Дом называл эту комнату– «Комната запертого счастья».

Для всех это был просто чулан, но Дом называл ее именно так, потому что люди запирали в этой комнате свои мечты, свою радость (а иногда не свою), наверное даже свое счастье… Раньше она была похожа на маленький музей. У каждого жильца в этом «музее» был свой стеллаж… Дому нравилось, как его «музей» растет. Он регулярно пополнялся «экспонатами». Были у Дома и любимые…
Вот резная зеркальная шкатулка с танцующей внутри под музыку «балериной». Она принадлежала одной маленькой девочке. Это было «бабушкино наследство». Балерина была такая красивая, что девочка наверное часами могла бы смотреть как она танцует,... Наверное могла бы, но… «Вдруг сломает!!!», «Она еще маленькая!!». Дом слышал это обсуждение взрослых. И шкатулка была поставлена вначале на сервант, а затем, после нескольких попыток девочки добраться до нее, отправлена в музей, «Вот подрастет и тогда…», да там и осталась… навсегда. Девочка долго искала шкатулку, но не нашла… И балерина больше не танцевала… ни для кого и никогда.
Еще Дому нравился сервиз на очень много персон, возможно потому, что он напоминал огромный восточный дворец «с башнями и колоннами» с «куполами и виньетками». Он сверкал яркими красками. Особенно Дому нравилось смотать как Луна «оживляла» нарисованных птиц на «самом большом куполе». Когда-то хозяин привез этот сервиз из далекой страны, для самых важных событий… Но видимо, в его жизни так и не случилось таких и сервиз простоял на полке музея до его конца…
На верхней полке стеллажа стояла большая картонная коробка обклеенная цветными картинками Парижа – «План большого приключения», как любила говорить ее хозяйка… В коробке лежала огромная бумажная карта Парижа с нарисованными на ней красным фломастером маршрутами, множество красивых туристических буклетов в которых говорилось о достопримечательностях и разговорник. А еще огромная фотография Эйфелевой башни и даже красивый берет, который носят «все француженки». «У видеть Париж и умереть» – любила повторять хозяйка… «Ну, по крайней мере, частично свою мечту она реализовала» – думал Дом. Это был не сарказм, это был отголосок ее боли, а может и не ее …
Сейчас в «его» музее царило запустение. Часть экспонатов забрали при переезде, видимо в другие «музеи», часть обветшала от времени и была выброшена, часть осталась без «хозяев»… Это было грустное зрелище…
Каждый раз, заглядывая в свой «музей» Дом спрашивал себя «Зачем люди запирают свое счастье в кладовку?». Он знал формальные ответы «Чтобы не сломала…», «Сейчас не время…», «Что подумают…», «Это для важного события…». И думал – «Неужели могут быть события более важные, чем Радость ребенка, или Семейный завтрак, или чем сама Жизнь, которая «портиться» от Времени…». У Дома не было ответа…
У Дома были и другие истории, истории светлые и радостные, но сейчас почему-то чаще он вспоминал эти – «истории сожаления». Заброшенный и никому не нужный, он просто умирал от старости…, вспоминая «молодость» и рассказывая «истории» тому, кто готов был их услышать, ну или себе, потому что больше было некому его услышать…