— Отнеси котенка назад немедленно!

Чтобы духу его не было в доме,— взорвался отец
Однажды ребенок понимает, что родители — это не всесильные волшебники. Они обычные люди. Со своими страхами и болячками.
У Леры такой момент случился в июле. Когда термометр показывал за тридцать, а асфальт плавился под ногами.
Она шла домой от подружки — счастливая, загорелая, с веснушками на носу. В руках — банка с вареньем от тёти Светы. «Папе отнеси, — сказала та, — пусть чаю попьёт».
И тут услыхала писк.
Еле слышный. Лера остановилась. Прислушалась.
Писк повторился.
Голосок шёл из-под старой железки возле помойки. Лера присела на корточки, осторожно отодвинула ржавый лист.
А там - котёнок. Крошечный. Серенький. Глазёнки ещё толком не открылись, и шерстка — будто пухом припорошена. Худенький до жути. Рёбрышки торчат.
— Мамочки мои, — Лера аккуратно взяла малыша на ладони. — Да ты же совсем крошка! Где твоя мама?
Котёнок слабо пискнул и затих.
Лера огляделась. Ни души. Только мухи жужжат да где-то вдали музыка играет.
— Не оставлю я тебя тут, — шепнула девочка. — Ни за что.
Она бережно укутала находку в свою футболку и поспешила домой. Сердце колотилось — от жары, от волнения, от предчувствия.
Дома было прохладно. Отец сидел на кухне с газетой и кружкой чая. Как всегда — сосредоточенный, немногословный. Лера знала: лучше его не беспокоить, когда он читает сводки. Но ждать не могла.
— Пап, — начала она робко. — Я тут...
— Варенье поставь в холодильник, — не поднимая глаз, буркнул отец.
— Пап, послушай.
И тут котёнок пискнул.
Отец замер. Медленно поднял голову. Взгляд его скользнул по Лериной футболке, где шевелился маленький комочек.
— Это что? — голос как лёд.
— Котёнок. Я его нашла. Он совсем один и...
— Отнеси назад немедленно! Чтобы духу кошачьего не было в доме! — Взорвался отец.
Лера вздрогнула. Никогда она не видела папу таким. Лицо красное, глаза горят, руки трясутся.
— Немедленно неси эту заразу обратно!
— Но пап.
— Никаких «но»! — Отец вскочил, стул со скрипом отъехал. — Ты что, не понимаешь по-русски?! Животным в доме не место!
Лера прижала котёнка к груди. Слёзы подступили к горлу.
— Он умрёт.
— И правильно сделает! — рявкнул отец. — Мало ли их, бродячих! Каждого жалеть будешь?!
Котёнок снова пискнул — жалобно, просяще.
И что-то в отцовых глазах дрогнуло. Но только на секунду.
— Марш. Сию же минуту.
Лера выбежала во двор, рыдая в голос.
Мир рухнул.
Тайна в старом сарае
А что делать десятилетней девочке, когда мир рушится? Правильно — строить новый. Тайный.
Лера сидела на крыльце, всхлипывая и гладя котёнка. Малыш дрожал — то ли от голода, то ли от страха. Как и она сама.
— Не брошу, — шептала девочка. — Найдём выход. Обязательно найдём.
И выход нашёлся.
Старый сарай за огородом. Давно заброшенный, покосившийся. Отец туда и ногой не ступал — говорил, что крыша вот-вот рухнет. А для Леры это оказалось спасением.
Она пробралась внутрь через щель в досках. Пахло сеном и временем. Пыльные лучи солнца протискивались сквозь дыры в крыше, создавая золотистые дорожки.
— Вот здесь и будем жить, — решила Лера.
Началась двойная жизнь.
Днём — послушная дочка. Помогала по хозяйству, ела суп, смотрела телевизор с отцом. Делала вид, что забыла про котёнка.
А ночью она превращалась в партизанку.
Крадучись по дому, собирала остатки ужина. Молоко подогревала в блюдце. Старые тряпки таскала из шкафа — обустраивать лежанку.
— Лапочка, — так она назвала котёнка. — Моя маленькая Лапочка.
И каждую ночь Лера уходила спать в сарай.
Представляете? Десятилетний ребёнок. Одна. В полуразвалившемся сарае.
Страшно?
Ещё как.
Но любовь сильнее страха.
Лапочка росла. Из жалкого комочка превратилась в пушистое чудо с изумрудными глазками. Играла с Лериными косичками. Мурлыкала под ухом. Засыпала, уткнувшись носом в девочкину шею.
— Хорошая моя, — шептала Лера в темноте.
И Лапочка отвечала довольным урчанием.
Но с каждым днём становилось всё труднее.
Не высыпаться — это одно. Хуже было другое.
Холод в душе.
— Как он мог? — думала Лера, глядя на отца за завтраком. — Как можно быть таким жестоким?
Отец хмурился, читал газету. Изредка бросал на дочь короткие взгляды — мол, что притихла? Но спрашивать не спрашивал.
И Лера чувствовала пропасть между ними. Такую, что не перепрыгнуть.
Раньше она его боготворила. Папа — защитник, опора, самый сильный на свете. А теперь?
Теперь видела человека, который может выгнать беззащитного котёнка на улицу. На верную смерть.
Прошла неделя. Потом ещё одна.
Лера осунулась. Под глазами залегли тени.
— Заболела, что ли? — проворчал отец однажды вечером.
— Не-а. Просто жарко.
Он смотрел на неё внимательно. Слишком внимательно. И Лера поёжилась — вдруг догадается?
А что если догадается?
Что если найдёт Лапочку?
От одной этой мысли по спине бежали мурашки.
В третью неделю случилось то, чего Лера больше всего боялась.
Она проснулась в сарае от шума. Громкого, резкого.
Лапочка вскочила, выгнула спинку. Зашипела.
— Что такое? — прошептала Лера.
А потом поняла.
Кто-то ходил по двору. Тяжело. Медленно.
Отец.
Он не спал. В два часа ночи. Ходил и искал ее?
Лера затаила дыхание. Лапочку прижала к груди — только бы не мяукнула!
Шаги приближались.
И остановились у сарая.
Лера закрыла глаза. «Господи, только не сейчас. Только не сейчас...»
Долгая тишина.
А потом шаги удалились.
Лера рухнула на сено. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет.
— Всё, Лапочка, — прошептала она. — Кажется, мы попались.
Утром отец был мрачнее тучи.
Молча пил кофе. Молча листал газету. А Лера сидела напротив и думала: «Знает. Наверняка знает».
— Лера.
Она вздрогнула.
— Да, пап?
— У тебя всё в порядке?
Вопрос прозвучал странно. Не как обычные отцовские окрики. А как-то... мягче?
— В порядке.
— Если что — скажешь. Ладно?
Лера кивнула, не понимая.
Но что-то изменилось. В его голосе. Во взгляде.
И страшное предчувствие поселилось в Лериной душе.
А вдруг завтра она придёт в сарай, а Лапочки там не будет?
Сердце, которое оттаяло
Лера стояла в дверях сарая и не верила глазам.
Лежанка из старых тряпок — на месте. Блюдце для молока — на месте. А Лапочки... Лапочки нет.
— Лапочка! — закричала девочка. — Лапочка, где ты?!
Может, спряталась? Может, испугалась чего-то?
Лера обшарила каждый уголок. Заглянула под кучи сена. Проверила все щели.
Пусто.
И тогда до неё дошло. Отец.
Он знал. Всё это время знал. И сегодня, сегодня пришёл и забрал Лапочку.
Лера бросилась к дому. Слёзы застилали глаза, ноги путались, дыхание сбивалось.
— Пап! — заорала она, влетая в прихожую. — Пап, где она?!
Тишина.
Странная тишина.
— Пап? — тише позвала Лера.
И услышала.
Голос. Из кухни. Тихий. Ласковый.
— Ну и хрупкая же ты, пушистая. Видать, не со двора ты. Домашняя, наверное, была. А?
Лера замерла.
Она никогда не слышала, чтобы отец так говорил. Мягко. Нежно. Будто с ребёнком разговаривает.
На цыпочках подкралась к двери кухни. Выглянула.
И обомлела.
Отец сидел в своём кресле. А на коленях у него - Лапочка.
Пушистая, умытая, довольная. Мурлыкала так громко, что слышно было через всю кухню.
А отец её гладил.
Большими, грубыми руками. Осторожно. Будто боялся сломать.
— Умница какая, — бормотал он. — И к лотку приучена уже. Молодец.
У Леры отвисла челюсть.
Это её отец? Тот самый, который кричал: «Чтобы духу кошачьего не было»?
— Голодная была, да? — продолжал отец. — Ничего, сейчас мы тебя откормим. Верно, красавица?
Лапочка потёрлась мордочкой о его руку. Отец улыбнулся.
Лера в жизни не видела отца улыбающимся. Максимум — кривоватая усмешка, когда в новостях что-то смешное показывали.
А тут лицо его стало совсем другим. Мягким. Добрым.
— Пап? — тихо позвала Лера.
Отец вздрогнул. Обернулся. На лице мелькнула паника — попался!
Отец замялся. Лапочка спрыгнула с его колен и радостно помчалась к Лере.
— Мяу!
— Лапочка! — Лера подхватила кошку, прижала к груди. — Моя хорошая! Ты где была? Я так испугалась!
А потом посмотрела на отца. Тот сидел, опустив голову.
— Пап. Ты зачем её забрал?
Долгая пауза.
— Дождь собирается, — буркнул отец. — В сарае крыша течёт. Простынет ведь.
Лера моргнула.
— То есть ты беспокоился о ней?
— Ну, — отец кашлянул. — В общем, да.
И тут до Леры дошло.
Отец знал. Давно знал про Лапочку. Про сарай. Про то, что дочка там ночует.
И что же он делал?
Он наблюдал. Ждал. Думал.
— Пап, — тихо сказала Лера. — А почему ты тогда так кричал? В первый день?
Отец тяжело вздохнул. Потёр лицо руками.
— Лера. Ты же помнишь маму?
Девочка кивнула. Мама умерла, когда Лере было пять.
— Помнишь, у неё была кошка? Мурка. Белая такая, пушистая. Мама её обожала.
Лера затаила дыхание.
— И когда мама, когда она заболела, Мурка будто знала. Не отходила от неё. Лежала рядом. Мурлыкала. А в последний день...
Голос отца дрогнул.
— В последний день мама попросила: «Серёжа, не дай Мурке умереть от тоски. Пристрой её в хорошие руки». И я отдал Мурку соседям. А потом... потом не мог смотреть на кошек. Каждая напоминала о маме.
Он замолчал.
Тишина. Только Лапочка мурлыкала.
— Но потом, — продолжал отец, — когда увидел, как ты ухаживаешь за этой малышкой. Как рискуешь. Как не сдаёшься. Понял: мама бы гордилась тобой.
У Леры навернулись слёзы.
— И ещё понял: нельзя лишать тебя того, что делает тебя счастливой. Из-за своих тараканов в голове.
Лера поставила Лапочку на пол и обняла отца.
Крепко-крепко.
— Пап, я тебя люблю.
— И я тебя, доченька. И я тебя.
А Лапочка села рядом и довольно замурлыкала.
Будто говорила: «Ну наконец-то!»
Новая семья
Вы не представляете какое это счастье - просыпаться в своей постели. А рядом сопит пушистый комочек. И из кухни доносится запах блинов.
Прошёл месяц с того памятного дня.
Лапочка стала полноправной хозяйкой дома. Спала на Лериной подушке. Ела из фарфоровой мисочки. А по вечерам устраивалась у отца на коленях, пока он читал газету.
— Мурлыкает как трактор, — ворчал отец. Но гладил. Обязательно гладил.
Отец стал другим. Не таким резким. Если Лера получала двойку — не кричал. Садился рядом, объяснял задачку. Терпеливо.
— Не получается? Ничего, завтра попробуем ещё раз.
А однажды вечером, когда Лера делала уроки, он вдруг сказал:
— Знаешь, доченька. Мне кажется, маме нравится наша Лапочка.
Лера подняла голову от тетрадки.
— Откуда знаешь?
— Просто знаю, — отец улыбнулся. — Чувствую.
Лапочка росла. Из крошечного комочка превратилась в настоящую красавицу. Серебристая шёрстка, изумрудные глаза, гордая походка.
Каждое утро встречала отца у калитки. Терлась о ноги, мурлыкала. А он наклонялся, чесал за ушком:
— Привет, принцесса. Как дела?
И соседи улыбались. Мол, смотрите — суровый Сергей Петрович с кошкой разговаривает. Кто бы мог подумать!
А по вечерам за ужином Лапочка сидела на своём стуле. Да-да, у неё был собственный стул! Отец специально принёс из сарая старый табурет, постелил мягкую подушку.
— Барыня, — смеялся он. — Настоящая барыня.
И подкармливал её кусочками со стола. Рыбкой. Сметанкой.
— Пап, ей вредно, — пыталась вразумить Лера.
— Один раз живём, — отмахивался отец. — Пусть радуется.
Лера часто думала о том дне. О крике отца. О своих слезах. О ночах в сарае.
Как же она тогда ошибалась!
Думала — отец жестокий. Бессердечный. А он просто болел душой. И не умел об этом говорить.
Мужчины вообще не умеют говорить. Им проще молчать. Делать вид, что всё нормально.
Но Лапочка всё изменила.
Котофеня(с)