Эти учебные заведения старались строить на идее гуманистического воспитания, с учётом интересов ребёнка и уважения к его личности. Там вводили самоуправление, побуждали самостоятельно получать знания, стремились дать полезные навыки для жизни, воспитывать трудом. Известными деятелями концепции «новой школы» были Джон Дьюи, Мария Монтессори, Хелен Паркхёрст, Жан Овидий Декроли, Рудольф Штейнер (1861–1925).
В России в это время тоже находились люди, которых не устраивал формат традиционных школ. Они не только следили за новаторским опытом коллег из Европы и Америки, но и порой предвосхищали их.

Яснополянская школа Толстого
Одну из первых очень нетипичных школ в России открыл Лев Толстой вскоре после выхода в отставку с военной службы — в 1859-м, ему был тогда 31 год. Будущий классик русской литературы очень увлекался как идеей народного просвещения, так и мыслями о том, каким должно быть «правильное» образование вообще (его не устраивали ни традиционные школы, ни традиционные университеты).
В своей Ясной Поляне он открыл бесплатную начальную школу для крестьянских детей. В дальнейшем этот опыт продолжили сторонники народнического движения, в ходе которого представители интеллигенции стремились просвещать представителей простых сословий.

Однако школа Толстого интересна не только этим, но и нестандартным подходом к образованию. В ней не было жёсткого расписания и оценок, а учеников никто не принуждал учиться. Ребёнок мог не слушать учителя, если не хотел, и, например, валяться в куче-мале, несмотря на то, что урок уже начался. На самом уроке можно было слушать учителя как угодно — не обязательно сидя за партой. При этом отсутствие дисциплины не означало вседозволенности: на шалунов, мешающих занятиям, шикали сами дети, а учитель имел право не пустить такого ребёнка в класс.

Программу обучения согласовывали с детьми и составляли недельный план занятий. Вместо обычных уроков в Яснополянской школе практиковали увлекательные и образные рассказы учителя, чтение вслух с пересказами, индивидуальные и совместные творческие сочинения, беседы. Ученики и учитель могли так увлечься, что урок шёл вместо одного часа все три. Домашних заданий в школе Толстого не задавали, за опоздания не выговаривали.

Школа просуществовала всего полтора года — её пришлось закрыть после того, как в доме Толстого провели обыск. Жандармский полковник открыто возмущался отношением писателя к крестьянам.
За чрезмерное поклонение детям Толстого потом критиковали Николай Чернышевский и Лев Выготский. Но именно идеи Льва Николаевича во многом повлияли на развитие экспериментальной педагогики в России — у него было много последователей.

Спустя более чем полвека после закрытия, в 1928 году, Яснополянская школа заработала снова по инициативе младшей дочери Толстого Александры. Потом здание сожгли нацисты во время Великой Отечественной войны, но оно было восстановлено, и школа в Ясной Поляне работает до сих пор, провозглашая своими принципами «организацию учебно-воспитательного процесса на гуманистических принципах и идеях Л. Н. Толстого, а также внедрении современных психолого-педагогических технологий».

Школа Левицкой
В 1900 году в Царском Селе свою школу-пансион открыла Елена Сергеевна Левицкая (1868–1915). Она происходила из дворянской семьи, окончила Смольный институт благородных девиц и получила звание домашней учительницы — такая возможность была у смолянок, если они оканчивали дополнительный старший педагогический класс, идея создания которого принадлежала Константину Ушинскому.
Левицкая увлеклась передовыми педагогическими подходами, и концепция своей школы сложилась у неё после поездки по Европе, где она тщательно изучала опыт учебных заведений с гуманистической педагогикой. В создании школы ей помогал друг — поэт и педагог, директор Царскосельской мужской гимназии Иннокентий Анненский.

На открытие частной школы требовалось разрешение властей, и получить его Левицкой оказалось непросто, потому что концепция её школы слишком уж не вписывалась в шаблон российских учебных заведений того времени. Она предполагала программу мужской классической гимназии (это был тогда высший тип школ по образовательной программе), но с совместным обучением мальчиков и девочек — невероятно вызывающее решение по тем временам, потому что такое практиковалось только в простых деревенских школах, но не в гимназиях. Левицкая признавалась в своих воспоминаниях, что поначалу она и сама сомневалась в такой идее, но потом задумалась о том, что ведь в семье братья и сёстры воспитываются вместе, а значит, это совершенно здоровая и полезная для детского развития среда.

Левицкая приглашала лучших преподавателей, и о качестве обучения говорит тот факт, что в 1907 году школу Левицкой приравняли в правах к правительственным мужским гимназиям — это была своего рода государственная аккредитация. Юноши по окончании могли поступать в университеты, а девушки получали свидетельство о том, что выдержали экзамен по полному курсу мужской гимназии — и это давало бы им право тоже поступать в университеты хотя бы вольнослушательницами, если бы университетам в 1908 году специальным циркуляром не запретили принимать женщин.

В преподавании большое внимание уделяли наглядности. Это означало не только демонстрацию на уроке тех объектов и процессов, о которых рассказывал учитель, но и многочисленные экскурсии на природу для изучения ботаники, биологии, зоологии, минералогии, географии. Уроки истории и естествознания часто проводили в музеях. Ученикам давали много практических заданий.
Левицкая критиковала традиционные школы за «многопредметность, которая раздробляет умственную работу учеников и приводит в результате лишь к калейдоскопу знаний» (это и сейчас звучит очень актуально, не правда ли?).

Чтобы решить эту проблему, в своей школе она стремилась установить связи между отдельными предметами учебного плана. Например, литературу связывали с историей, чтобы дети понимали исторический контекст изучаемых произведений, а также с психологическим и логическим анализом, который ребята выполняли на уроках философской пропедевтики (да, в школе был и такой предмет!). Математику и геометрию связывали, с одной стороны, с географией, с другой — с рисованием (ведь, чтобы изобразить, например, натюрморт, сначала необходимо правильно построить элементы рисунка, а ведь это, по сути, геометрия).

Стоило обучение в школе Левицкой недёшево — от 250 до 850 рублей в год, а общее число учащихся было невелико — 40–50, при этом классы были небольшими, что позволяло создавать комфортную атмосферу, а учителям — уделять много внимания каждому ученику.
Приоритетом в своей школе Левицкая ставила гармоничное развитие личности. В этой школе пытались привить воспитанникам и деловые качества, и собранность, и волю, и культуру общения. С одной стороны, Левицкая стремилась делать всё это в атмосфере братства, без казёнщины и формализма, но с другой стороны, в школе действовала довольно жёсткая дисциплина, да и условия были спартанскими.

Но главная особенность заключалась в том, что в школе Левицкой работало самоуправление. Дети должны были сами обслуживать себя. Старших ребят привлекали к управлению школьными расходами и фондом карманных денег, отправляли одних с поручениями в Петербург. Во время отдыха персонала, право на который считалось незыблемым, дети сами должны были принимать решения. Кроме того, для обсуждения проступков учеников существовал товарищеский суд. Он мог «приговорить» нарушителя к лишению права участвовать в празднике и даже права поездки домой на каникулы, к вычету из карманных денег и заточению в карцер. Окончательный «вердикт» всё же утверждали учителя, но в большинстве случаев они соглашались с решением подопечных.

В уроках упор делался на практическую и самостоятельную работу, учителя использовали наглядные пособия, проводили много внеурочных занятий.
Значительное место отводилось физической активности и закаливанию. Каждое утро воспитанники начинали с пробежки независимо от погоды. На территории школы располагались площадки для занятий спортом, поле для игр и прогулок, а у старших мальчиков три раза в неделю приезжий офицер проводил строевые занятия.
Как раз из-за упора на спорт и дисциплину далеко не всем воспитанникам школа пришлась по душе. Так, бывший ученик школы архиепископ Иоанн (Шаховской), вспоминал, что большое здание школы было пропитано холодом, от которого он очень страдал. Родители, по собственному выражению Шаховского, «изъяли его из этого спортивного холода» после года учёбы.

А вот как отзывался о школе художник-график Владимир Свитальский, учившийся в ней в 1911–1912 годах:
«Провинившиеся или не имеющие родителей остаются на каникулы при школе. И зимой и летом форточки открыты.
Каждый корпус имеет во главе "дядьку“, который будит всех в 7 часов утра, после чего в умывалке все подряд обливаются ледяной водой. После этого все гуськом пробегают под надзором дядьки аллею. Затем следует молебен, после чего все идут к завтраку. Если кто-либо не доел чего-либо, на следующее принятие пищи ему подают то же самое, пока он этого не съест.

На особые случаи имеется карцер. Параллельно, с ведома начальства, существует товарищеский суд с узаконенной поркой гимнастической резиновой туфлей. Ударов от 50 до 200. Драки, как спорт, также узаконены.
Помню такой разговор между учителем и учеником:
Ученик: "Николай Иванович! Попов ко мне пристаёт, можно ему дать в морду?“
Ник. Ив.: „Если будет ещё приставать, можно…“
Лазарет был всегда полон. Смертность была основательная. В 1912 году я получаю крупозное воспаление лёгких и чуть не „загибаюсь“».

Так что в смысле дисциплины и спартанских условий эта школа очень походила на традиционные школы-пансионы своего времени (даже те, что предназначались для девочек, тогда отличались чрезмерной строгостью). Но то, что там действовало самоуправление и совместное обучение, а учёба была чем-то большим, чем банальная зубрёжка, уже сильно выделяло её на фоне остальных.
Левицкая умерла в 1915 году, и руководителем школы стал заведующий учебной частью Владимир Орлов. Через два года, после революции, школа перешла в ведение Царскосельского учительского союза, а в 1918-м была ликвидирована в связи с введением «Положения о единой трудовой школе РСФСР». Однако Владимир Орлов и Ольга Форш (тоже педагог из школы Левицкой) участвовали в разработке этого Положения.

Дом свободного ребёнка, или школа Вентцеля
Константин Николаевич Вентцель (1857–1947) был, что называется, педагогом не по образованию, а по призванию. Бывший народоволец, побывавший в ссылке за свои политические убеждения, он со второй половины 1890-х разрабатывал систему свободного воспитания. Изначально во многом опирался на идеи Толстого, но с 1908 года резко отказался от них. Вентцель был, можно сказать, радикалом от педагогики: даже концепцию «новых школ» он считал уже устаревшей — потому что она развивалась всё равно от нужд школы, а не детей (на примере школы Левицкой с такой оценкой сложно не согласиться).

Вентцель считал, что школа должна быть автономной не только от государства, но и от общественных стереотипов. Цель её он выводил «из природы того, кого мы воспитываем». «Освобождение ребёнка и доставление освобождённому ребёнку всех положительных данных для развития его своеобразной индивидуальности, его свободной личности, для раскрытия и наиболее полного развёртывания всех дремлющих в нём творческих сил жизни — такова та идеальная цель, к осуществлению которой должна стремиться школа и степенью и размером осуществления которой только и может измеряться высота самой школы», — писал Вентцель.

Он был убеждён, что дети сами должны искать истину, участвовать в создании школы и учиться только тогда, когда чувствуют потребность в знаниях. На первое место он ставил формирование личности через нравственное воспитание, а физическому и умственному отводил «чисто служебную роль». По мнению Вентцеля, большое значение имеют исследовательские методики обучения, ручной труд, воспитание активного альтруизма, а также создание общества детей, учителей и родителей, основанного на равноправии, уважении и любви.

На волне первой русской революции, в 1906 году Вентцель с кругом сподвижников — «Обществом друзей естественного воспитания» — основал свой «Дом свободного ребёнка». Правда, в практической реализации идей быстро обнаружился ряд недостатков, и через год проект пришлось начинать заново, получив разрешение на имя Гуцевича, одного из соратников Вентцеля, разрешение на открытие детского сада и школы.
В этом доме воспитывались и учились дети от 5 до 12 лет. Учебных планов и программ как таковых не было. Детей обоих полов попросту собирали в одном помещении и позволяли им заниматься всем, чем хочется. Идея заключалась в том, чтобы подмечать склонности и интересы детей и исходя из них строить дальнейшую работу с ними.

В качестве педагогов в основном выступили сами родители, а участвующие в проекте учителя даже не получали денег за труд. Дети имели широкие права, но и обязанности тоже. Они сами должны были вести хозяйство, например готовить завтрак и убираться, участвовать в управлении школой наравне со взрослыми. Класс, точнее группу, дети тоже вольны были выбирать сами.

Труд рассматривался как средство развития и освобождения личности. В обучении педагоги «Дома свободного ребёнка» старались использовать метапредметность — рассматривали одну тему в разных мастерских.

Увы, на практике идея «Дома свободного ребёнка» не сработала — похоже, учебному заведению всё-таки необходима чёткая концепция и программа. Обучение шло слишком хаотично — каждый педагог обучал, чему хотел, а дети метались от шитья к чтению и от естественных наук к чему-нибудь ещё. Когда на общем собрании взрослые пытались узнать у детей, что же им всё-таки интересно, младшие ребята не могли дать чёткого ответа. Участвовать в управлении школой и решать взрослые вопросы они тоже не могли.

«Не было создано той трудовой атмосферы, которая должна была являться основой жизни педагогической общины, производительный труд в большинстве случаев являлся для детей не серьёзным делом, а забавой, вследствие этого часто свобода детей принимала форму своеволия», — писал сам Вентцель.
Поэтому уже на второй год существования школы пришлось идти на компромиссы: ввести гибкое расписание занятий с возможностью выбора дисциплин, какие-никакие учебные программы и разбить детей на возрастные группы.

Тем не менее Вентцель был убеждён, что свобода воспитывала в детях чувство собственного достоинства, осознанность в обучении и выборе интересов. Некоторые слишком тихие ребята, по его наблюдениям, становились активнее, а выпускники «Дома» без проблем осваивались в обычных школах.
«Дом свободного ребёнка» просуществовал всего три года — до 1909-го. Комитет родителей-членов вентцелевского кружка разошёлся во взглядах (многие разуверились в перспективности затеи), и школа перестала получать достаточно денег для своей работы.

После революции 1917 года Вентцель продолжил педагогические искания в области свободного воспитания и опубликовал одну из первых в мире «Декларацию прав ребёнка», а позже присоединился к созданию новой советской школы. Правда, быстро разочаровался в ней, отмечая, что педагогика СССР подменяет свободу идеологией, и попал в опалу.

Общество «Сетлемент» и его последователи
Близким к концепции «Дома свободного ребёнка» было культурно-просветительское общество «Сетлемент». Его учредили в 1907 году успешный архитектор Александр Устинович Зеленко и педагог-экспериментатор Станислав Теофилович Шацкий. Оба они были людьми необычными для своего времени и в какой-то момент решили посвятить себя просвещению. Зеленко совершил кругосветное путешествие и очень загорелся увиденными в других странах просветительскими практиками. А Шацкий долго искал себя — учился и в университете, и в консерватории, и в сельскохозяйственной академии. И всю жизнь помнил свою нелюбовь к гимназии в детстве.

Её он окончил в числе лучших учеников, но гимназическую атмосферу считал гнетущей, а образование оторванным от жизни. «…Моя педагогическая вера выросла из отрицательной оценки педагогики, применённой к себе», — писал он.

Они с Зеленко в 1906 году создали учреждение дополнительного (то есть внешкольного) образования — одно из первых в России. Здание для него спроектировал Зеленко и построил на деньги благотворителей. Это был детский клуб, который включал в себя детский сад, мастерские, где подростки могли получить начальную профессиональную подготовку по нескольким специальностям, разнообразные кружки для детей и подростков из бедноты. Вскоре при этом обществе появилась своя школа, очень необычная: здесь не признавали отметок. Существовало общество на пожертвования богатых людей, но денег всё равно не хватало, и многие педагоги работали безвозмездно, на чистом энтузиазме.

Шацкий рассматривал детский труд как средство воспитания и организации коллектива. А глав¬ную ценность он видел не в знаниях как таковых, а в развитии мышления ребёнка. И очень важной для развития он считал игру. «Игра — это жизненная лаборатория детства, дающая тот аромат, ту атмосферу молодой жизни, без которой эта пора её была бы бесполезна для человечества. В игре, этой специальной обработке жизненного ма¬териала, есть самое здоровое ядро разумной школы детства», — писал Шацкий.
Особое внимание он уделял связи обучения и воспитания с окружением, стремился учитывать возрастные и индивидуальные особенности учеников. В его школе действовало самоуправление, а взрослые и дети общались на равных.

В 1908 году общество «Сетлемент» закрыла полиция, усмотрев в нём распространение запрещённых социалистических идей. Но очень быстро Шацкий открыл аналог — общество «Детский труд и отдых». Это снова были и детский клуб, и детский сад, и начальная школа. А в 1911 году в Обнинске на тех же началах была открыта школа-колония «Бодрая жизнь».
По стопам Шацкого пошли его ученицы Елена Яковлевна Фортунатова и Луиза Карловна Шлегер. Они не только стали авторами букваря и первых книг для детского чтения, но и открыли начальную «частную школу госпожи Адлер». Обучение там вели по экспериментальной программе, которую составили Шлегер с Александром Устиновичем Зеленко, соратником Шацкого.

После революции 1917 года общество «Детский труд и отдых» реформировали в советскую среднюю школу. Средняя школа, созданная после революции на базе школы-колонии «Бодрая жизнь» Шацкого существует до сих пор.

Сам Шацкий руководил первой опытной станцией по народному образованию, а затем, вплоть до своей смерти, — Центральной экспериментальной лабораторией Наркомпроса РСФСР и Московской консерваторией.

Другие экспериментальные школы
Конечно, помимо названных выше, были и другие экспериментальные учебные заведения. Например, в частной женской гимназии Марии Николаевны Стоюниной (1846–1940) в Петербурге домашние задания были сокращены, не было традиционных отметок, а гимназистки регулярно ездили на экскурсии на промышленные предприятия и в деревню.

Создание целого ряда похожих учебных заведений вдохновила школа Левицкой. Одним из таких была гимназия Евгении Альбертовны Репман (1870–1937) в Москве. В ней отказались от выставления оценок и от деления классов по возрастам — группы формировали только по изучению конкретных дисциплин. Учеников делили на слабых и сильных. Первым давали больше времени и индивидуальные задания. Основательница этой гимназии была потомственным педагогом, её отец — Альберт Христианович Репман, домашний учитель, а затем директор отдела прикладной физики в Политехническом музее.