Наслаждение прекрасным и дипломатия искусства Одним из главных движителей изменений XV столетия была флорентийская семья Медичи: всё начал Козимо Старший, а продолжили Пьеро и Лоренцо. Коллекция произведений искусства стала важным элементом культурной политики Медичи. Ее целью было не только укрепление политических позиций, но и увеличение престижа родного города среди соседей. Если в Средневековье коллекция выступала как свидетельство хвалы Божьей, то теперь ее владельцы руководствовались иными мотивами. И не только политическими или финансовыми — эстетическое удовольствие играло не меньшую роль. Антонио Филарете цитирует рассказ о том, как Пьеро Медичи созерцал свою коллекцию: «Он часто приказывал отнести его в кресле в студию, где внимательно осматривал книги с золотым тиснением, восхищался драгоценными предметами, получал удовольствие от просмотра и размышлял об их художественных достоинствах. Однажды он мне сообщил, что собрал такое количество самых разнообразных предметов, что для полного их осмотра ему нужен был целый месяц. По истечении этого времени он мог бы заново начинать обход: они вновь увлекали его своей новизной». Впрочем, Козимо не забывал и про политику. Коллекционирование для него стало важной частью культурной политики, направленной на укрепление имиджа Флоренции в Европе. Оно было символом власти и социального статуса. К началу XVI века коллекционирование стало неотъемлемым атрибутом элиты. Большую роль в этом сыграл опубликованный в 1528 году трактат Бальдассаре Кастильоне «О придворном». Автор утверждал, что владельцам коллекций недостаточно быть просто богатыми — они сами должны разбираться в живописи, чтобы их собрания имели культурную ценность. В это время Италия становится центром притяжения для богачей со всей Европы, которые хотели «научиться искусству». Обладание коллекцией могло едва ли не заменить дворянский титул: «Имя владельца собраний упоминалось в путеводителях, о нем писали в научных трудах и отчетах о путешествиях. Меценаты обрастали связями с влиятельными людьми, которые останавливались у них во время поездок». Частные коллекции способствовали созданию в XVI–XVII веках рынка искусства. Появляются публичные аукционы, которые быстро стали важными светскими событиями. Содержание коллекций со временем менялось. В XV веке главным интересом были предметы классической древности, которыми увлекались гуманисты, а под их влиянием — художники, церковные сановники, князья и короли. Интерес к ним усилили раскопки на территории Италии, Греции и Ближнего Востока. Спрос был настолько велик, что распространились копии артефактов: небольшие бронзовые бюсты или гравюры. В конце XVI века ситуация изменилась — коллекции захватило актуальное искусство. Появился новый тип художника, который творил почти исключительно для коллекционера. Благодаря этому искусство перемещается из церковной среды в светскую. Открытие Нового света стало важным фактором роста популярности коллекционирования. Америка давала и необычные предметы для коллекции, и почву для размышлений о природе человека, которые отражались в содержании собраний. Привезенные из-за океана наряды, предметы быта и оружие нашли свое место в коллекциях, но имели статус куда более низкий, чем европейские древности. Они были скорее потешными редкостями, чем предметами серьезного изучения. В то же время произошло еще одно серьезное изменение статуса коллекций по сравнению с Античностью — они стали важным инструментом научных исследований. Возникают коллекции, включающие минералы, чучела, гербарии, измерительные приборы. Это привело к тому, что ученые, писатели, художники и эрудиты стремились получить доступ к собраниям. В ответ на запрос от них, а также от средних слоев общества, правители и частные собиратели создают публичные библиотеки (первой стала Бодлианская библиотека в Оксфорде) и музеи (Эшмолианский музей истории и археологии в том же Оксфорде). В золотой век коллекционирование было необычайно популярно. Фламандский коллекционер Губерт Гольц во время путешествий по Европе в 1556–1560 годах посетил 968 коллекционеров в Бельгии, Голландии, Италии, Франции, Германии, Австрии и Швейцарии. В записках он упоминает как властных особ (королей, князей, императоров, папу римского и кардиналов), так и люд попроще (теологи, врачи, юристы, ученые, поэты, чиновники, художники, священники, монахи). В 1671 году археолог Якоб Спон упоминал 84 кунсткамеры в одном только Париже. К XVII–XVIII векам во Франции не осталось ни одного крупного города, в котором не было бы по крайней мере одного коллекционера. Похожая картина наблюдалась по всей Западной Европе. Промышленная революция и экономическое развитие улучшили благосостояние народа, а потому коллекционированием занялся и средний класс. В Нидерландах он массово скупал графику, офорты, живопись маслом. Тюльпаномания также была следствием моды на собирательство редких сортов.

Якоб ван Рейсдал. Пейзаж с мельницами близ Харлема. Около 1650–1652 годов. Ван Рейсдал — представитель малых голландцев, появившихся в ответ на процветание нидерландского общества: небольшие картины висели в домах бюргеров и даже крестьян Кунсткамера как модель Вселенной В 1550–1570-е получили распространение кунсткамеры, они же кабинеты редкостей. Кунсткамеры не имели четкой направленности и зависели от вкусов создателя: в некоторых преобладала живопись, в других — старинные находки или монеты. В 1565 году Самуэль фон Квикхеберг опубликовал труд «Заголовки или названия обширнейшего театра», в котором обосновал одну из первых концепций коллекционирования. Коллекционеры при создании кунсткамер обращались к средневековой идее о связи микрокосма и макрокосма: через систему расположения предметов они пытались передать сотворенный Богом мир благодаря тем значениям, которые априорно присущи вещам. Кунсткамеры должны были «представлять уменьшенную модель Вселенной через пример каждой категории существ и вещей». Философ XVII века Эмануэле Тезауро утверждал: «Если природа говорит метафорами, то энциклопедическая коллекция, которая представляет собой сумму всех возможных метафор, логичным образом становится самой большой метафорой мира». Собиратели понимали природу как бесконечную изменяемость, а значит, ее мощь лучше всего раскрывалась в уникальных объектах. Также вера в Бога, способного вмешиваться в дела мира и творить чудеса, объясняет интерес к редким предметам, которые часто выставлялись в кунсткамерах. Кабинеты демонстрировали, что в некоторых сферах общества религия начала утрачивать прежние позиции, а на главную роль в картине мира вместо Бога постепенно начинала претендовать личность. Яркий пример тому — студиоло (кабинет для занятий правителя, в этом случае был смесью лаборатории и кунсткамеры) Франческо I Медичи. Франческо перенес студиоло из личного дворца в публичную галерею Уффици. Этим жестом он не только представил коллекционирование благородным занятием, но и выставил свой внутренний мир как нечто значимое в контексте общества и искусства.

Сандро Боттичелли. Рождение Венеры. Около 1486 года. Заказчиком одного из главных шедевров галереи Уффици был Лоренцо Медичи. Какое-то время картина висела на вилле Кастелло, принадлежавшей Козимо Медичи Кунсткамеры были популярны в так называемую эпоху любознательности — промежуточный этап между эпохой религии и эпохой науки. Кроме идеала бескорыстного коллекционирования она характеризовалась определенной случайностью: в кабинеты редкостей попало всё подряд без какого-либо объединительного принципа. Построение модели Вселенной таковым вряд ли можно считать, это очень индивидуальная символика, зависящая от фантазии создателя. Поэтому основой кунсткамер часто становились не просто редкие, но и очень необычные вещи. Они отражали веру в то, что Бог может вмешиваться в дела мира и творить чудеса, которые находят материальное воплощение. Не все кабинеты использовались в философских целях. Болонский ботаник и зоолог Улиссе Альдрованди собрал коллекцию из 11 тысяч растений, животных и минералов, 7 тысяч образцов растений в гербарии, а также почти 8 тысяч рисунков с теми природными редкостями, которые Альдрованди не сумел раздобыть. Улиссе использовал кунсткамеру для проверки теорий Гиппократа о том, что обычаи разных народов обусловлены средой проживания. Если в первых кабинетах экспонаты разного происхождения хранились вместе, то в XVI веке появилось разделение на aftificialia и naturalia, то есть на предметы искусства и предметы природы. В коллекции Рудольфа II, императора Священной Римской империи, также была третья категория: предметы знания (scientifica). Настоящая классификация пришла во второй половине XVII века. Коллекции начинают специализироваться, создатели упорядочивают объекты уже не по алфавиту, а по методологии. Появляются крупные научные системы — в 1735 году Карл Линней создает систему классификации растений. Если кунсткамеры пытались отразить творческое изъявление Бога, то системы не принимали случайности — только строгие принципы. Знакомство с древними загадками стало менее важным, чем получение о старинных предметах достоверных знаний, которые другие ученые могут перепроверить. Символическая интерпретация уступила место сравнительному методу, а в нем и объекты для исследования нужно подбирать по правилам, не сваливая вместе случайные артефакты. Научная рациональность победила творчество. Об изменении парадигмы свидетельствует содержание коллекций живописи. В конце XVIII века пейзажи и изображения животных, ранее считавшиеся «низкими» жанрами, стали котироваться среди специалистов. Символический статус мифологических и аллегорических сюжетов снижался от такого соседства. Коллекции на службе нации и потребителя К концу XVIII века коллекции окончательно приобретают систематический характер, который должен был просвещать зрителя в истории искусства. Музеи срослись с наукой, дворцовые коллекции куда чаще пиарили владельцев, а не сами экспонаты. Галереи и кабинеты выполняли просветительскую деятельность. Коллекции отныне не носили личный характер, не были высказыванием об устройстве бытия, а перешли от творчества к науке. Созданный в 1793 году Лувр презентовал искусство как универсальное и самое ценное европейское наследие. Революционная Франция также породила концепт национального художественного собрания, символизирующего нравственную и культурную силу конкретной страны. Музей французских памятников, созданный Александром Ленуаром, работал исключительно с национальными произведениями. Многие частные коллекционеры завещали свои собрания городу, государству или какому-либо учреждению. Огосударствление искусства способствовало подъему национального движения в XIX веке, когда формировавшиеся нации искали, вокруг чего им сплотиться. Поиск национальной идентичности заставил обратиться к прошлому, фольклору и народным традициям, в которых пытались найти следы долгой истории своей страны. В это время появились коллекции предметов материальной истории народа. Начало XIX века стало эпохой романтизма, который отверг образцы эпохи Ренессанса и искал новые источники вдохновения. Этот процесс возродил интерес не только к средневековой культуре, но и к раннехристианской, византийской. Модным стало искусство Востока — уже не в качестве диковинки, а как серьезный образец для изучения и подражания. Коллекционирование потеряло свое философское значение как цельное высказывание об устройстве мира. Коллекционеры XIX века стремились быть не мыслителями, а скорее историками: изучали историю искусств, чтобы правильно подписывать свои экспонаты, узнавали контекст создания предметов. В этом им активно помогали купцы и антиквары. Можно в очередной раз пожаловаться, что пластмассовый мир победил: капитализм породил новую финансовую элиту, которая не обладала глубокими познаниями в искусстве. Что, конечно, не лишало буржуа желания самоутвердиться по классической модели. Коллекционирование и меценатство помогали капиталистам делать вид, что они не просто хорошие бизнесмены, а люди эпохи Возрождения, компетентные во всём. Капитализм убил не только смысл коллекционирования, но и сакральный статус сего действа. Массовое производство позволило даже простому работяге заняться локальным собирательством — иногда тех же роскошных предметов, что и богачи, только ненастоящих. Торговые дома производили тонны безделушек (которые тогда называли bric-à-brac, безделушки): маленькие вазы, композиции из перьев или восковых цветов, украшенные яичной скорлупой, фарфоровые статуэтки, раскрашенные миниатюры. Иногда в собрание брик-о-браков попадали вообще не функциональные предметы, имеющие ценность только для одного конкретного человека: например, разбитая посуда. Коллекционирование стало феноменом массовой моды. Изменилась и временная ориентация. Коллекционеры Ренессанса часто обращались к древностям, чья культурная ценность была проверена временем, этим же занимались национальные собрания. Массы же обращались к современности: следили за техническими новинками на выставках и в каталогах, собирали новые объекты из повседневности (почтовые открытки, марки). Рассвет и закат коллекций отразили важнейшие цивилизационные изменения в Европе. Разрыв с религиозной традицией Средних веков и появление протестантизма породили культ индивидуализма. Желание выделиться развивало культуру потребления — нужно ведь отличаться не только внутренне, но и внешне. Изменялся язык: в Новое время появились английские слова с приставкой self-: self-regard (самоуважение, самооценка), self-consciousness (самосознание, несмелость, застенчивость). Коллекционирование было одной из форм стремления к проявлению индивидуальности. Дело не только в деньгах — велик был символический посыл собраний, которые раскрывали тонкое устройство души коллекционера. Коллекции отражают характерное для Запада представление о линейном времени, отличающимся от Востока с его идеями реинкарнации и повторяющихся циклов, через которые проходят цивилизации. Если прошлое больше не повторится, то самый действенный способ его запечатлеть — беречь предметы, которые «сохраняют» в себе память о прошедших жизнях и событиях. Через предметы передаются традиции, сближающие людей. Это свойство стало особенно актуальным в период формирования наций, которому помогали выросшие из частных коллекций национальные собрания. Антрополог Джеймс Клиффорд писал, что коллекционирование — это тип деятельности, оказавший наиболее важное влияние на формирование западной идентичности. Оно повлияло не только на искусство, но и на то, как сейчас мы ходим по магазинам и тратим деньги.