Несколько отрывков из книги АЛЕКСЕЯ БЕЛЯКОВА "Алла Пугачева. Жизнь и удивительные приключения" *** Пугачёва иногда рассказывает, что самое первое в ее жизни воспоминание — это ослепительный свет. И поясняет: видимо, это был свет в операционной, куда ее отправили сразу после рождения. Не станем сейчас устанавливать правдивость мемуара и консультироваться с ироничными специалистами по нейрофизиологии. Пусть и ослепительный, миф этот далеко не самый яркий из тех, которые за свою жизнь сочинила о себе Алла Борисовна. Впрочем, операционный стол действительно был тогда, 15 апреля 1949 года. Врачи обнаружили у новорожденной небольшую опухоль на горле. Опухоль удалили без осложнений, однако родителям пришлось сильно понервничать. В предыдущем году Борис Михайлович и Зинаида Архиповна похоронили своего первенца Гену, который младенцем умер от дифтерии. Поэтому второго ребенка ждали с мучительной надеждой и страхом. Зинаида Архиповна, убежденная коммунистка, тайком ходила вечерами в церковь и, как умела, молилась. Однако родиться с «бракованным» горлом, которое спустя годы будет покрывать торжествующим меццо-сопрано полмира, — что это, если не гадкая шутка, произведенная Мойрами над беспомощным пока существом? Но — к черту мистику

Маленькая Алла. Алле было пять лет, когда Зинаида Архиповна пригласила для нее учительницу музыки. Трофейное пианино Zimmerman дождалось своего часа. «Аллой Пугачёвой ее сделала мама!» — утверждал брат певицы Евгений Борисович. В интервью газете «Молодежь Эстонии» в 1976 году сама Пугачёва лирично повествовала: «Мне было пять лет, когда в нашу квартиру привезли пианино. Черное такое. Большое. И строгое. Как папин выходной костюм. Я вначале побаивалась его. Держалась подальше. Но любопытство взяло верх. Приблизилась, открыла крышку и… зажмурившись, коснулась одной из таинственных клавиш. Раздался звук, и совсем нестрогий. Вскоре мы подружились». В семь лет Аллу уже отдали в музыкальную школу при училище имени Ипполитова-Иванова, а Женю — на фигурное катание. Зинаида Архиповна только и успевала отвести-забрать одну, потом — другого.

Когда девочка садилась за фортепиано, Зинаида Архиповна выкладывала на полированной крышке инструмента десять спичек. Алла должна была сыграть одно и то же упражнение или пьесу десять раз, перекладывая по одной спичке справа налево. Самое интересное, что мама не стояла рядом и не проверяла, точно ли следует дочь ее указаниям. Алла могла ведь вместо одной спички переложить сразу две, а то и три, облегчив свою участь. Но она никогда так не делала. Правда, иной раз, когда ребята с улицы уже по пятому разу кричали снизу «Алка, выходи!», она пыталась тихонько улизнуть, но непреклонная Зинаида Архиповна гоняла неразумную дочь по всей квартире, стегая полотенцем по худенькой спине. Когда Борис Михайлович приходил с работы и видел свою измученную Алену — так он называл дочь — за инструментом, то начинал возмущаться: «Все! Хватит! Она не будет музыкантом! Она станет обычной официанткой! Официанткой!». Но быстро успокаивался.

У Пугачёвых постоянно бывали гости. Мама обязательно просила Аллу что-нибудь сыграть. Та усаживалась за пианино, шуршала нотами. Чаще всего она прилежно исполняла щемящий полонез Огинского, культовое произведение советского народа. Зинаида Архиповна сама чуть-чуть играла. В дни семейных праздников она пела свой любимый романс в вальсовом ритме «Осенние листья». Музыка Бориса Мокроусова, слова Марка Лисянского. Спустя десятилетия, когда уже и мамы не будет в живых, Пугачёва запишет эту песню для телевизионного шоу «Старые песни о главном»: Осенние листья шумят и шумят в саду. Знакомой тропой я рядом с тобой иду. И счастлив лишь тот, В ком сердце поет, С кем рядом любимый идет…

До старших классов в свободное от музыки и прогулок время Алла придумывала модели платьев. Она рисовала их на бумаге — очень старательно, цветными карандашами, тщательно изображая каждую сборку. И все это тоже пропало, увы. В противном случае Валентин Юдашкин получил бы немало источников для вдохновения.

Сама Пугачёва не раз рассказывала, что в подростковом возрасте у нее открылась вдруг странная аллергия — на цвета одежды. Просто буквально цветобоязнь: «Я ничего не могла надеть, кроме черного. Это было ужасно. Школьная форма меня как-то спасала. Но не та, которая продавалась в магазинах. Приходилось подыскивать какой-то специальный материал и шить у портнихи. Каждый лоскуток проверяли — нет ли у меня на него аллергии. Как правило, от зеленого, красного, голубого меня начинало трясти. Надену платье, пять минут похожу — и впадаю в полуобморочное состояние, голова холодным потом покрывается.

Сколько врачей вызывали! Они заявляли, что это, конечно, аллергия, но какая — непонятно. Я все время говорила: „Мама, вот если б можно было стать знаменитой и поехать в другую страну, хоть на край света, чтобы вылечиться, как бы я была счастлива". Мама плакала и отвечала: „Ничего, девочка. Можно и из черного кофточку сделать!". И стала я свои черные вещички носить так, чтобы все думали, будто у меня полно нарядов, но я их просто не хочу надевать. Учителя спрашивали: „Что ж ты на вечер в такой одежде пришла?". Знали, что у меня родители достаточно обеспеченные. Так я еще порву на себе что-нибудь нарочно. Пусть все думают: какая же неряха, ведь может прилично одеться, а вон что на себя нацепила. Это была первая и самая сложная роль в моей жизни — изображать взбалмошную, счастливую и богатую…». Вряд ли выстраивание такого образа было глубоко продуманным.

Хотя, что касается «взбалмошности», тут многие современники соглашаются. Вера Александровна Петровская, классная руководительница героини, припомнила историю: «Она с мамой Зинаидой Архиповной что-то не поделила. Ну, не то, что не поделила… То ли домой вовремя не пришла, то ли что… Мама как-то ее за это ущемила. И Алла в знак протеста ушла из дома. Для мамы, которая за ней всегда следила, это был серьезный удар. На следующий день Зинаида Архиповна прибежала в школу. Спрашивала у ребят, где Алла. Я ходила к ним домой, успокаивала ее. А потом Алла нашлась. Как выяснилось, она чуть ли не в подъезде всю ночь сидела. Алла вообще была с характером девочка».