Каменка

12 Картина
Несмотря на своеобразный аншлаг, в маленьком кабинете Каменского участкового висела гробовая тишина. Володаров сидел за своим столом, спиной к окну, и сложив руки на груди пристально смотрел на Зинаиду Петровну. Она, в свою очередь, сидела на табурете напротив и сверлила взглядом Володарова. За этой немой дуэлью не без удивления наблюдал Молчан, стоявший у двери и мусоливший губами самокрутку. За окном же маячили головы любопытствующих Никона с Сирым, до этого часа бывших не в курсе о ситуации с дикой бабкой, и Никитина, который, собственно, им все разболтал.
Не выдержав напряженной тишины, Молчан сдался первым. Он многозначительно прочистил горло, издав странный свистящий звук, и ударил двумя пальцами по запястью, намекая на то, что время не ждет.
Володаров перевел взгляд на сельского голову, затем снова вернулся к ведьме. Не оборачиваясь, он нащупал слева от себя тумбочку, так же не глядя вытащил из нее лист бумаги ручку, и положил их перед собой.
— Пишите, — он толкнул лист бумаги и тот, скользнул по поверхности стола, остановившись на другой его стороне.
Зинаида Петровна поежилась, будто усаживаясь поудобнее, шмыгнула и не сделала ровным счетом ничего. Полностью проигнорировав приказ Володарова, она продолжила сверлить участкового взглядом, словно пытаясь уничтожить его одной своей волей, прекратить его существование лишь отчаянно думая об этом.
— Ну же, не тяните. Раньше сядем – раньше закончим.
— Раньше закончим – раньше сядет, — поправил Молчан и довольно хмыкнул.
— Это еще за что? — вдруг спросила Зинаида Петровна. Хоть ее взгляд и был прикован к участковому, но вопрос адресовался явно не ему.
— За покушение на убийство, — ответил за Молчана Гена, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. — Вы думаете, что это все шутки? Что можно вот так просто отравить должностное лицо, представителя власти, представителя закона, попытаться скрыться от правосудия, а потом притвориться, что ничего не произошло? Нет, Зинаида Петровна, так не будет. Вы сейчас возьмете вот эту ручку, вот эту бумагу, — он кивнул на стол, — и напишите мне чистосердечное признание.
— Да что же вы такое говорите? — удивилась старушка. — Какое еще покушение?
Гена не мог понять, притворяется ли сейчас Зинаида Петровна, но если так, то делала она это весьма умело.
— Так, Зинка, — снова вмешался Молчан, — хорош тут строить из себя. Мы у тебя дома были, подвал твой видели, кости там всякие, амулетики…
— Ну и что, что видели? — она наконец оторвала свой едкий взгляд от Володарова и повернулась к Молчану. — Ну, подвал. Ну, амулетики. Что такого? Законом не запрещено, могу себе позволить в свободное время заниматься. А корова без меня померла. Можешь, вон, у Чижовой спросить. Мне она кости сама отдала.
— А вот и спрошу, — гаркнул в ответ сельский голова. — И вообще, ты мне череп под дверь зачем подбросила?!
— Не знаю ничего ни про какой череп.
— Ага, не знает она, как же! Ты из меня, дурака, дурака-то не делай!
— Так, тихо! — Володаров громко похлопал в ладоши, привлекая к себе внимание. — Валера, прошу, не кричите. А вы, Зинаида Петровна, не вводите следствие в заблуждение. Давайте разберемся во всем по порядку. Череп пока подождет. Первым делом я бы хотел все же узнать, чем вы меня опоили и за что.
Старушка сощурилась и поджала губы, от чего морщин на ее лице стало как минимум вдвое больше.
— Не понимаю, о чем вы.
— Значит вы отрицаете, что приглашали меня к себе в дом?
Она не ответила.
— Да ну ее! — Молчан махнул рукой. — Дурой прикинулась, упертая. Хрен чего расскажет. Давай я к Пашке за ключом от дрезины сбегаю, повезем в райцентр. Пусть с ней следователи разбираются.
— Не спешите, Валера. Вы же сами говорили, что спешка не для Каменки, — Володаров замолчал, задумчиво покрутил ручку, которую отказалась брать старушка, и продолжил: — То есть, Зинаида Петровна, вы настаиваете на том, что не приглашали меня к себе домой и не предлагали выпить неизвестную жидкость?
Она снова не ответила.
— Тогда как вы объясните черную лужу на полу вашего коридора? И зачем вы, воспользовавшись подкопом, о котором мы поговорим отдельно, пытались скрыться в заброшенном здании сельского клуба?
Старушка улыбнулась.
Казалось бы, вот он – прогресс. Гена нащупал ту ниточку, потяни за которую и дикая бабка сдаст позиции, заговорит, ответит на бесчисленные вопросы, мучавшие его. Но все случилось ровно наоборот. Зинаида Петровна не собиралась сдаваться.
— Ни о каком подкопе я не знаю. А грязь у меня в коридоре – мое личное дело, которое вас никак не касается.
— Это дело перестало быть личным, когда чуть меня не убило, — возразил Володаров. — Вон, Валера из меня целое ведро вашей дряни вымыл. Так что лучше прекратите ломать комедию и начинайте писать.
— Хорошо, — вдруг пожала плечами старушка, — давайте сюда.
Она приняла из рук насторожившегося Гены ручку, затем извлекла из-за пазухи толстые очки с полупрозрачными пластиковыми дужками и начала медленно выводить буквы на листке бумаги.
Наблюдая с какой аккуратностью пишет старушка, Володаров отчетливо представлял, как ровно так же медленно и плавно она, в полумраке подвала выцарапывала таинственные знаки на коровьих костях. Тонкие узловатые пальцы искусного резчика.
— Вот! — тем временем, закончив писать, Зинаида Петровна спародировала небрежный жест Гены, толкнув ему обратно лист бумаги, но слегка перестаралась. «Признание» скользнуло по столешнице слишком быстро и слетело с нее, но Володаров, изловчившись успел поймать его в воздухе, слегка при этом помяв.
«Я, Миклуха Зинаида Петровна, — каллиграфическому почерку старушки могла позавидовать любая юная отличница, — чистосердечно признаюсь в том, что не имею и никогда не владела никакими отравляющими средствами, никого не хотела и не травила. И полностью отрицаю свою вину.»
То, что вначале показалось прорывом, на деле оказалось очередной издевкой.
Володаров тяжело выдохнул, отложил бумагу и потер висок. Из-за подземных погонь и бессмысленных споров у него разболелась голова, а в таком состоянии обычно думалось ему крайне тяжело. В придачу к этому, Гену не покидало ощущение, что он, словно маленькая собачка, разрываясь лаем погналась по улице за громадным грузовиком, стараясь укусить волчком вращающиеся шины. И вот, когда гигант сделал милость, остановился на перекрестке, он, крошечный и бессильный только и может, что продолжать лаять.
— Валера, а в вашем загашнике случайно не найдется чего-то от головы?
— Найдется, — кивнул Молчан.
— Не могли бы вы мне принести? Только не торопитесь, — Володаров выразительно подчеркнул последнее.
— Понял, — сельский голова погрозил кулаком заглядывавшим в окно мужикам, после чего вышел из кабинета и закрыл за собой дверь.
Выждав небольшую паузу, Гена отклонился на спинку стула, положил руки на затылок и снова посмотрел на ведьму. На этот раз не как участковый, но как бывшая жертва. Жертва, поменявшаяся местами с охотником, но забывшая прихватить с собой патроны.
— Теперь мы одни и можем поговорить по душам, верно?
— Только душа у тебя и осталась, приблуда, — буркнула ведьма.
— Прошу, не нужно больше этих ваших нападок. Вас уже никто не отпустит. По крайней мере не сегодня. И даже не завтра. Хотите я расскажу вам, как все будет происходить дальше? — не дожидаясь ответа он продолжил: — Я буду задавать вам вопросы. Буду делать это долго. До тех пор, пока не решу, что следователи из райцентра справятся с этим лучше. И поверьте, терпения мне не занимать. Я продержу вас здесь хоть до самого утра, если понадобится. Потом я отвезу вас в город, в отделение. Вас посадят в следственный изолятор до выяснения обстоятельств, где вы увлекательно проведете пару-тройку суток. Вы этого хотите?
— Гонору у тебя много, — ее лицо растянулось в улыбке, — а доказательств никаких. Кто кроме тебя скажет, что ты в гостях у меня был? Никто. Бог его знает, чего ты там по дури напился и чуть со свету себя не сжил. А что до лужи на полу в коридоре? Так у меня много где не убрано. Старенькая я уже, спина больная, колени на погоду ломят. Не до уборки…
— Ох, как же я устал, — Гена встал из-за стола и повернулся к окну. Подглядывавшие за допросом мужики куда-то ушли и теперь по ту сторону стекла осталось только распростершееся до горизонта давно не обрабатывавшееся поле, придавленное свежими грозовыми тучами. Вид поистине монотонный и отлично способствующий успокоению, в котором так отчаянно сейчас нуждался Володаров. — Вот что мне не понятно, так это ваша враждебность. С первой секунды нашей с вами беседы там, на лавке у дома, вы вели себя крайне агрессивно. Отчего так? Я же ничего вам не сделал, просто пришел поговорить. Ну допустим, вы тайно были влюблены в Геннадия Альбертовича и переживали о его смерти настолько, что каким-то непостижимым для меня образом смогли вернуть его из мертвых. Мой мозг категорически не способен переварить это, но я смирился, принял. Жизнь – штука сложная, всего знать нам не дано и, соответственно, судить о вещах, которые я не понимаю было бы глупо. Но ведь во второй раз Альбертовича убивал не я. Это сделал Валера, за что, по-видимому, вы его и наградили коровьим черепом, чье назначение, кстати, было бы неплохо разъяснить. И если бы не этот чертов череп, я бы вообще не узнал о вашем существовании. Жили бы себе спокойно дальше, занимались бы резьбой по кости, мастерили амулеты. Так за что же тогда? За что один человек может отравить другого, при первой же встрече?
— Кровавая голова – это обещание смерти, — едва различимо ответила ведьма.
— Что, простите? — Гена развернулся.
— Прокляла я пузатого. Он жизнь отобрал – жизнь и отдаст. А тебя, приблуда, травить надо, чтоб другим неповадно было. Каменка не для таких как ты. А не то один приживется, и все, уже не выведешь.
Володаров такого ответа не понял, но все равно был ему рад, ведь он доказывал, что как минимум теория с проклятьем Молчана попала в точку.
— И каким же образом, по-вашему, Валера должен отдать свою жизнь? Его вы тоже думали отравить? Как и меня?
Зинаида Петровна снова улыбнулась и это была зловещая улыбка. Одна из тех, которые видят жертвы серийного убийцы перед смертью. Та, которую пририсовывают злодеям в детских книгах с картинками. Ведьмина улыбка, не сулящая ничего веселого.
— Его травить уже не нужно. Кровавая голова сама сделает свое дело, — из нее вырвался короткий смешок.
Двери в кабинет открылись и на пороге показался Молчан. Он был то ли взволнован, то ли напуган.
— Еще пять минут, Валера, — Гена махнул рукой в надежде, что сельский голова уйдет. Прогресс, который наметился в разговоре с ведьмой упускать было никак нельзя. Но Молчан и не думал уходить.
— Палыч, выйдем-ка на секундочку, — в его голосе читалось напряжение.
— А это никак не подождет?
— Я говорю, — он напрягся еще сильнее, — выйдем-ка на секундочку.
Володаров замешкался, но после секундного раздумья все же кивнул и, обойдя стол, подошел к Молчану.
— Ну, что случилось?
— Не здесь, — ответил шепотом Молчан, взял Гену под руку и вывел в коридор.
— Да что происходит?
— Сейчас узнаешь, — не отпуская руки участкового, он подвел его к окну, выходившему на лес.
Сперва не понимая, куда смотреть, Гена наклонился вперед, одновременно с этим заметив про себя, что стеклу, как и всему зданию в целом, явно не хватало чистки. Но спустя секунду эта мысль потеряла всякий смысл, ведь белые разводы, которые Гена принял за грязь, были вовсе не признаком безалаберности. Они двигались, перетекали, меняли форму. Это был туман.
— Теперь понял? — спросил Молчан. — Нужно что-то решать, и быстро. Сидеть здесь, взаперти с этой старой каргой я не собираюсь. Мало ли что она себе там удумает? Наколдует еще чего непонятного, и будешь потом какать криво… Но и оставлять ее здесь одну, пока не развиднеться, тоже плохо. Один раз поймали, а второй – уже вопрос. Конечно, можно было бы ее в кладовке запереть, но что-то мне кажется, ты на такое не согласишься.
— Согласен, — Володаров почесал затылок, — не соглашусь. Еще варианты есть?
— Не особенно. Прозевал я момент, Палыч, не доглядел. Нам бы самим по домам успеть, а Зинка нас только замедлит. Может ну ее? Выпхнем на улицу и посмотрим, что будет? Пропадет – хорошо, нечисть поест – еще лучше. В любом случае мороки меньше, чем в райцентр ее переть. А?
— Нет, никого бросать мы не будем, — Гена снова посмотрел в окно. Сгущающаяся пелена тумана вытекала из лесу, казалось, лениво и не спеша, но эта размеренность была обманчива. Достаточно было лишь присмотреться и становилось ясно, что времени до то того, как туман поглотит всю Каменку было совсем немного. — Как думаете, на сколько это все может растянуться? — он показал на дымку.
— А мне по чем знать? Каждый раз по-разному. Тут не угадаешь. Но одно могу точно сказать, с твоего приезда это дело зачастило. Раньше пару дней в месяц пустые дни были, а теперь вот, по три раза на неделю.
— Ладно, с этим мы, возможно, тоже разберемся. Но потом… Сейчас предлагаю сопроводить Зинаиду Петровну ко мне домой, переждать непогоду там.
— А что, если это надолго? Будем всю ночь куковать?
Молчан явно хотел просто избавиться от старушки и Гена это понимал. В маленьком селе вопросы решаются просто, зачастую опираясь не на законы государства, но на общечеловеческие понятия о справедливости и обыкновенный здравый смысл. Но в Каменке о здравом смысле речи идти не может, а значит закон – это тот фундамент, без которого можно быстро потерять жизненные ориентиры, заблудиться в тумане.
— Понадобится – будем куковать, — твердо ответил Володаров. — Не знаю, как вы, а я верю в то, что даже у такого человека как Зинаида Петровна должно быть право на честное разбирательство.
— О как заговорил! — Молчан удивленно приподнял брови.
— Тем более, — сбавил тон Володаров, — я еще не выяснил, за что она меня отравила.
— А вот это я уже понимаю. Ладно, посторожим твою бабку дикую. Тем более, я все равно сегодня дома ночевать не собирался.
***
— Зинаида Петровна, вставайте, нам пора, — с порога выпалил Гена.
— Что? — насупилась старушка. — Куда?
— Пустой день опять, — объяснил зашедший в кабинет вторым Молчан. — Мы тебя сейчас к Геннадию Палычу отведем, там пока посидишь. Что, Палыч, сумку ее брать?
— Опять пустой день? — она встала, проковыляла мимо стола и выглянула в окно.
— Нет, сумку, наверное, лучше оставить здесь, — ответил Володаров, снимая со спинки стула форменную куртку. — Давайте, Зинаида Петровна, не задерживайтесь. Идти нужно быстро.
— Я никуда не пойду, — резко ответила старуха.
— Это не вам решать, — Гена потянул ее за рукав пальто, но увидев взгляд ведьмы, чуть не отпустил. В нем больше нельзя было найти ту самоуверенную, убежденную в собственной безнаказанности вредную старуху. Теперь по ту сторону зрачков прятался загнанный в угол зверь. Перепуганный, не знающий выхода зверь, нюхом чующий собственную кончину. Гена не мог сказать, по какой причине произошли столь разительные перемены. Возможно, старуха знала что-то, чего не знал он, а может, просто, наконец, прочувствовала всю серьезность происходящего? Так или иначе, выяснять у него не было ни желания, ни времени. — Пожалуйста, не упирайтесь. Вы делаете только хуже себе. Или вы хотите, чтобы мы ушли без вас?
— Ты не понимаешь, приблуда, — продолжала сопротивляться старуха. — Нельзя ходить в тумане. Нельзя!
— Он в курсе, — Молчан подхватил Зинаиду Петровну под другую руку и вместе с Володаровым потащил ее к выходу. — Между прочим, Зинка, Палыч у нас опытный туманоходец. Да! Ты не знала? Он в четверг цельный день в нем проходил и хоть бы что. Только ботинок потерял.
— Вы дураки! — старуха сорвалась на крик.
— Успокойтесь, — Гена слегка ослабил хватку, но только чтобы сделать вид, будто дает Зинаиде Петровне выбор. — Никто не заставляет вас идти в туман. Даже больше! Именно для того, чтобы в него не попасть мы просим вас сотрудничать и поторопиться. Давайте не усугублять положение, хорошо?
— Зинка! — рявкнул Молчан. — Богом клянусь, не перестанешь выкаблучиваться, я тебе в харю из берданки дупля дам! Пошли, кому говорят!
Были ли это успокаивающие слова Володарова, или же угроза Молчана, тем не менее старуха повиновалась. Ее попытки сопротивления сошли на нет, а лицо приобрело странное выражение, некую смесь отчаяния, злости и страха. Такое бывает у людей, идущих на эшафот.
Володарова такая перемена насторожила еще больше, чем прежняя, но он отложил новые вопросы на потом. Продолжая, придерживать старуху за локоть, они вместе с Молчаном вывели ее из медпункта, и пока сельский голова запирал двери, Гена успел как следует оценить обстановку. Дела оказались хуже, чем он предполагал. Бывший всего пять минут назад невнятными разводами на стекле, туман сгущался в темпе, явно опережавшем все возможные ожидания. Плотной молочно-серой стеной он из лесу напирал на Каменку уже поглотив часть кладбища.
— Валера, давайте скорей, — бросил Володаров сельскому голове, возившемуся с дверью.
— Да тихо ты, — проворчал Молчан боровшийся с заевшим замком и сползающим с плеча ружьем. — Я щас не закрою, так до утра все что к полу не прибито сопрут на хрен.
— А если не поторопитесь, нам придется остаться здесь.
— Не успеем, — старуха с напряженным прищуром смотрела в надвигающуюся пелену.
— Помолчите, — призрачная возможность столкнуться с чем-то неизведанным в тумане Гену пугала мало. Его больше волновала всеобщая нервозность по этому поводу. Паникующие люди зачастую являются источником большей части проблем.
Молчан, чуть не сломав ключ, все же справился с дверью. Хоть Зинаида Петровна больше не сопротивлялась, он все равно для надежности подхватил ее под вторую руку, и они вместе начали неравную гонку с туманом.
«Идут участковый, ведьма и ветеринар по селу - хорошее начало для анекдота, — подумал Володаров и уголок его рта искривился в ухмылке. — Это было бы смешно, если бы не было так странно. Вот тебе, Гена, и санаторий. Ну как, отдохнул?»
И без того полумертвая Каменка в преддверии пустого дня превратилась в настоящее мертвое село. На заросших травой, неухоженных улочках не было ни души. Люди попрятались в домах, бродячие собаки и коты забились в норы, даже птицы, всего час назад радостно певшие весне свои песни, затихли, давая Володарову возможность прочувствовать всю глубину момента, понять, откуда в местных столько первобытного трепета перед туманом.
Из месяца в месяц, из года в год неосязаемый он приходил и уходил, оставляя за собой смерть и страх. Угрюмое безмолвное божество, в чьем теле терялись и гибли люди. Лишь одним своим присутствием оно заставляло целое село замереть, съежиться, превратиться в безжизненный пустырь. Пустырь, по которому шли ведьма участковый и ветеринар.
Гена старался не оборачиваться. Соблазн был велик, но желание сохранить спокойствие духа – еще больше. Его спутники, по-видимому, тоже не горели желанием узнать, как близко подобрался туман. Они молча шагали вперед по сельской ухабистой дороге лишь изредка обмениваясь тяжелыми взглядами. А потому, когда у развалин церкви, их со спины окатила волна пронизывающей до костей прохлады, и мир в мгновение ока потерял четкость, Молчан недовольно проворчал: — Не успели…
Оказавшись окутанной плотным одеялом тумана, Зинаида Петровна резко остановилась. Настолько, что не ожидавший подобного Володаров, продолжая идти потянул за рукав старого пальто и шов на плече разошелся, предательски хрустнув.
— Что случилось? — непонимающе спросил Гена.
— Тихо! — шепнула в ответ старуха, совершенно не обратив внимания на порванный рукав.
Володаров и Молчан замерли, вслушиваясь в оглушительную тишину.
— А что мы слушаем? — после секундной паузы поинтересовался сельский голова.
— Не знаю, — ответил Володаров, — но лучше нам продолжить идти. Отсюда дорога прямая и если держаться заборов, я думаю, можно будет…
— Да тихо ты! — не дала ему договорить Зинаида Петровна, чуть ли не грозя кулаком. Хотя в ее положении подобные жесты делать совершенно не стоило.
Гена послушался. Сам не зная почему, он остановился на полуслове и снова вслушался в обволакивавший плотной ватой уши туман. Он не имел ни малейшего понятия чего ему стоит ожидать. Должен ли быть звук, которого так боится (а в том, что Зинаида Петровна напугана до чертиков сомнений быть не могло) старуха, громким или тихим, резким или мягким, коротким или протяжным? И как всегда бывает в подобных ситуациях, все вопросы отпали мигом, когда ожидаемое случилось – из клубящейся дымки тумана, обступившей троицу со всех сторон, донеслось рычание. Оно было низким и клокочущим, гортанным. Такое обычно можно услышать от большущего ротвейлера или ньюфаундленда, у которого пытаются отобрать любимую плюшевую игрушку.
— Это что, собака? — задал риторический вопрос Володаров.
— Похоже на то, — ответил Молчан. — Бродячая, наверное.
— Это не собака, — Зинаида Петровна подобрала подол пальто и с завидной скоростью принялась ковылять к руинам церкви.
— Стойте, нам в другую сторону! — Володаров попытался удержать ее, но шов на плече окончательно сдался и рукав оторвался.
Рычание повторилось. Особенность тумана поглощать и искажать звуки, искривлять перспективу и путать восприятие, не давала возможности определить в каком направлении находился источник этого рыка, на каком расстоянии. Складывалось ощущение, что невесть откуда взявшаяся посреди Каменки огромная псина сидела прямо там, за гранью видимости и пыталась спугнуть наглых нарушителей, осмелившихся зайти на ее территорию.
Молчан медленно стащил с плеча ружье и проверил наличие в стволах патронов.
— Думаете, Зинаида Петровна права? Это не собака? — Володаров положил руку на кобуру, но пистолет доставать не спешил.
— Думаю, что не очень хочется проверять, — ответил Молчан. — Догонять будем или ну ее? А то как-то тут совсем не интересно стало. Домой хочется.
Гена понимал, что имеет в виду сельский голова и в свете последних событий вполне разделял его стремления, но все же слишком больших усилий ему стоила поимка ведьмы. Слишком.
— Давайте лучше догоним, — Володаров попытался определить направление, в котором только что скрылась ведьма, но стремительно сужавшийся радиус видимости оставил его практически без ориентиров.
— Ладно. Но, Палыч, если это волк, сам будешь его стрелять. Я уже ни хрена не вижу.
— А что, у вас волки в село заходят?
— Обычно нет, а так бог его знает. Я в туман дома сижу. Как все нормальные люди.
Вдруг Гене вспомнились подробности, с которыми Никитин описывал голову своей жены, висевшей на кладбищенском кресте, от чего его ладошки тут же вспотели, а по спине прокатилась волна мурашек.
Рычание раздалось снова, отовсюду и одновременно из ниоткуда. Оно остановило проносившиеся в голове Володарова мысли, оставив только одну: это точно не собака. Такой вывод был основан вовсе не на страхе, хоть и сыгравшем немалую роль. Просто на этот раз низкий гортанный рык обрел очертания, превратившись из потенциальной угрозы в реальную. Клокоча нечто массивное размытой тенью мелькнуло в тумане. Гулкие шаги заставляли землю под ногами вздрагивать в такт вздрагивавшему сердцу.
Съежившись от неприятных звуков, Молчан прижал к щеке приклад ружья и развернулся на месте, попытавшись прицелиться в неясную мишень. Володаров отбросил в сторону оторванный рукав пальто, выхватил из кобуры пистолет и встал наизготовку.
— Медведь? — он прошептал вопрос так, чтобы его мог услышать только сельский голова.
— Цыц! — поморщился Молчан не сводя взгляда с колыхавшегося силуэта впереди. Но не смотря на крепко прижатый к плечу приклад, на палец, нетерпеливо поглаживавший спусковой крючок, и на общую готовность к выстрелу, Валера все равно не попал.
Изменив свою форму в последний раз, пятно резко увеличилось в размерах и взмыв в воздух вылетело из тумана прямо на Молчана. Двустволка разразилась громом, мелькнула вспышка и…
В самом центре Каменки, на перекрестке у сгоревшей церкви время будто остановилось. Всего на пару мгновений, но Володаров отчетливо ощутил это. Он словно попал на фотографию, которой неизвестный фотограф запечатлел удивительный кадр. Задрав ружье к небесам, Молчан прикрывался им от противоестественной смеси волка и человека. Существо, густо покрытое пепельно-серой шерстью, разинув пасть, полную желтых клыков, не меньше указательного пальца каждый, пикировало вниз, расставив когтистые лапы в жажде смертельных объятий.
Пролетев несколько метров, оборотень рухнул прямо на Молчана, похоронив его под собой, словно лавина. Громыхнул второй ствол ружья и брюхо зверя озарилось короткой вспышкой. Оборотень тут же вскочил на четвереньки, задрал голову и издал оглушительный вой, который могла бы услышать вся Каменка, если бы его тут же не поглотила вата тумана. Этот вой вывел Володарова из оцепенения и он, последовав примеру Молчана, выстрелил. Пуля попала зверю прямо в шею. Гена мог поклясться, что это было именно так. Он отчетливо видел, как дрогнула кожа, а вместе с ней и шерсть там, куда прилетел кусочек свинца, но никакой крови не было. Более того, чудовище, казалось, вообще не заметило своего ранения. Во всяком случае двустволка произвела на него гораздо большее впечатление, нежели табельный пистолет.
Тогда Гена решил брать не качеством, а количеством. Стараясь целиться как можно тщательнее, чтобы ненароком не попасть в Молчана, он нажал на спусковой крючок еще четыре раза. Одна за другой пули покидали ствол, преодолевали те три метра, которые отделяли мишень от стрелка и горячей юлой вонзались в шерсть, скрываясь в ней. Четыре выстрела – четыре попадания – ноль эффекта. Оборотень не обратил никакого внимания на ранения в плечо, грудь и живот. Гортанно зарычав, он попытался укусить Молчана. Сельский голова не растерялся и выставив перед собой ружье, заклинил им почти достигшие цели челюсти. Клыки впились в металл стволов, оставив на нем глубокие борозды. Из разинутого рта твари на раскрасневшееся от напряжения лицо Молчана капала вязкая, пахнущая гнилью слюна, заставляя сельского голову жмуриться и отплевываться.
Тем временем, отчаявшийся хоть как-то навредить чудовищу, Володаров предпринял шаг, казавшийся ему единственно верным. Сделав два быстрых шага вперед, он приблизился к оборотню на расстояние вытянутой руки, затем нацелил пистолет ему прямо в глаз и снова нажал на спусковой крючок. План сработал. Глаз мутными брызгами разлетелся в стороны. Зверь отпустил ружье, взвыл военной сиреной, широким взмахом могучей лапы полоснул грудь Молчану, и пнул Володарова в живот. От такого удара Гена потерял способность дышать, а вместе с ней чуть не лишился сознания. Упав на землю, он свернулся калачиком и принялся судорожно глотать ртом воздух, пытаясь прийти в чувства. Когда же спазм прошел, он перевернулся на спину, ожидая увидеть над собой бездонную пасть, но зверя нигде не было. Только обступившее со всех сторон кольцо тумана, лежавший рядом Молчан и растекавшаяся из-под него лужа крови.
— Вы как? — Володаров не без труда вскочил на ноги и подбежал к Молчану. Тот лежал без сознания. Его лицо было бледным, а ошметки байковой рубашки в клеточку пропитались кровью. — Понятно…
Гена думал быстро. Его живот болел, кровь водопадом шумела в ушах, но мысли были кристально чистыми, и это хорошо, ведь неизвестно, как чудовище восприняло потерю глаза. Испугалось своей уязвимости и дало деру, или отступило, чтобы напасть снова, но уже в полную силу?
— Так, ладно, Валера, вы, главное не волнуйтесь, — Володаров подобрал с земли ружье сельского головы и перекинул лямку наискось, чтобы оно не сползало и не потерялось. Затем, сориентировавшись на местности (если это можно было так назвать), определился с направлением, в котором находились развалины церкви. По крайней мере, он думал, что определился. Туман клубился вокруг, не давая толком разглядеть ничего дальше пары шагов.
— Утром вы спасли мне жизнь, — он подхватил Молчана под плечи и поволок, — теперь моя очередь.
Володаров знал, что до развалин Каменской церкви было метров тридцать, не больше, но ему они казались километрами. Сказывалось нервное напряжение, да и физическое тоже. Пухлый живот Молчана, добавлявший в обычное время его образу добродушности, в данной ситуации совсем не помогал, а скорее наоборот. Гена кряхтел, волоча сельского голову по земле и с ужасом наблюдая, как из трех глубоких рваных ран на его груди сочилась кровь.
Когда неподалеку в тумане снова раздалось едва различимое рычание сердце Гены рухнуло куда-то вниз живота. Сжав крепче подмышки Молчана и ускорив шаг, он явственно представил себе, как со скоростью реактивного истребителя из мглы на него вылетает оборотень. Его густая серая шерсть колышется на ветру, а пасть с сотней острых как бритвы клыков разинута, будто ворота в ад. Чудище падает прямо на него и…
Споткнувшись о заросшие травой ступеньки, Гена потерял равновесие и упал на задницу, больно ударившись копчиком. Молчан, распластавшись на коленях Володарова тихо застонал. Хороший знак. Значит еще живой.
Обернувшись, Гена увидел, что ступеньки, о которые он споткнулся, вели прямо ко входу в церковь. Черные от сажи и времени, большие воротоподобные двери крепко висели на петлях, охраняя святое место даже после того, как стихли последние молитвы в его стенах.
Пыхтя и чертыхаясь, Гена подтащил Молчана к дверям и пнул их пяткой. Двери скрипнули, качнулись, но не открылись. Что-то удерживало их изнутри. Тогда Гена пнул еще раз, но теперь приложил всю силу, что у него оставалась. Раздался треск, гнилая доска, подпиравшая двери с обратной стороны, переломилась пополам и они распахнулись.
Зарешеченные и заложенные кирпичом окна, в дальнем конце здания вместо обрушившейся колокольни в потолке зияет дыра, пол под которой изъели многолетние дожди и снега, стены в саже, трещинах и светлых проплешинах отвалившейся штукатурки. Руины Каменской церкви хорошего укрытия не обещали, но в качестве временной меры могли сгодиться.
Гена заволок Молчана внутрь, затем закрыл воротоподобные двери и заклинил их двумя половинками разломанной доски. Он не сомневался, что если едва не умерший несколько часов назад участковый смог выбить их пяткой, то оборотню достаточно будет только чихнуть, чтобы попасть внутрь. «А не то я как дуну, и весь твой дом разлетится!» Но ситуация как всегда диктовала свои условия. Гене только оставалось исходить из того, что имеется и соображать быстро, потому как раны на груди Молчана уж точно ждать не собирались.
В школе на уроках ОБЖ детей учат, что для остановки кровотечения главное правильно наложить жгут. Если кровь ярко-алая, то перевязывать нужно выше раны, если же темная – ниже. Но никто почему-то не дает инструктаж про то, как поступать при ранениях грудной клетки. Куда в таком случае накладывать жгут? Может быть сразу на шею? И имеет ли роль то, что эту рану нанес огромный человекоподобный волк?
Гена смотрел на три полосы, оставленные чудовищем на груди Молчана и не знал, с чего начать. Все полезные мысли выветрились из головы, оставив в ней одни неуместные вопросы. Какой формы останутся шрамы от таких больших ран? А что, если начнется заражение, ведь оборотень ходил этими когтями по земле? Или он ходит, как человек на двух ногах?
— Ты чего? — придя в себя прохрипел Молчан.
Володаров вздрогнул. К своему стыду он не ожидал, что сознание вернется к сельскому голове. По крайней мере не так скоро.
— Валера, вы как?
— А что, не видно? Погода хорошая. Вот, решил прилечь позагорать, — он коротко рассмеялся и тут же поморщился от боли. — Сильно он меня?
Володаров пожал плечами.
— Не слабо, это точно.
— На что похоже? А то я не вижу.
— Я не знаю. На здоровенную рану от оборотня? Я не разбираюсь. Вы же здесь врач? Но кровь не останавливается. Что делать?
— Не мороси… — Молчан замолчал, его взгляд на секунду стал пустым, но быстро вернулся в норму, и он продолжил: — Как она выглядит?
— Как три глубоких пореза. Очень глубоких.
— Больше ничего? Он меня не кусал? По земле не тягал?
— Нет, нет, только это.
— Уже хорошо. Нужно заткнуть порезы и надавить, чтобы остановить кровь. Палыч, ты меня слушаешь?
— А? — Гена отвлекся от вида вытекающей из Молчана жизни и отвернулся. — Да, найти, заткнуть и надавить. А чем заткнуть?
— Жопой своей заткни… Ну что ты дурака включаешь? Кто здесь умирает, я или ты?
— Тихо, я все понял. Сейчас.
Володаров скинул с себя ветровку, скомкал ее и прижал к груди Молчана.
— Не так сильно, — прокряхтел тот. — Задавишь.
— Просто течет много, я растерялся.
— Это понятно… — он замолчал, глядя в потолок и о чем-то думая.
Гена слегка ослабил давление. Он попеременно смотрел то на свои руки, оцепеневшими от напряжения клешнями утопавшие в складках серой ветровки, то на не менее серое лицо сельского головы. Вдруг Молчан закрыл глаза и позвал его: — Палыч?
— Я здесь, Валера, — поспешил успокоить его Гена. — Только не засыпайте. Все будет хорошо.
— Можно тебя попросить?
— Да, конечно.
— Когда помру…
— Не говорите так. Сегодня никто не умрет.
— … когда я помру, передай в райцентр, что я погиб геройски. Так и скажи: отдал жизнь, защищая работника правоохранительных органов от агрессивной фауны. Пусть мне медалей выпишут, шоб как у Брежнева и на похоронах ими меня обсыплют из КАМАЗа, — Молчан не выдержал и с присущим ему присвистом рассмеялся.
— Тьфу ты! — Гена недовольно поморщился.
— Только вот в рану мне плевать не надо. Антисанитарно это… ой! — он зажмурился, пережидая приступ боли. — Ты хренотень-то эту победил?
— Какую? Оборотня? Нет… не знаю. Я ему глаз выбил, это точно.
— Ясно. Значит скоро он вернется и сожрет нас смешно.
— В каком смысле? — не понял Володаров.
— В таком, что с одним глазом картинка становиться плоской и ему будет сложно понимать расстояния до вещей. Представляешь, злой до черта оборотень скачет за тобой по церкви и носом в углы тыкается. Будет смешно.
— А, все шутки шутите. Вам бы помолчать немного, поберечь силы. Вы, когда говорите, у вас грудь шевелится и кровь идет.
— Ты мою грудь не трожь. Не для тебя, Палыч, моя роза цвела, — он хихикнул и облизнул пересохшие бледные губы. Затем, запустив руку в карман штанов, выгреб из него на пол несколько патронов для ружья. — На, вот. На случай если псина все же надумает вернуться.
Гена кивнул, но промолчал. Ему сейчас не хотелось думать об оборотнях. Даже о тыкающихся носом в углы.
На какое-то время Молчан замолчал. Сперва он морщился и постанывал, но после закрыл глаза и затих. Володарова это испугало не на шутку. Он нервно пощупал шею сельского головы в попытке найти пульс.
— У тебя пальцы холодные, — не открывая глаза произнес Молчан. Его голос был спокойным и ровным, как у только что проснувшегося человека.
— Извините, просто вы так замолчали, что я подумал…
— Рано мне еще, Палыч. Рано. Что там с кровью?
Володаров аккуратно приподнял превратившуюся в несуразный мокрый комок куртку и посмотрел. Рана все еще вызывала в нем нехороший трепет, но кровотечение остановилось. Он не знал, хорошо это или плохо. С одной стороны, это могло означать, что у Молчана есть все шансы выбраться из передряги живым, но с другой – что ему просто на просто больше нечем кровоточить.
— Вроде остановилась.
— Тогда посади меня.
— Что? Нет, вам лучше лежать.
— Я говорю, посади меня, — надавил голосом Молчан. — Курить охота.
— А я отвечаю – нет! — надавил голосом в ответ Володаров.
— Хватит орать, — донеслось едва слышно из дальнего угла здания.
Гена не задумываясь развернулся на месте и наставил пистолет на Зинаиду Петровну, удобно примостившуюся между двумя большими обломками рухнувшей колокольни и все это время молча наблюдавшей за происходящим.
— Ага, давай еще пальни, приблуда. Чтоб уж наверняка, — старуха недовольно фыркнула.
— А, это вы, — убедившись, что источником звука был не оборотень, Володаров вернул пистолет в кобуру.
— Не давай дураку этому здесь папиросами дымить. Пускай, вон, на улицу ползет и там самоубивается.
— Тебя, Зинка, вообще никто не спрашивает, — бросил Молчан, запустил два пальца в нагрудный карман и выудил оттуда самокрутку.
В этот момент что-то зашевелилось в темном закутке мозга Володарова, какое-то сомнение, вопрос, еще не до конца сформировавшийся, но уже требовавший ответа.
— Вот как был ты всегда, Валера, гадом, так им до гроба и останешься, — продолжала старуха. — Все-таки не зря я душу твою поганую прокляла. Не зря…
— Душу? — Молчан говорил только правой половиной рта. В левой у него была зажата самокрутка. — Что ж ты сразу не сказала? Душу она прокляла… Тоже мне, беда. Напугала ежа голой жопой. Знал бы, что все так, сидел бы сейчас себе спокойно дома. И Палыч тоже. И ты.
— Папироса… — задумчиво протянул Володаров, нащупывая тот самый вопрос.
— Что ты там боромочешь? — сельский голова курить хотел явно больше, чем жить. Стиснув зубы от боли и едва не откусив кусок от торчавшей изо рта самокрутки, он приподнялся на локтях и начал ползти к ближайшей стене.
— Папироса, — снова повторил Володаров, будто в трансе наблюдая за тем, как Молчан, вопреки всякому здравому смыслу плюнул на зиявшие в груди раны ради дурной привычки.
Добравшись, наконец, до стены и заняв полусидячее положение, Молчан приподнял брови и посмотрел на участкового.
— И тебе тоже? Сейчас, — он достал из кармана еще одну самокрутку и протянул ее Володарову. — На, угощайся.
— Папироса, — вместо того, чтобы забрать самокрутку Гена принялся настойчиво тыкать в нее пальцем, будто показывая на что-то. — Папироса!
— Да что ж ты заладил-то? — не выдержал Молчан.
Наконец-то вопрос в голове Володарова принял форму. Скудную, не полную, но этого хватило, чтобы начать спрашивать.
— Разве у вас карман не порван?
— Да? — Молчан проверил и действительно, палец, который он сунул в карман, вышел с другой стороны через большую дырку, оставшуюся после удара оборотня. — Ты смотри, и правда, порвался. Хреново… — он тяжело вздохнул, подкурил и затянулся. — Любимая рубаха была.
— Но как вы?.. — Гена не мог подобрать необходимые слова, от чего часто моргал. — Откуда папиросы в порванном кармане? Разве они не должны были выпасть?
— Пф, — сельский голова вернул на место кусочек ткани так, чтобы тот был снова похож на карман, и натренированным до автоматизма движением извлек из складки очередную самокрутку. Белую, ровную, аккуратно скрученную и без единого пятнышка крови. — Я все думал, когда же наша Агата Кристи заметит?
— Как вы это делаете?
— Каком к верху. Смотри сюда, — он отложил новенькую самокрутку в сторону, затем залез в карман штанов и достал оттуда еще одну. Точно такую же. Положив ее рядом с первой, он нащупал в мокром комке, бывшем милицейской курткой, то, что, по его мнению, было карманом, порылся в нем и вытащил на свет третью. Она, как и предыдущие, была чистой, хорошо скрученной и совсем не мятой.
— Это что, какой-то фокус? — Гена принялся судорожно вспоминать все разы, когда при нем закуривал Молчан.
— Та не, — он махнул рукой, выпустил густой клуб дыма, затем закашлялся и, накрыв рукой рану поморщился. — Скорее несчастный случай.
— В каком смысле?
— Да тут так сразу и не поймешь, в каком, — Молчан задумчиво потеребил самокрутки, разложенные им на полу, а после продолжил. — Лет семь назад дело было. Я тогда был пошустрее чем щас. Золотые годы, — он ухмыльнулся. — Как, говорится, мужчина в самом рассвете сил. Ну, и угораздило меня застрять в лесу нашем на пол дня. В туман попал, прям как сейчас. Не совсем так же, но ты понял. Тогда пустые дни реже были и короче. Их особенно не боялись, но все равно старались дома переждать… Короче, черт дернул за грибами сходить, а в итоге заблудился в трех соснах. Бродил по туману, как дрожжи. Холодно, сыро, сигареты кончились. Не день был, а говно какое-то. И тут вдруг вижу, кто-то впереди на дереве упавшем сидит. Сутулый такой, низенький. Я его позвал, а он не отзывается. Сперва подумал, что показалось просто. Что корягу странную нашел, на человека похожую. Но хрен там плавал. Я как ближе подошел, так точно понял – не коряга. Дед какой-то. Волосы седые, длинные, нос сучком таким… Да что я тебе рассказываю? Ты его сам уже видел. Лесовик наш.
— Это который у меня ботинок спер? — уточнил Володаров.
— Ага, он самый. Ну так вот. Я же тогда еще не знал, кто он. Подхожу к нему, значит, и спрашиваю: «Что, дед, тоже заблудился?»
— А он что?
— Да ничего. Сидит себе, вперед смотрит куда-то, — не докурив самокрутку даже до середины, Молчан затушил ее об пол и щелчком отправил в дальний угол. — А у меня ноги болят, жуть просто. Находился по лесу с самого утра порядочно. Ну, я возьми, да и сядь рядом. Вот… Сидим мы с ним, значит, вдвоем, молчим. Не знаю, о чем он тогда думал, и думал ли вообще, но у меня в голове одни сигареты были. Дурная привычка, что с нее взять. Я его и спрашиваю: «Есть, дед, курить?» Он молчит, будто не видит меня совсем. Ну я возьми с дуру и ляпни: «Эх, душу бы сейчас за курево отдал». И тут лесовик поворачивается ко мне, медленно так, будто на шарнирах, руку распрямляет и пальцем своим сухоньким мне в карман на рубахе тычет. Я по первой растерялся, не понял ничего, отодвинулся подальше, а он все тычет. Ну, тогда до меня доходить потихоньку начало, чего он от меня хочет. Я руку в карман, раз, а там самокрутка лежит. «Во дела, — думаю, — откуда ж ей там взяться?» Точно же помню, как все карманы обшарил. Да и самокруток с роду не делал, обычные всегда курил, магазинные. Но тогда я сильно заморачиваться не стал. Всякое бывает, а в тумане особенно. Закурил, сижу, грущу, в туман гляжу. Жду пока закончится. Вот так и проглядел, как лесовик ушел. Казалось бы, вот он, справа сидит, мочит, а потом бац, как и не было его совсем. Только я один на поваленном дереве посреди леса дымлю. Мне еще, помниться, тогда подумалось, что может и действительно, не было никакого лесовика? Может туман со мной злую шутку сыграл? Да так я задумался, что чуть с дуру всю самокрутку не скурил. Затушил ее, чтоб на потом оставить. Как ни как хрен его знает сколько сидеть пришлось бы. И вот тут-то все до меня, дурака, дошло, когда я ее в карман себе сунуть начал, а там еще одна лежит.
— Папироса?
— Она самая. Туман в тот день еще около часа продержался, а потом я домой пошел. Благо, не далеко забрел, узнал места. Но с тех самых пор я руку в карман как не засуну, так в нем всегда есть одна папироска.
— В любой? — удивился Володаров.
— Как видишь, — он приподнял скомканную куртку участкового.
— Интересно, — Гена почесал затылок.
— Ага. Хоть в цирке выступай. Вот только что-то мне подсказывает, что я продешевил маленько. Душу променял на какую-то херню.
— Твою бы за дороже и не взяли, — съехидничала Зинаида Петровна.
— Ты там мне поговори еще! — как мог рявкнул в ответ Молчан.
Эта короткая перепалка заставила Гену отвлечься от удивительной истории сельского головы и вспомнить про свою арестантку. Поинтересовавшись у Молчана о его самочувствии и убедившись, что он в относительном порядке, как для человека, пережившего атаку оборотня, Володаров оставил его и подошел к ведьме. Она все так же сидела между двух массивных кусков колокольни, сопровождая недобрым прищуром каждое действие участкового.
— Все еще не хотите отвечать на мои вопросы? — попробовал угадать Гена.
— А накой оно мне? — фыркнула ведьма.
Такое заявление осадило Володарова, потому как было абсолютно логичным. Зинаиде Петровне не было никакого смысла свидетельствовать против самой себя. Она прекрасно знала, что ни один здравомыслящий человек из райцентра не поверит в бредни сельского участкового про ведьмины проклятья, отравления и прочую ерунду. А потому могла молчать и ехидно поглядывать на глупого милиционера, разбивающего лоб о стенку.
Но Гена тоже не собирался сдаваться. После того, как Каменка подбросила ему очередной сюрприз в виде полу волка – полу человека, он слегка отодвинул в сторону букву закона в пользу обычной человеческой справедливости.
— Как это накой? — он сделал вид, что искренне удивлен вопросом. — Вы что, больше не хотите жить?
Зинаида Петровна насторожилась и поежилась на месте, пытаясь скрыть это.
— Ты меня пугать удумал, приблуда?
— Нет, что вы. Пугать не в моих принципах. Я просто ставлю вас перед фактом и этот факт очень прост. Вы либо отвечаете на все мои вопросы, либо я вышвырну вас на улицу на растерзание этому чудищу. Как вы смотрите на такое?
Старушка явно была не в восторге.
— Думаете, я не заметил, как вы у меня в кабинете занервничали, когда услышали про туман? Я заметил, — он сделал большой шаг в сторону Зинаиды Петровны. — А еще я заметил, как вы первой поняли, что произойдет в тумане, как вы поджали хвост и убежали, оставив меня с Валерой умирать.
Гена сделал еще один шаг и оказался на расстоянии вытянутой руки от ведьмы. Под давлением голоса и роста участкового Зинаида Петровна неосознанно отклонилась назад, упершись спиной в торчавший из-под штукатурки угол кирпича.
— Я видел, как вы прислушивались и оглядывались. Вы знали, что сегодня в тумане будет нечто большее, чем сырость, ведь так? Да, конечно вы знали. Вы настолько знали, что оставили свой рукав мне, лишь бы сбежать побыстрее, спрятаться от зверя, который… — вдруг в голову Гене пришла мысль, подозрительно походившая на озарение. — …который искал вас.
Старуха поджала губы и отвела взгляд.
— Точно! Он пришел за вами, ведь так? Волк охотился именно за вами, но по несчастливой случайности мы с Валерой попались ему на пути первыми. Скажите, что это не так. Скажите!
— Не ори, приблуда, — прошипела Зинаида Петровна. — Лихо приведешь.
— Все равно не хотите сотрудничать? Ну хорошо, — Володаров пожал плечами, затем схватил старуху за локоть и потянул на себя, — тогда пойдете погулять.
В глазах Зинаиды Петровны снова засветился огонек дикого животного страха. Страха перед неминуемой смертью в когтистых лапах оборотня.
— Тихо, тихо, сдаюсь. Скажу, чего спросишь. Все скажу. Только отпусти.
— Так-то лучше, — Гена отпустил старуху. — Тогда начнем, пожалуй, с простого, а после перейдем к насущным проблемам. Чем вы меня отравили, и за что?
— Да не травила я тебя. Сколько раз нужно повторить?
— Ну вот, опять двадцать пять, — Гена раздосадовано выдохнул. — Мне казалось мы договорились. Ладно, значит прогулка.
— Я говорю правду, — настояла ведьма. — Не отрава то была, не отрава. Зелье отворотное я тебе дала и нашептала, чтоб из Каменки уехал.
— Да? Если так, тогда ведьма из вас совсем никудышная. Я чуть не умер знаете ли.
— В том моей вины нет, приблуда. Кто ж знал, что тебя так от обычного отворота раскорячит? Я просто хотела спровадить тебя от греха подальше. А не то ты носом своим любопытным бед нам тут натворил бы. Да ты уже натворил… Если бы тебя в Генкин дом не подселили, то все было бы в порядке. И он цел, и Валера сам по себе, и Сирой спокоен. А теперь гляди, вон, чего получилось?
— Погодите-ка, а при чем здесь Сирой?
— Ну так, а кто по-твоему на улице сейчас рыщет? Бабка моя?
— Об этом я пока еще не думал, — признался Гена. — То есть, вы говорите, что Сирой – оборотень?
— Ага, — без особого энтузиазма ответила Зинаида Петровна.
— И чего я не в курсе? — прокряхтел, подслушивавший разговор Молчан.
— Того, что он меня попросил никому не говорить.
— Так, спокойно, — запутанность и неполнота общей картины уже начинали раздражать Гену. — Зинаида Петровна, давайте по порядку и с самого начала.
Старуха недовольно закатила глаза, но вспомнив про угрозу скармливания оборотню все же сделала над собой усилие – начала рассказывать.
— Насколько я помню в восемьдесят восьмом дело было… — она выглянула из-за Володарова и чуть громче обычного спросила: — Валер, когда у Серого авария была? В восемьдесят восьмом?
— Прокляла меня, а теперь еще вспоминай ей тут, — пробурчал в ответ Молчан. — Да, в восемьдесят восьмом.
— Ну вот, значит тогда он и обернулся. Мишка его в лес потянул старые рельсы скручивать. Всегда был шебутной и резкий. Лешка вроде как старший, а все равно за ним никогда не поспевал.
— Мне Люба из магазина рассказала, что на них в лесу волки напали, — сказал Володаров, присаживаясь на лежавший рядом кусок стены.
— Так и было. Мишка сгеройствовал, за что и поплатился. Задрали парня. Жалко, совсем молодой был. А вот Лешка удрать успел. Вот только он никому не сказал, что его тоже подрали. Не сильно, кончено, но все равно. Испугался, что в больницу положут, от бешенства уколы делать будут. Ко мне пришел за советом. А что я ему скажу? От бешенства у меня ничего нет. Я ему тогда припарку сделала и сказала, чтоб если что все равно в больницу ехал. А потом на поминках он с родителями в аварию попал. И помер.
— Как это? — удивился Володаров.
— Чего не знаю, того не знаю. Сам сказал, что помер. Врачи вроде как пытались спасти, но не смогли, и когда уже хотели время смерти объявлять он в себя пришел. Назвали медицинским чудом. В селе он никому об этом не рассказывал, кроме меня. Опять испугался, что пор него слухи всякие нехорошие пойти могут. Мол, сначала брата со свету сжил, а потом и мамку с папкой.
— А вам, значит, рассказал?
— Рассказал. Но потом. Когда в первый раз шерстью оброс.
За воротоподобными дверями послышались гулкие шаги, и старуха замолчала. Молчан инстинктивно вжался в стену, о которую опирался, чтобы не сползти на пол, а Володаров медленно стащил с себя ружье, чтобы зарядить.
Рассеянный туманом свет убывавшего вечернего солнца проникал в небольшую щель под дверями и когда оборотень подошел ближе, выслеживая свою жертву, в этой щели показались две темных полоски, тени отбрасываемые тонкими, но могучими лапами.
Троица в сгоревшей церкви замерла в ожидании. Оборотень подошел еще ближе, послышались два глубоких шумных вдоха, скрежет когтей по саже, а затем двери угрожающе качнулись. Воспользовавшись громким скрипом, который издали петли, Володаров переломил ружье и дрожащими пальцами вставил патроны в стволы. Но обломки доски, заклинившие двери, выдержали нагрузку, остановили непрошенного гостя. Оборотень недовольно фыркнул и отступил. Две тени в тонкой щели исчезли, а затихающие гулкие шаги дали понять, что он отправился на поиски в другое место.
— Фух, — Молчан вытер ладошкой пот со лба, поднял с пола папиросу и закурил. — Страшно-то как… Чуть не обосрался.
— Так, Валера, — Володаров подошел к сельскому голове, всучил ему в руки винтовку и выдернул изо рта самокрутку, — бросайте эту привычку, сейчас она может навредить не только вашему здоровью. Лучше, если вам не сильно плохо, охраняйте вход.
— А я говорила, — прошептала старуха.
— А с вами мы еще не закончили. — Гена вернулся к Зинаиде Петровне, сел рядом и на всякий случай проверил наличие патронов в обойме табельного пистолета. — Так на чем это мы? Ах да, Сирой оброс шерстью.
— Угу, — старуха продолжала шептать. — Он сказал, что помнил все, будто из чужих глаз смотрел. Будто снился ему ночью сон про то, как брата его, Мишку, волки в лесу снова и снова живьем едят. А потом он проснулся не у себя в кровати, а на том самом месте, в лесу нашем, и рядом три туши волчьих лежат. У всех глотки перегрызены, а сам он голый, весь шерстью покрылся с ног до головы и кровь на руках. Вернее, на лапах.
— Как давно это было?
— Первый раз его? — она пожала плечами. — Да где-то месяц после аварии. Не дальше.
— И вы, естественно, держали это в секрете.
— А чего нет? Пока он никому зла не делал то пускай себе там обертается в кого хочет.
— Вы сказали «не делал»? Значит, все-таки не сдержался?
— Да, — на лице старухи мелькнуло выражение, которого Володаров увидеть не ожидал. По крайней мере от этого человека – сожаление, — не сдержался. Он ко мне частенько заходил за советом житейским. Осиротев ему спросить было некого больше, а я как-то под руку попалась, вот и получилось.
— И часто заходил?
— Поначалу частенько. Он паренек сам по себе хороший. Если бы не Мишкины затеи постоянные, далеко пошел бы. Но вот после того как всех потерял совсем сдался. И чем хуже ему было, тем сильнее из него это волчье лезло. Вот тогда-то он выпивать и начал. Говорил, что помогает. Особенно в туман. Видать, в пустые дни в Каменке все плохое наружу норовит выползти.
— Ну хорошо, если Сирой оборотень, что еще предстоит проверить, тогда зачем ему на вас охотиться?
— А затем, что он дурак.
— Ой, да у тебя все вокруг дураки, — снова вмешался в разговор Молчан, — одна ты только умная и красивая. Сидит вся грязная в пальто порванном и обзывается…
— Валера, охраняйте, пожалуйста, дверь. Зинаида Петровна, зачем Сирому на вас охотиться?
— Из-за Машки, Никитина жены.
— Вы же не хотите сказать, что он ее?..
— Еще как хочу. Но ты на меня так не смотри, приблуда. Это чистой воды несчастный случай был. У Любы просто в тот раз накладка какая-то с водкой приключилась.
— Яснее не стало.
— Так ты слушай, когда говорю. У Любы накладка с водкой – Лешка просыхает. Лешка просыхает – волк берет свое. Волк берет свое – Лешка уходит в лес, подальше от людей и от греха. А в лесу кто? Правильно, Машка Никитина. И чего ей только дома не сиделось в пустой день-то?
— Она на карьер купаться пошла и домой не успела, — не задумываясь ответил Володаров.
— Так ты в курсе? Чего тогда мне голову морочишь?
— Мне нужна была полная картина и я ее, кажется, собрал, — он замолчал, сопоставляя в голове всю полученную информацию, делая выводы. — Выходит, вы единственный человек, которому Сирой доверил свои секреты, и когда он увидел вас сидящей в моем кабинете, то испугался, что вся правда раскроется. А как нельзя кстати налетевший туман дал ему отличную возможность исправить положение. Ведь все в Каменке знают, что в тумане может случиться все, что угодно.
— Слушай, приблуда, — старуха с удивлением окинула взглядом участкового, — а не так уж все с твоей головой плохо.
— Значит я все понял правильно, — монотонно произнес Володаров все еще погруженный в мысли. — Но есть еще пробелы, которые предстоит заполнить. Что же это все-таки за туман и откуда у вас под домом взялись целые катакомбы.
— Про первое я тебе не скажу, сами мучаемся. А вот второе – это запросто. Колодец то старый. Высох давно. Мой домик прямо поверх него построили. Да и не катакомбы то совсем, а трещина обычная. Карьер когда копали, видать, что-то осело. Хотя я в таком не разбираюсь. Ну что, доволен? На улицу меня переть не будешь?
Оборотень вернулся. Гулкие шаги снова зазвучали у входа, а створки дверей качнулись и затрещали под нажимом лапы. Молчан согнул ногу в колене, опер на нее ружье и нацелил на вход. Зинаида Петровна сжалась пуще прежнего, почти исчезнув в широком пальто, словно улитка в раковине. Володаров же пригнулся, будто низкий профиль хоть как-то мог помочь ему в борьбе с противоестественным чудовищем.
И снова обломки доски, клиньями подпиравшие створки дверей, выдержали испытание. Но на этот раз оборотень не думал отступать. Толкнув двери еще пару раз, он гортанно зарычал и принялся обходить развалины по кругу.
— Папиросы почуял, — прошипела на грани слышимости Зинаида Петровна.
— Тихо, — приложил палец к губам Володаров и прислушался.
Оборотень дошел до первого, забитого досками окна. Леденящий душу скрежет когтей прокатился по старой церкви. Доски прогнулись похрустывая, но не сломались. Казалось, сама церковь противилась такому вторжению. Потеряв колокольню и всех прихожан, она все еще могла за себя постоять. В отличие от тех, кто находился внутри.
Попробовав на прочность одно окно, оборотень направился к другому. Молчан проводил источник звуков стволом ружья до тех пор, пока тот не вышел за довольно ограниченный угол обзора. Тогда он попытался отползти от стены, но не смог. Рана на груди разразилась новым приступом боли. Зажмурившись, сельский голова закусил губу, чтобы не всхлипнуть.
Царапая когтями стену церкви с внешней стороны, оборотень обошел все здание по кругу, поочередно проверяя на прочность доски, прибитые к оконным рамам. Все это время никто внутри не издал ни единого звука. Все молчали и с замершими сердцами ждали, чем кончиться эта проверка, какое из окон даст слабину и впустит зверя внутрь.
Окна выдержали.
Обойдя всю церковь и не найдя пути внутрь, оборотень недовольно зарычал, хлестнул лапой по стене с такой силой, что внутри осыпалась часть штукатурки и, казалось, снова отступил ни с чем. Но это было не так. Иллюзия затишья закончилась быстро. Ровно в тот миг, когда звук царапающих кирпичи когтей не повторился еще раз. И еще раз, и еще… С неумолимой настойчивостью оборотень карабкался вверх по стене церкви. Он лез, цепляясь когтями за выступы и трещины туда, где раньше сверкала куполом колокольня. Туда, где теперь зияла огромная дыра в потолке.
#AleksKrout
#Domedion
#каменка