На этой шпалере много загадок. Читается ли фраза, которой украшен шатер позади дамы, как «À mon seul désir» (13) — «По моему единственному желанию» или просто «Mon seul désir» — «Мое единственное желание», а буква «А», как и «I» на противоположном конце ленты, не имеет к ней отношения? Кладет дама ожерелье в ларец, который держит компаньонка, — или достает его оттуда (14)? И, наконец, если эта сцена не представляет никакое из пяти чувств — что же она означает?
Медиевист Жан-Патрис Будэ предложил следующее толкование: это аллегория сердца. Одним из самых влиятельных французских интеллектуалов XIV–XV века был Жан Жерсон — богослов, канцлер Парижского университета. В своих проповедях и трактатах он рассуждал о необходимости воспитания чувств, которых он различал шесть. Пять — внешние, телесные (зрение, слух, обоняние, вкус и осязание). Шестое — внутреннее, духовное, органом которого теолог считал сердце.
Жерсон называл это последнее чувство «старейшим и главным в этой школе души». Именно оно должно подавать пример остальным пяти чувствам с помощью разума и удерживать их от грехов, потакания страстям и мирским удовольствиям. Учителем в этой «школе чувств» Жерсон называл самого Христа. Жан-Патрис Будэ предположил, что к этой концепции шести чувств и отсылают шпалеры «Дама с единорогом».
Если так, то «единственное желание», или «единственную страсть», из девиза на последнем гобелене следует понимать как приверженность самому возвышенному, шестому чувству и стремление подчинить ему остальные. Тогда логично, что дама снимает драгоценность, а не надевает ее, демонстрируя отказ от чрезмерных мирских удовольствий, этих «иллюзий, порожденных другими пятью чувствами», по выражению Будэ.
С другой стороны, на шпалерах много символики, связанной с темой любви и брака (например, здесь даму окружают кролики (15), символы плодовитости, и собаки (16), символы верности). Есть версия, что буквы по бокам фразы «Mon seul désir» — это инициалы одного из Ле Вистов, Антуана, и Жаклин Рагье (букву «J» могли писать как «I»), на которой он женился в начале XVI века. Не исключено, что гобелены заказали в честь свадьбы или помолвки, и тогда фраза «Мое единственное желание» выглядит как признание в любви.
Впрочем, оба смысла, назидательный и куртуазный, могли вкладываться создателями шпалер в эти образы одновременно. Допущение нескольких равноправных интерпретаций, как отмечала Элизабет Табуре-Делаэ, — это характерная черта искусства того периода.
#искусство
Нет комментариев