* * * Поезд ехал в сумерках издалека С прямотою отца, с властью первопроходца, И когда мы спросили проводника: Как его домашним с ним в разлуке живётся, И скучает ли сам по своей земле, — Он ответил нам: и на окраинах мира (Хоть в Улан-Удэ, хоть в Йошкар-Оле) Вы — моя семья, бессонные пассажиры. Поезд встал. И мы, вопреки языку, Замолчали и мир заключили в объятья, Руку жали по кругу проводнику Мы, годясь в сыновья ему, в младшие братья. Так от слов простых и правдивых его Разлилось по вагону горячей тоскою И сиротство бездомное, и родство, И за встречей прощание наше людское. -------- Дмитрий Шеваров о поэте Друг Князева поэт Варвара Заборцева очень точно сказала: «Григорий в буквальном смысле пишет то, что проживает сам…» А проживает и переживает он смерть отца, гибель жены, совсем еще молодой женщины… А еще он открыт всем бедам и горестям нашего времени. Он даже не пытается прикрыться от них, погрузившись в историю или искусство, не прячется в норе филологических изысканий, куда не доносятся крики и стоны. Вот почему, закрывая рукопись новой книги поэта «Последнее лето», я держусь за сердце. Так бывает, когда читаешь самые трагические строки Пушкина или Лермонтова. Вы скажите: ряд гениев слишком высок, чтобы с ним сравнивать любого современного поэта, каким бы талантливым он не был. Вы правы, но я говорю не о мастерстве, и не о гениальности, а о той ноте сострадания, которая пронзает всю русскую поэзию насквозь – вплоть до Григория Князева. Он восприемник этой ноты, утраченной было в начале ХХI века, когда молодые поэты старались отрешенно рефлексировать. Стало модно «выстраивать» свой образ успешного поэта. Григорий Князев органически чужд как скрытности, так и сытости. Он весь на ладони. Читатель, захваченный его искренностью, вместе с ним переживает то, что когда-то переживали современники Тютчева и Блока. В завершение своего короткого слова, мне хотелось бы пожелать Грише: дай Бог тебе и среди испытаний и утрат сохранить способность к чистой радости. Чтобы, когда придет час, расписать землю небесными красками – так как тебе об этом мечтается. Когда же, даст Бог, не случится конца На нашем веку — в смысле истинном, высшем, То, как Дионисий, по воле Творца Небесными красками землю распишем! А еще: помнишь финал «Ёжика в тумане»? – там Медвежонок, заждавшийся Ежика, выдыхает: «Кто же без тебя звезды-то считать будет?..» Вот и я говорю: «Кто же без тебя?..» Понимаю, что просить поэта поберечь себя – не в традициях русской словесности. И все-таки прошу. Мы слишком долго тебя, Гриша, ждали. * * * То ли музыкой стальной, а то ли мукой Ты, мой поезд, нараспев меня баюкай. Ты, мой поезд — то глухой, то снова гулкий, До забвенья укачай на полке — в люльке. Слышишь, звенья расшатавшейся дороги Выпадают, вновь стыкуются — как слоги? Я сойду, объятый жаркою Самарой, С той девчонкою-гречанкою — не-парой. Мимолётное, бесплотное, смешное — Дело ясное: не станет мне женою. Тут, пожалуй, как ни целься, ни осмелься — Параллельные едва ль сойдутсяи рельсы. Но, как лучики — притягиваясь сами, Мне попутчики становятся друзьями. Далеко вагону ветхому до дома… Мы накроем общий стол, полдня знакомы, — И покажется родною жизнь чужая, И, как близких — первых встречных провожая, Не боясь, что поезд дёрнется и тронет, С вами выйду я — проститься на перроне. ---------- ПЕРВАЯ ГОДОВЩИНА Длинный год — никак не минует… Испытует, экзаменует И вдовца, а с виду — юнца. Мне осилить бы вместе с горем Эту реку, ставшую морем, — Ни начала ей, ни конца. Мне прорвать бы дамбу — горячим Благодарным и светлым плачем, Оказаться на берегу, Где на ясных широких волнах Расцветает солнце-подсолнух, Спит подснежник, прячась в снегу. Роковая близится дата. Не обидою сердце сжато В напряжённо большой кулак, Но такой усталостью лютой, Но такой бессонною смутой, Что и плыть-то, плакать-то — как? ------- В старинной книжке телефонной, Почти рассыпавшейся в прах, Мир, на молчанье обречённый И рухнувший на плечи тонной, Спит в полустёртых номерах. А разбудить звонком рисковым Едва поднимется рука. И сам сказать не знаю что вам, В листанье книжки бестолковом Ни от кого не жду звонка. Дружили крепко мы когда-то, Но наши разошлись пути. Что с вами, где же вы, ребята? В ответ лишь голос автомата: «Вне зоны действия сети»… * * * Мне выпала радость большая — Родиться в рубашке и жить, Но некто, покоя лишая, Приходит меня сторожить. Зачем у дверей караулишь И тенью маячишь во мгле? Так жалко, что жизнь мне одну лишь Дано испытать на земле. Я пробую снова и снова Её драгоценный лимит. Волна океана лесного Напевно и плавно шумит. В траве, что укрыла по плечи, В степном и озёрном краю Заводит вечерний кузнечик Любовную песню свою. И как я всё это покину, Оставшись в ночи без огня, Вернувшись в адамову глину До самого Судного дня? Последнее лето маме …За пыльной жарою С родного пригорка Предзимье сырое Повеяло горько. Закончилось лето — И топятся печи. Предчувствую: это — Прощальная встреча. Пусть все ещё живы, Пусть все ещё вместе, Пути-перспективы — В печальном разъезде. Смятение-смута — Одни силуэты… И вправду как будто Последнее лето. Последнее лето…