#история

«Московская паника» 1941 года
***
На фоне приближения немецких войск к Москве в городе возникла паника, вылившаяся в массовое бегство. По столице ходили слухи, что ее сдадут противнику.
Накануне Великой Отечественной войны в московских школах числились около 600 тысяч учеников. 5 сентября 1941-го в столице объявили эвакуацию всех детей возрастом до 12 лет. Их увозили в Горьковскую, Челябинскую, Свердловскую области, Татарскую и Башкирскую АССР. О московской осени 1941 года — в воспоминаниях очевидцев.
Кинорежиссер и сценарист Александр Митта:
«Меня эвакуировали чуть позже, числа 10 — 11-го. Я был свидетелем первых налетов на столицу немецкой авиации. Ребята постарше из нашего двора на Красносельской хвалились, что сидели на крышах и сбрасывали «зажигалки» вниз. Но я был мал. Когда начинались бомбежки, мы шли в бомбоубежище, иногда сидели там всю ночь… Нас без сопровождения взрослых погрузили в детский поезд, и он повез нас в сторону Горьковской области. Я ехал на третьей полке, что было для ребенка настоящим приключением. В городе, названия которого уже и не припомню, нам надо было с сестрой самостоятельно найти другой состав, что мы и проделали, долго проплутав по перрону».
Из письма директора средней школы № 197 К. Е. Мезько (учеников и преподавателей отправили из Москвы в Рязанскую область). Личный архив Н. М. Михайловой:
«Страшной болью разоряю свою любимую комнату, не хочу верить, что навсегда. Неужели мы не увидимся? Неужели всё кончено? Неужели конец? ⟨…⟩ Как хочется верить, что всё это пройдёт, как тяжкий жуткий сон! Мы снова вернёмся к нормальной жизни. Женя, Наташенька, Танюша, Ниночка, родные мои, хочется сказать «до свидания», а рвётся с языка «прощайте».
Из воспоминаний сотрудников эвакуационного пункта Мосгорздравотдела об эвакуации детей из Москвы:
«На железнодорожных платформах всегда были представители эвакуировавшегося учреждения и Мосгорздравотдела, но было мало разгрузчиков-носильщиков. Работники учреждений делились на два конца — место погрузки и место разгрузки и, конечно, с этим делом, требующим некоторой спешности, не справлялись. Дети оставались детьми — они плакали, просили покушать, попить, хотели спать, хотели «на горшок». Все это усложняло их транспортировку. Если погрузка, как правило, всегда начиналась засветло, то кончалась тоже, как правило, вечером».
Письмо из интерната в Буинске (Татарская АССР):
«Мамуля, у нас белья почти нет, простыней и наволочек тоже, скучаем о вас. Мамуля, у меня плохо с сердцем. Я не могу дышать, потому что плачу. Мамуля, приезжай, а то валенок нет и ничего нет».
Зинаида Николаевна Аристархова о событиях в июле 1941 года:
«По указанию начальства все дети должны были явиться на Краснопресненскую заставу, родители — собрать для детей матрасы, наволочку и легкие вещи. Посадили нас всех в трамвай и повезли на Речной вокзал. На Речном вокзале стояли прогулочные пароходы, на которые нас погрузили на платформу, на палубу, кто как сумел найти себе место. Этот пароход отправился по направлению к Рязани. Свет не горел на пароходе, все было потушено. Когда мы плыли, все время шли слухи, что света не будет. Перед этим были случаи, когда фашисты нападали на пароходы. которые шли вглубь от столицы. Все говорили, что мы едем в Рязань. В Рязань мы доехали и нас высадили в Елатьме, под Рязанью».
Тамара Константиновна Рыбакова:
«Наш дом находился недалеко от завода имени Владимира Ильича, а «Гознак» находился совсем рядом с нашим домом, и немцы старались своими бомбами попасть в эти объекты, но им не удалось разбомбить их. Бомбы летели где-то рядом, в т. ч. и на наш дом («зажигалки»), тушились взрослыми жильцами, членами ПВО, которые дежурили на крыше, среди них была и моя мама. После бомбежки я и мои подруги выходили на улицу и собирали осколки снарядов в мешки и сдавали их в металлолом (конечно, безвозмездно). И так — до следующей бомбежки. Было очень страшно, когда звенела сирена, все бежали в бомбоубежище. Мне было обидно, что в бомбоубежище почти никогда не было со мной моей мамы — она была на крыше (чердаке) и была ответственна за тушение бомб».