Клоун.

( 1 )
«Ещё раз тщательно пройтись по плану путей отхода. Чтоб комар носа не подточил. Ездил несколько раз, засекал время. Отоварился продуктами и вещами первой необходимости. Возможно, найду приют в промороженных дачных домиках. «В запасе» - домашний уют, где глубокая проморозка не грозит. Легенда проработана. Вероятность отказа стремится к нулю. Думаю, в гостеприимстве отказа не будет. Лицо, я там заочно известное, достаточно разрекламированное, и причисленное чуть ли не к ангельскому сословию, их внуком, моим бывшим сослуживцем по «горячей точке», парнем, полностью «обезбашенным». Где он сейчас, только богу известно. Может, служит ещё, может в бандюки подался, а может, где голову сложил».
Данил проснулся от стука собственных зубов. «Черт! Форточку на ночь забыл закрыть. А ведь Зинаида Андреевна предупреждала! От морозилки ушел, и в морозилку угодил». Холод проник через ватное одеяло, которое навязала ему хозяйка. Он не хотел его брать. - Да, не замёрзну я! Ни на улице же спать буду, - возразил он бабе Зине, которая усиленно навязывала ему одеяло.
-Не лето на дворе, чай зима лютая колобродит,- убеждала Данила Баба Зина.- Да не «расхватывайся»! Нательное бельё есть? Надень. Фортку-то, пошто открыл? Выстуживаешь хату. Не забудь притворить, когда спать ляжешь. Это счас, пока печь топится, жарко, а к утру дубак до костей проймет. Дед заспит, и не затопит печь по утру.
«Какие наивные и доверчивые люди в русской глубинке!» - Размышлял Данил. – Поверили ведь, что Борис привет передал, и подарки. Подаркам удивились, но ничего не сказали. И чужого человека всё- таки пригрели. Когда увидел гитару на стене, решил, это мой конек. Сейчас я вас удивлю. Гитара Палыча. По словам Зинаиды Андреевны, Палыч в отроческом возрасте был местным Джоном Ленноном, разившим сердца деревенских красавиц.
Простая русская женщина, с доброжелательным взглядом, представилась мне как «баба Зина», Только когда я возразил ей, что не след мне так её называть, и сделал ей джентльменский комплемент, она, смутившись, назвала своё отчество. Но твердо настояла на варианте - баба Зина. Я за жисть так привыкла и не обижусь. Чай, не девка красная. Седьмой десяток разменяла. Да и все у нас здесь по-простецки. Не хош, клич Андреевной.
Я включил дремлющего во мне «клоуна», и спел «Об-Ла-Ди Об-Ла –Да», чем привел Палыча в неописуемый восторг, и тут же был причислен им к разряду «свой в доску». Он как-то сразу помолодел, и подпевал мне насквозь просмоленным табаком, и сдобренным бражкой голосом.
Скоро рассвет. Надо как- то пробираться дальше, или остаться и здесь переждать пока всё утихнет, по поводу чего возникали большие сомнения».
Данил прислушался. В соседней комнатке мирно похрапывал хозяин. «Он, вчера вечером, под песни его молодости, и задушевную беседу, малость переусердствовал, сдабривая и без того приятный вечер, изрядным количеством «ароматной», весело булькающей браги».
Тем не менее, при всей своей простоте и широте души, Данил чувствовал, дедок не такой уж простофиля, каким хотел выглядеть. Даже прищуривая один глаз, дабы избавиться от навязчивого «раздвоения», ловко уходил от ненужных ему вопросов.
На кухне постукивала утварью баба Зина. « Как же хочется курить! Надо вставать».
Данил быстро выскочил из под остывающего одеяла. Натянул теплый свитер. Потихоньку прошел в коридор, накинул куртку и вышел во двор. Холодный ветер метался по двору, разбрасывая пучки соломы, и стучал ветками по крыше. «Не ровен час дерево с корнем вырвет», - подумал Данил. С черного неба срывались ледяные колючки. «Вот, вот метель начнется. С такой погодой поневоле здесь застряну».
Дверь в сени отворилась, и на крыльцо, танцевальным шагом с подскоком, выскочил сонный Палыч, с явным намерением справить малую нужду прямо с порога.
- Ить твою дивизию! -выругался он, заметив Данила. - Перепугал-то как, леший тя задери! Какого ляда ты тут торчишь? Ступай на кухню, бабка блинцов напекла. Чай кликала пить. А мне бегом до ветру надо. Живот чегот взрезнул, на тебя глядючи. Думал, только помочусь, а тут чуть вся бражка из кишок не выскочила! Напужал, сатана! Побег я, пока грех не случился.
Данил усмехнулся. - Палыч, не фантазируй. Ты вчера пол ведра браги вылакал, а потом, наверно, протрезвления ради, кринкой молочка холодненького употребил. И как она у тебя ночью не выскочила?
- Видать, твоя правда, - и Палыч, сменив подскок на аллюр, побежал в сторону сада.
-А чего в доме в туалет не пошел? – крикнул вслед Данил.
Палыч махнул рукой. - Занято, там. В исторически важные моменты там всегда бабка сидит. А меня дюже прижало. Терпения нет. Лопаюсь! -До нужника было еще бежать и бежать, а мужество неотвратимо покидало Палыча, и он круто повернул направо. Голова его исчезла в кустах за овином. Что случилось дальше, Данил слушать не стал. Ему, почему- то, захотелось есть.
На кухне тепло и уютно. Закипает старинный самовар. Баба Зина хлопотала на кухне. Ещё нет шести, а у неё на столе пышут блины, мёд в блюдце, сметана домашняя, масло сливочное.
- Садись Даня, завтракать. Сейчас картошка с яишней поспеет. Скромный у нас завтрак. Но чем богаты, тем и рады.
- Да всё нормально, баба Зина! Всё куда лучше, чем в каком - то ресторане, - присел за стол Данил, потирая руки от холода. - Натуральное всё, а запах чего стоит!
Баба Зина довольная похвалой постояльца, расплылась в широкой улыбке.
- Ты кушай, Даня, не стесняйся, - довольным голосом произнесла она, и села напротив.
- Вкусно как! Прямо божественная еда, - нахваливал Данил завтрак.
- А дед-то мой никогда меня не похвалит. Сядет, полопает, и побёг как ужаленный по своим делам. Хороший ты, видать, парень. Только вот куда в непогодь такую собрался? Поделись, коли не секрет, може чем помогем. Вижу, вон, на тебе одежонка не зимняя. Сдается мне, от неприятностей бежишь.
- А вы, прям, как рентген, Андреевна. Конечно, неприятности. От добра, добра не ищут. Да лучше вам и не знать. Я еще денёк отсижусь у вас, да дальше поеду. Стихия разгулялась не вовремя. Куда я на такой машинёшке?
- Ды о чем ты, касатик? Хтож тебя гонит? Живешь, и живи себе на здоровье! Тихо у нас тут. Одни деды да бабки остались. Богом и людьми мы забытые. Телевизир который год без дела стоит, пылится. Антенны нет. Ветрюганы тут частые гости. Вот и поломало антенну-то. Смотрю я на тебя, видный ты парень! Девки, небось, за тобой гужом бегают? Али жинка есть? Черноглазый, брови как у молодого Брежнева. Никак метис будешь?
- Угадали. Отец у меня немец поволжский. А в родне крови намешано от абхазца до казаха. «Дружба народов», как отец говорил. И не женат я. Пока. Не до того мне сейчас.
- Значит, беглец?
- Угадали. Беглый каторжник, – криво усмехнулся Данил.
-А без семьи, поди, плохо. Родители- то живы?
-Живы. Только в Германии они давно. Здесь я один. Есть родня в Казахстане. Там немцев много. Вот к ней и пробираюсь.
Воцарилось молчание. Данил пил чай и смотрел на бабу Зину. «Знала бы ты кто я, интересно испугалась бы? Думаю, что нет. Эти люди давно отвыкли бояться».
-А где у вас антенна? Может, я, поправлю её?
- Да ну её к лешему! Деда тогда за штаны с дивана не стащишь! Митинговать днями будет, да к зелью своему окаянному прикладываться. Весь чулан брагой провонял. Мышей подчистую извел.
Данил усмехнулся и произнёс: - А всё-таки я посмотрю вашу антенну. Все веселее вам будет вечера коротать с телевизором.
В кухню вошел хмурый Палыч. – Зин, ты чем это меня вчерась попотчевала? Всю ночь по холоду до ветру бегал.
- Ага! Я виновата! Сосал бы меньше своё пойло, - сердито ответила жена. - Брага не выбродила ещё, а уже и бродить нечему. А тебе всё неймётся. Чего тебя на улицу-то лихомань носила? Дома нужник дети поставили.
- А не привык я ещё, Зин. Ой как смурно в грудях-то как! А чего Данил, може по пять капель?
- Я те покажу пять капель, хрыч старый! Угомонись ужо! На вот, выпей, - командным голосом рявкнула баба Зина, подавая ему какое-то зелье. Живот угомонится.
- Так что Данил?
- Нет, Палыч. Спасибо, конечно, но я не пью и давно. Вчера с вами вот пригубил немного за знакомство.
- Во! Учись у молодых! В здоровом теле – здоровый дух!
Данил возился с антенной. Палыч путался под ногами, и бросал на Данила заискивающие взгляды. «Трубы горели», а без согласия Данила, могли сгореть совсем. Тушить их было не с кем. Баба Зина постоянно маячила рядом, как недремлющее «государево око».
Наконец –то, чудо свершилось, и бесполезный ящик, чуть не ставший дворовой скамейкой, радостно осклабился улыбкой телеведущего. За одно, подвергся оживлению и личный, кухонный телевизор бабы Зины.
- Руки-то у тебя золотые! - нахваливала постояльца Зинаида Андреевна, с крестьянской хитростью вознамерившаяся возродить из пепла древний утюг, рождения шестидесятых годов минувшего века, и старый, доживающий свои последние дни в чулане, рядом с булькающей брагой, чайник.
- Может и чайничек с утюжком глянешь? А? Даня? Дед совсем обленился, старый перечник. Не хочет ничего делать. И выкинуть жалко. Рука не подымается. И чайник, и утюжок мамой моей дарены. Хорош утюг для портняжного дела. Тяжел!
- Не приставай с ерундой к человеку! - Бурчал не опохмеленный Палыч. Где он тебе спираль возьмет на хлам ентот!
- Да ничего страшного! Мне не трудно, я посмотрю, если получится, сделаю. Только если Палыч разрешит доступ к своим железкам в гараже.
- Ага! Буду я у него спрашивать! Я разрешаю! - непререкаемым тоном произнесла Зинаида Андреевна.
Палыч безнадежно махнул рукой. – Хоть кол на голове теши. Ежели, Дань, что там найдешь, бери. Я сам там ничего не могу найтить. Руки не доходят, порядок навести.
- Зато зелье свое квасить и лакать доходят, - гневно съязвила баба Зина. – У! Ирод старый! – поднесла она пухлый кулачок с фиолетовому, и уже с зеленоватым оттенком носу Палыча.
«Антенну с телевизором починил, утюг и чайник – тоже. Дорожки от снега расчистил, дров наколол. Старики не нарадуются. Пошел пятый день, как я у них на постое. А вернее – на шее. И что дальше будем делать, а, Даня? Может остаться на зиму? А зима затянется, и что? Нет. Это не выход».
Стефановна