95 лет назад…

Самая первая публикация в периодической печати о Кулае – статья омской журналистки Ирины Краевской (тогда – Коровякиной) «ПО СЛЕДАМ КУЛАЙСКОЙ ТРАГЕДИИ» – вышла в областной газете «Молодой сибиряк» в октябре 1988 года. Страшная тайна Кулая, которую хранили несколько десятков лет, была раскрыта, а поднятая тема вызвала сильнейший резонанс. Полный вариант этой статьи – на сайте «ТАРСКИЙ МЕМОРИАЛ» здесь https://tara.memorial/po_sledam_kulajskoj_tragedii.
Десятки людей, которых статья задела за живое, обратились в газету только в первый год. Об этом вскоре сама журналистка сообщала в своей следующей статье «КУЛАЙ В ДОКУМЕНТАХ И ЛИЦАХ» https://tara.memorial/kulaj_v_dokumentah_i_litsah.
В Таре – самом центре разыгравшейся в начале 1930-х трагедии – замалчивать эту тему было уже невозможно, и 28 января 1989 года в районной газете «Ленинский путь» вышла первая статья о Кулае Елизаветы Двороковской. Предлагаем читателям группы ее сокращенный вариант.
ЛЮДИ ЗА БОЛОТОМ
В редакцию пришло письмо – тревожное и горькое:
«…У нас говорят: «Никто не забыт и ничто не забыто». Нет, забыто да еще как. Это – несчастное крестьянство 1920–30-х годов, которое угнали, разорили из своих гнезд, увезли, как самых проклятых преступников за Васюганское болото за то, что ели они свой кусок хлеба, невероятно трудный. Мне 70 лет доходит, и прекрасно помню эту заваруху с организацией колхозов. Организации никакой не было, просто приходили и гнали сдавать скот. Выгребали хлеб, какой был у людей, не оставляя ничего на питание… Неужели это забыто навечно? Не один 37-й год был кровавым, но и коллективизация много крови пролила. Погублены тысячи людей, лучших тружеников земли нашей. Кто вспомнит о них? Вернулось оттуда живых мало: кого убили по дороге, кто убегал, бросая детей под кустами, и тонул в болоте, кто погиб от голода и холода. Вот такая горькая была история. А.А ТЕЛЕГИНА, г. Тара».
«Гнали за болота…». Слышали мы в детстве эти слова. И я слышала, и любой другой слышал, но как-то не брали в расчет, ибо был учебник истории, который писал: «Колхозное строительство шло непроторенным путем, исторического опыта коллективизации в массовом масштабе не было. В процессе колхозного строительства не обошлось без ошибок. Но это были ошибки поиска, ошибки из-за отсутствия опыта».
Вот так схематично изучали мы историю, причесанную и приглаженную, получали пятерки и четверки и ни сном ни духом не ведали, что под «ошибками поиска» покоилась хорошо закамуфлированная людская трагедия… По данным академика ВАСХНИЛ В.А. Тихонова в период раскулачивания было репрессировано более десяти миллионов деревенских жителей…
Как жаль, что сейчас, когда мы хотим знать всю правду прошлого – пусть горькую и невероятно печальную, – до обидного мало сохранилось памятников нашей истории. Кое-какие архивы, воспоминания очевидцев… А там, на Кулае, о той умопомрачительной трагедии напоминают теперь полусгнившие бараки да останки людей. «Разве неизвестно, – пишет Анна Андреевна Телегина, – что охотники до сих пор обходят те места стороной, потому что лежат там людские скелеты…»
Словно продолжая эту мысль, делится своими воспоминаниями Павел Иванович КУМЫНЕВ:
– Я сам видел эти трупы. То женщина с ребенком к какому-нибудь дереву приткнутая, то мужик – лицом в землю. Видать, как шли, так и остались. Хоронить некому было, да и зачем? Ведь эти люди считались классовыми врагами, хуже которых и на свете не было. Еще с детских лет узнал Павел Иванович и правду злую, и ложь святую. Изуродованным рубцом улеглись та и другая в его детской памяти на всю жизнь.
…Обозы с раскулаченными в 30–40 подвод под конвоем шли от деревни к деревне. Кое-какие пожитки, скудные запасы еды, женщины с малолетними детьми, мужики, старики и старухи. Брели, плелись, еле передвигая ноги. Дети плакали, исхудавшие и почерневшие от горя женщины просили друг у друга щепотку муки, чтобы завести болтушку да накормить дитя, обросшие и понурые мужики толкали телеги. Жуткая, непередаваемая картина. Все это Павел видел. Когда обоз добрался по труднопроходимым таежным топям до Федоровского сельсовета, последней остановки по пути на Кулай, Павлу приказали в качестве возчика препровождать одну из подвод за Васюганские болота. «Если ты не поедешь, – сказали парнишке, – отца отправим». Две недели добирались по болотам, оврагам, телеги тонули по ось.
– Многие не выдерживали, пытались убежать, – вспоминает Павел Иванович. – Но кого болото схоронило, кого возвращали с полдороги, а кого и пристреливали. Мне никогда не забыть голод. Нам в дорогу давали пайку хлеба, да такую, чтобы ноги не протянуть. Вы думаете, лезла она в глотку при виде умирающих – делились последним. Доходило до того, что ели издохших коней. Поначалу-то как объясняли? Дескать, вы – спецпереселенцы: приедете на место, все для вас будет. А привезли людей в чистый ельник. Привезли и бросили – живи, как знаешь. Мне приходилось дважды сопровождать обоз: летом и зимой. Так вот помню: зимой привезли людей и ссадили на снег. Женщина одна слезами обливается: «Заберите, люди, ребенка моего, увезите назад. Все равно оба помрем».
Собирая материал к публикации, встречалась я со многими людьми, каким-то образом причастными к этой трагедии. И услышала такую историю. Один из конвоиров пожалел брошенного под елку годовалого мальчика. Взял его, привез в Тару, дал ему свою фамилию, вырастил. Живет этот человек в Таре и, возможно, не знает о чуть было не свершившейся над ним каре.
С каким трудом выдавливали мои собеседники из себя воспоминания, просили фамилию не называть, годы убавляли, дескать, маленькие мы были тогда, ничего не помним. Видимо, теперь уже ничто не в силах вылечить травму, нанесенную целому поколению этой, прямо скажем, разнузданной кампанией. Сыновья и дочери отвечали за поруганных отцов и матерей, многие из них так и несли по жизни печать отверженных. За что? За какие грехи?
…Как исповедь читала я письмо тарчанки Н.А. ТОЛСТИКОВОЙ: «...Мой дядя, Иван Дементьевич БУРУНДУКОВ, умер в Каргасоке. Родом из села Бородихино, вечный труженик, он был выслан на Кулай. Помню, были задеты все мои родственники: дедушки, бабушки, дяди и тети. Мамины родители, Семен Федорович и Ольга Яковлевна НОСКОВЫ, жили тогда в деревне Бородихино, растили хлеб, нас, детей, держали скотину и много работали. Так вот все они были выдворены из своих домов. Не могу описать, сколько было слез и прощаний, какой на всю деревню стоял крик. Мама запрягла лошадь и повезла своих родителей в Тару на пристань. Там их загнали на баржу, затолкали в трюм и отправили вниз по Иртышу. Потом вывезли на реку Васюган и высадили на необжитый берег. Спустя несколько лет их с Васюгана, как престарелых, возвратили. Только недолго они прожили в Черняево у сына. Приехала милиция, их вновь забрали, упрятали в тюрьму и затем выслали в Кыштовский район. Там и скончалась моя бабушка. А дедушка Семен мужественно перенес все житейские перетряски, унижения властей, пришел с посохом в руках домой и на родине умер».
«Я помню, – пишет Н.А. Толстикова, – мороз в 1930 году жал под 40 градусов, а женщин с детьми и стариков везли на открытых санях. Вместе с расквартированными на ночь приставляли конвой. Бывало, женщина с дитем на руках просит, чтобы хоть обрату выписали попоить ребенка, а в ответ – брань и отказ. Помню, черняевский крестьянин Илья ВСТАВСКИЙ скоропостижно скончался на следующий день после «приговора». Так в сани посадили его жену, сноху, двоих маленьких детей и отправили на Кулай, где они все и погибли.
Спрашивается, за что же безвинных-то людей на смерть послали? Изобретать прегрешения для уполномоченных считалось чуть ли не ремеслом. Скажем, не идут люди в коммуну или в колхоз – надо устрашить. Как? Отправить пару семей за болото – мигом напишут заявление». Ефим Филиппович ЖЕЛТОНОГОВ не успел в указанный день подать заявление, собирался на другой. А на другой день его многодетную семью и семью ТАМБОВСКОГО (девять детей) уже ждали подводы. Угроза подействовала – все семь дворов Мало-Муромцево в один день объединились в коммуну. Вот так.
В начале войны семья ЖЕЛТОНОГОВЫХ возвратилась с Кулая и поселилась, теперь уже под надзором Тарской комендатуры, в селе Екатерининском. Мастеровые руки Ефима Филипповича пригодились в цехах леспромхоза, выпускающего необходимую продукцию для фронта. Храбро сражались на войне трое его сыновей. Один погиб, а вторую похоронку отец не перенес – сдало многострадальное сердце. Только сын Ефим остался жив. И израненный и искалеченный с наградами он вернулся домой. Ефим Ефимович – уважаемый в селе человек, вечный трудяга. Имея инвалидность, он после войны долгие годы работал. Старый ветеран – желанный гость в школах. Он рассказывает о военном лихолетье, о тяжелых фронтовых дорогах.
Но только ли о войне надо рассказывать? Есть более ранняя страница нашей истории, не менее трагичная, и ее надо не просто листать. Ее надо глубоко и основательно изучать с тем, чтобы не допускать подобных, замешанных на немалой крови «ошибок поиска».
Автор – Елизавета Двороковская.
Полный вариант статьи – на сайте «Тарский МЕМОРИАЛ» https://tara.memorial/lyudi_za_bolotom.