Они разгромили квартиру старшего врача Тринитатского: двери, окна, — всё было разбито, уничтожено, обстановка квартиры переломана, обломки её валялись на улице. Бунтари разыскивали врачей, чтобы покончить с ними, но это им не удалось. Не знаю, где укрылся Тринитатский, но ординатор больницы Брюзгин укрылся на нашей даче, которая находилась в нескольких саженях от городской больницы. Брюзгина, страшно напуганного преследованием толпы, у нас на даче остригли, обрили, надели на его глаза синие очки и отправили в военный лагерь, где он и находился несколько дней после 29 июня… Разгром продолжался: был подожжён дом Плеханова, который снимался городом под холерный барак. Дом сгорал дотла, но больных успели спасти и никто из медицинского персонала не пострадал. Дом этот также находился недалеко от нашей дачи, и когда я, вернувшись к себе, осматривал по свежим следам результаты разгрома здания городской больницы, на южном горизонте ясного неба стоял густой и высокий столб пожарного дыма, сквозь который прорывались местами красные языки пламени. Это горел дом Плеханова… Надо заметить, что всё вышеописанное совершилось в течение 5 — 6 часов, когда Саратов находился всецело во власти погромных банд. Все правительственные административные и полицейские власти разбежались, укрылись. Губернатор князь Б. Б. Мещерский укрылся в квартире старшего председателя судебной палаты Ф. Ф. Иванова; скрылся полицмейстер, все полицейские приставы, околоточные надзиратели и нижние полицейские чины; некоторые из них загримировались и оделись в штатское. Злые языки говорили, что губернатор лежал на квартире Иванова под кроватью… Городской голова Епифанов поспешил уехать на дачу. Таким образом, в течение этих 5 - 6 часов никакой власти, кроме дикой власти бунтующей толпы (“Власть тьмы”), в городе не было. Только тогда, когда из лагеря пришли войска, прискакала артиллерия, когда Немецкая улица и Соборная площадь были заняты военными патрулями, а у выхода Немецкой улицы на площадь было поставлено артиллерийское орудие, жерлом обращённое к бульвару, когда начальник дивизии генерал Эллис устроил свою штаб-квартиру в гостинице “Россия” — на углу Немецкой и Александровской улиц, только тогда некоторые административные и полицейские чины повыползали из своих нор… Патрули были и на других улицах и площадях, и даже наши дачи охранялись некоторое время вооружёнными солдатами… К часу или самое большее к двум дня беспорядки, ввиду прибытия войск из лагеря, были ликвидированы и сравнительно благополучно: единственной жертвой бушующей толпы оказался несчастный мальчик Пемуров, если не считать нескольких неповинных жертв, погибших во время залпов в толпу от случайных шальных пуль. <……> на улицах уже появился народ; напуганный обыватель по прибытии из лагеря войск ободрился и начал вылезать из своих логовищ. Власть самочинной, погромной толпы кончилась. По улицам мелькали солдатские рубахи, военные мундиры и местами показались полицейские чины… Залп сборной команды полковника Фёдорова на Соборной площади, свидетелем которого я стал, очевидно, был финальным аккордом холерного бунта… Начались аресты, было приступлено к производству дознания, а затем предварительного следствия, в котором принимали участие несколько судебных следователей гражданского ведомства под ближайшим и непосредственным наблюдением нескольких чинов прокурорского надзора. В числе обвиняемых и привлечённых к следствию лиц, наряду с низами городского населения, галахами-ночлежниками, мелкими базарными торговцами и торговками, уличными отбросами — алкоголиками, бездомниками, праздношатающимися, преступниками-рецидивистами, недавними обитателями тюрем и арестных домов и прочим людом, которому терять нечего, — наряду с ними среди привлечённых и серьёзно скомпрометированных находились очень зажиточные, даже, пожалуй, богатые домовладельцы и крупные торговцы и промышленники: мясной торговец и скотопромышленник МОРДВИНКИН, известный на базаре и в городе под прозванием “Бараний задок”, и Калашников — сын местного собственника маслобойного завода. Эти обыватели, которых никоим образом нельзя причислить к тёмному, легковерному люду ночлежников и уличной толпе, имели наивность поверить нелепым и вздорным сказкам провокаторов-подстрекателей. Оба они были арестованы и содержались в тюрьме до суда. МОРДВИНКИН попал в первую главную и очень многолюдную группу подсудимых и, как установлено свидетелями, принимал очень деятельное участие в погромах вообще и в разгроме первой полицейской части в особенности. Калашников судился во второй очень небольшой группе подсудимых, разбор дела которых по разным причинам был приостановлен и выделен из общей первой главной группы. Он был скомпрометирован меньше МОРДВИНКИНА и, кажется, попал в дело благодаря неосторожным и легкомысленным разговорам и распусканию неподлежащих слухов. Кажется, он был оправдан. <……> Последовало Высочайшее повеление о предании всех “холерников” военному суду для суждения их дела по законам военного времени. К осени 1892 г. следствие было закончено, обвинительные акты получили надлежащее утверждение, и 20 октября 1892 г. был уже назначен разбор дела первой главной группы. <……> Всех подсудимых по первой группе было свыше 150 человек и свидетелей около 700 человек. Почти все подсудимые до суда содержались в тюрьме. Свидетели были разделены на несколько групп, которые, по приведении к присяге, были отпущены по домам с обязательством явиться в заседание суда в указанные им заранее намеченные числа. Два-три первых дня по открытии заседания суда происходили проверка и предварительный опрос подсудимых и свидетелей. <…..> Заседания были открытыми для публики, но мест для неё оставляли немного. Допускали всех без билетов. Но вообще публики было очень мало… Начался допрос свидетелей.<……> Недели три длился допрос свидетелей. Настали дни прений. К этому времени нахлынула публика, среди которой выдавались несколько фигур политических, местных, а также интернированных в Саратов. Тут же сидели какие-то господа длинноволосые, непричёсанные, с всклоченными бородами, с толстыми массивными палками-дубинами в руках. Их внешность и наружность и всё обличье ярко обнаруживали их политическую окраску… Ничего яркого и выдающегося прения не дали. Следы их можно найти в местных газетах (эх, вот бы почитать!!!). Суд совещался и писал приговор что-то около недели. Наконец 20 ноября — ровно через месяц после открытия заседания — был объявлен приговор: 22 или 24 подсудимых приговорили к смертной казни через повешение, в числе их и МОРДВИНКИНА, около 50 человек — в каторгу и в арестантские роты и в тюрьму на разные сроки; остальные, свыше 70 человек, были оправданы. Кассационных жалоб и протестов на приговор не поступало, и он был конфирмован государем с заменой смертной казни ссылкой в каторгу до 20 лет.Так кончился холерный процесс в Саратове». Ну и вместе с ним собственно жизнь мясного короля И.П. Мордвинкина. Не знаю как сложилась его дальнейшая судьба : вернулся он с каторги через 20 лет (это должно было быть в 1913г.) или сгинул там, но имя его уже не появлялось даже в российских промышленных справочниках. Судя по объявлениям в «Адрес-календарях «Весь Саратов» ещё какое-то время мясной бизнес держался на женщинах рода Мордвинкиных:

Скорее всего, мать Ивана Петровича.

Да запись владельца с адресом в списках домовладельцев- избирателей в Городскую Думу за 1908,наверное жена И.П. Мордвинкина (?)

Источники: 1.Промышленный справочник «Вся Россия» под ред. Орлова; 2. И.Я. Славин «Воспоминания. Минувшее-пережитое» ; 3.Материалы сайта «Фото старого Саратова» ; 4. «Адрес-календари Саратовской губернии» за разные годы XIXв. ; 5.Различные статьи из интернета об истории мясной промышленности в России.