Предыдущая публикация
Публикую неизданный отрывок воспоминаний моего деда Макарычева Петра Петровича (1924-2009) о его послевоенной учёбе на Курсах усовершенствования офицеров пехоты в Кёнигсберге (Восточная Пруссия) в 1945-1946 годах.
Озаглавила отрывок я. Долго я думала -
публиковать его или нет. Этот рассказ был встроен в канву жизненной коллизии его сокурсников, связанный с их семейными драмами. Я посчитала не этичным это для публикации. Гораздо интересней мне показалась историческая канва, и те события, которые происходили на глазах у моего деда. Предлагаю их вашему вниманию.
Петр Петрович Макарычев (1924-2009)
Война после войны
Многовековая столица Восточной Пруссии – город-крепость и порт – Кёнигсберг, как и главный оплот германского фашизма – Берлин – был взят нашими войсками также в результате штурма с 6 по 10 апреля 45 года, за месяц до конца войны.
Взорванные форты крепости и портовые причалы, вокзалы и ж/д сооружения, мосты, путепроводы – сплошные руины – напоминали о только что закончившейся войне. А ряд чрезвычайных происшествий и событий грозно напоминали о том, что мы находимся на вражеской территории. …В эти дни произошла общекурсовая трагедия, которая оставила свой след и у сотрудников, и у слушателей первого послевоенного набора курсов (КУОП – Курсы усовершенствования офицеров пехоты – прим.ред.). Одним из таких напоминаний для нас стала драма, происшедшая 10 февраля 1946 года.
В этот замечательный зимний день, когда стужи было мало, а света и солнца много, наша группа слушателей всю первую его половину провела в поле на занятиях по тактике, и при возвращении с них прошла сразу в столовую. И там, после 7-часового пребывания на свежем, хоть и не сильном, но всё же, морозном воздухе, после динамичных нагрузок, с хорошим, молодым аппетитом, принялись за еду. И надо же, как раз в этот роковой день съели по две порции второго - горохового пюре с тушёнкой. Оно то и было отравлено мышьяком.
Далее только мои личные ощущения. После возращения с обеда в комнату ребята тут же завалились спать. По распорядку дня был мертвый час. Не снимая сапог и поместив ноги на приставленный к кровати табурет, лёг и я. Но вспомнив, что собирался написать родным, встал и принялся за первое письмо. Но после 2-3-х строчек писать не смог. Как-то сразу появилась головная боль, резь в животе, слабость. К горлу подкатила тошнота. Снова лёг. Но от сильной боли в голове вскоре встал и пошёл в ванную комнату помыть голову, чтобы снять боль. Голову мыл долго, попеременно то горячей, то холодной водой. Во время это процедуры меня дважды стошнило. Появилось некоторое облегчение, но не надолго. Хотелось помощи. Но все соседи спали, чего ранее никогда не было, крепким сном. Это меня насторожило, и я отправился в санчасть курсов, которая была напротив нашего корпуса через дорогу. В санчасти меня встретил сам её начальник майор Манвельян (Ваак Минасович Манвельян, подполковник медслужбы – прим.ред.) . Не выслушав до конца моих жалоб, он взял телефонную трубку, проговорил «Товарищ генерал, я окончательно убедился, что это массовое отравление». И только после этих слов я обратил внимание на то, что всё помещение санчасти занято лежащими в беспорядке на полу офицерами и гражданскими. Не ручаюсь, что я тут сразу же успел всё сообразить, так как сам потерял сознание. Но это моё первое беспамятство было не долгим. Моё недавнее мытьё головы, тошнота и рвота, а может и память в подсознании о ребятах по группе, спавших крепким сном в нашей и в соседней комнатах, помогли мне прийти в себя. Я, набравшись кой-каких силёнок, поспешил обратно будить их. Все они продолжали оставаться в забытьи – то ли спали, то ли были без сознания, многих уже стошнило. С постели я сумел поднять лишь одного – Женю Петрова-старшего лейтенанта из соседней комнаты. Вот с ним мы и начали выводить находившихся в полуобморочном состоянии на крыльцо казармы. Там, на крыльце, в какой-то период, я снова, и уже надолго, оказался без чувств.
В себя я приходил медленно и трудно, через сновидения. Мне снилось, что я вновь бреду через реку Сож, и мои плечи, грудь и руки, как обручем, стянуты станком и его хоботом от пулемёта «Максим». Вода до колен, до пояса, до груди. Сильное течение плотно прижимает меня к натянутому через реку канату, и я, несмотря на то, что вода уже попадает в рот, упорно тащусь вперёд - к тому, чужому берегу. Там залегли наши переправившиеся стрелки, и ведут огонь по наступающим немцам. Глубина стала падать, и стало легче дышать. До того берега остаётся всего несколько шагов, как сзади разорвался снаряд, канат лопнул, и я, стянутый двухпудовым металлическим грузом, оказался под водой. На берег меня вытащил наш взводный Володя Кураленков. Он освободил меня, наглотавшегося воды, повернул на спину, и хлопаньем ладонями по щекам заставил открыть глаза, при этом проговорив «Ну, славянин, очухался. Еще пострижём фрицев». И как-то сразу пропал. На меня же смотрело улыбающееся молодое женское лицо. Очень ласково, почти как моя старшая сестра Сима, говорила «Ну, миленький, очухался. Еще пообнимаешь свою лапушку». Вскоре и она отвернулась к такому же как и я бедолаге, лежавшему без сознания.
Вражеская диверсия, к сожалению, не последняя в тот набор, удалась лишь частично. Исполнителей подвела поспешность. Спустя 9 месяцев они были разоблачены. Яд был всыпан в котёл раньше гороха, а при засыпке туда последнего объём кипятка в котле был уменьшен более чем на одну треть. Да и штаб с медслужбой особого военного округа сработали быстро и умело, подключив к обработке пострадавших несколько госпиталей, сразу и выделив для перевозки их достаточное количество автомобилей. Из более чем тысячи ста человек, умерших было всего несколько человек, а госпитализировано чуть более тридцати. К сожалению, среди них были и из нашей группы.
………………………………………………………………………………..
Наша учёба подходила к концу. Офицеры, имеющие неоценимый опыт ведения боёв и умеющие побеждать самого сильного противника, какой был в то время, на полях сражений, получили основательную теоретическую подготовку и должны будут ещё более повысить боевые качества своих подразделений. Допустить этого никак не хотелось нашим старым и новым противникам. Зловещая речь Черчилля в Фултоне уже была произнесена.
На один из дней первой декады июля 1946 года был назначен общекурсовой торжественный акт по вручению нам свидетельств об окончании Курсов усовершенствования и банкет перед убытием в части. Мы с трепетом ждали этого акта. Для большинства из нас, чьё взросление произошло на войне, он был впервые, и олицетворял переход к жизни новой, взрослой, самостоятельной. А в ней, в этой мирной жизни, мы хотели бы иметь не только право, но и реальную возможность в полную силу трудиться (в данном случае, служить в армии), содержать дом, семью, иметь положение в обществе. Этим и объяснялось наше восторженное отношение к свидетельству об окончании учёбы. Для многих, если не для большинства, оно было равнозначно и аттестату и диплому. Но в назначенный день торжества не произошло. В нашу жизнь вновь активно вмешались злые силы. Почти сразу же после рассвета, а в начале июля светает очень рано, нас подняли по тревоге. На сборы: умывание, бритьё, одевание и т.д. – нам дали всего 20 минут. А после, посадив в автобусы (удивительно, где их в то время только взяли), привезли в только что открытый Дом офицеров. Вместе с нами там оказались и слушатели 1-го курса – комбаты. А наиболее многочисленный 3-й курс был в других местах. Но даже в суматохе сборов мы сумели разглядеть, что главный корпус курсов, в котором размещались штаб, все аудитории и классы, актовый и спортивный залы, клуб, а в подвалах тир и хозяйственные службы со складами, был оцеплен незнакомыми солдатами. Военные грузовики, впритык один к другому, окружали его. Не трудно было догадаться, что в корпусе работали сапёры. Вскоре это подтвердил прибывший к нам Зам.нач.курсов полковник Бирюков.
В доме офицеров мы провели весь день. Там прослушали пару лекций, посмотрели несколько концертов и замечательный спектакль по пьесе Константина Симонова «История одной любви». Из всех артистов память сохранила незабвенную Лидию Русланову и только что начинающего творить Аркадия Райкина. К вечеру мы были в стенах родного учебного заведения. Встретил нас начальник нашего 2-го курса подполковник Ассекритов (Ассекритов Константин Григорьевич?- прим.ред.) - (мой бывший комбат по курсам начсостава). Он и разъяснил, что на это день готовилась страшная диверсия. Под корпусом сапёры обнаружили восемь зарядов, каждый из которых по мощности был 500-килограммовой бомбе. Но взрыв был предотвращён.
Удивительно, но факт – провидению было угодно дважды за такой короткий срок – менее шести месяцев – отвести смертельную беду от людей, в большинстве своём, в общем-то, в Бога неверующих. Это ли не свидетельство того, что и атеисты, а попросту говоря, безбожники, но люди честные, порядочные, не богохульники, преданные своим матерям, родным, стране, и прочее – все они, по сути, безгрешные, и попущению Божьему не подлежат.
А еще сутки спустя выпуск состоялся со всеми атрибутами торжества и веселья. И мы разъехались по частям.
Около года спустя новым актом завершилась эпопея диверсий на курсах. Об этом весть дошла и до нас – их бывших слушателях. Был отравлен начальник курсов генерал Маврычев. Это сделала домработница – недавняя репатриантка, угнанная в 1942 году из Смоленской области в Германию и там завербованная немцами. После освобождения она осталась в Кёнигсберге и устроилась кухонной рабочей на курсы, и сотворила там известное злодеяние. Убранная с курсов по недоверию, она устроилась в дом генерала, и повторила своё чёрное дело с ним. Но была изобличена. С её помощью были разоблачены и другие террористы, в том числе и те, кто готовил взрыв главного корпуса.
12.12.1998 г.
Следующая публикация
Нет комментариев