Но потом Иван Романович всех удивил: хорошо за восемьдесят женился на молодой женщине. Тут они с Татьяной Ивановной разделились. Он был крепкий старик и любил зайти в ресторан Дома актёра — пропустить рюмочку, а главное — поговорить. Часто он встречал в ресторане свою дочь, прибегавшую вместе с подругой Ольгой Аросевой после спектакля. Иван Романович отчитывал их:
— Ну что вы в ресторан пришли, две бабы, без мужиков? Пить пришли?
— Но ведь и вы тоже сюда ходите, — делала попытку защититься Аросева.
— Я — другое дело... И актёры прежде были другие. Вы кого играете — Валек, Машек, Танек? Чего о них говорить! А мы — Гамлета и Макбета играли! После таких ролей не отправишься домой жрать макароны в одиночестве...
По тексту это очень напоминало сцену из «Леса» Островского, где Несчастливцев объясняет Аркашке разницу между трагиками и комиками.
РОЛЬ, НАПИСАННАЯ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ПЕЛЬТЦЕР
Был конец восьмидесятых. Одна журналистка очень хотела сделать с нею интервью. Татьяна Ивановна отказала. Как та ни упрашивала, она отвечала: «Не могу. Старая стала, сил нет — ни с кем не встречаюсь». Она и вправду болела, лежала в больнице — как раззвонила одна из московских газет — с «психами», которые её обижали. После газетной статьи «Ленком» засуетился, Татьяну Ивановну перевели в больницу поприличнее, в отдельную палату (вначале она лежала вместе с пятнадцатью «сокамерниками»). Её подлечили как сумели, но играть ей становилось всё труднее. Однако на сцену она всё-таки выходила. Театр «Ленком» присылал за ней машину, её привозили на спектакли и отвозили домой.
Последними её ролями были Фёдоровна в пьесе «Три девушки в голубом» Людмилы Петрушевской и «Поминальная молитва» Григория Горина. Оба спектакля поставил обожавший её Марк Захаров. В «Поминальной молитве» Пельтцер играла старую Берту, а Александр АБДУЛОВ — её сына, Менахема, комичного свата, постоянно попадающего впросак. Татьяна Ивановна уже не могла запоминать текст, да и ходила с трудом. Но Захаров и вся труппа хотели, чтобы Пельтцер была занята в спектакле: она была талисманом театра. Роль Берты Горин писал специально для неё. Она играла старую еврейку, которую сын привозит к дальним родственникам, в деревню Анатовку, погостить. А родственников вместе со всем еврейским населением как раз в это время выселяют из Анатовки: власти передвинули так называемую «черту оседлости»... Менахем дрожал над своей мамой, как настоящий еврейский сын. Берта плохо понимала, куда её привезли. Абдулов выводил Пельтцер на сцену так бережно, словно она была хрупкой драгоценностью, фарфоровой чашечкой тонкой китайской работы. В доме главного героя, домашнего философа Тевье-молочника (Евгения ЛЕОНОВА), был патетический момент. Уже были собраны чемоданы и узлы. Женщины плакали, мужчины угрюмо молчали. При виде Менахема и его мамы все столбенели. Оказывается, пару дней назад Менахем отправил Тевье телеграмму: «Приезжаем пожить», а Тевье получил: «Приезжайте пожить» — и обрадовался, что есть куда приткнуться хотя бы на первое время с детьми и внуками. Но теперь — ехать некуда. Что делать?! «Господи, милосердный, — говорил Леонов, вздымая руки к небу, — и ты хочешь, чтобы я молчал?» И все начинали смеяться. Одна старая Берта не понимала, что происходит. «Меня в поезде так трясло, — жаловалась она, вызывая взрыв смеха. — Почему смех, Тевье, почему смех?» «А что нам остаётся ещё в этой жизни, Берта?» — отвечал Тевье, утирая слёзы. И на скрипочку со скрипачом, на весь этот гвалт, смех и плач — опускался занавес.
Нет комментариев