“
Андрей Дмитриевич Сахаров.
"Один праведник может оправдать существование целого народа — вот так, слегка перефразируя библейское изречение, я хотел бы сказать об Андрее Дмитриевиче Сахарове. Не будь его, мы, русские, навеки покрыли бы себя позором. Он один говорил от лица всех нас. Он спас и сохранил наши честь и достоинство, подав голос в защиту людей, преследуемых властями, для которых инакомыслие было тягчайшим государственным преступлением.
Я убежден, что нашу эпоху назовут в истории человечества «эпохой Сахарова». С 60-х гг., когда он начал особенно активно действовать как правозащитник, все последующие десятилетия прошли под его знаком. Не знаю, что стало бы с нашим обществом, куда бы оно сегодня зашло, если бы не то незаметное влияние, которое оказывал тихий глуховатый голос Андрея Дмитриевича на страну и мир. Он привлек внимание людей всех континентов к нашей стране, сделал ее заботы заботами всего мира.
Да, тихий голос Сахарова был слышен во всем мире. И чем яростнее старались заглушить его, тем громче он звучал. Ведь сила этого голоса заключалась именно в том, что его пытались заглушить. В сущности, Сахаров никогда не стремился поразить оригинальностью взглядов, высказать что-то такое, чего не смог бы сказать никто другой. Он всегда говорил и писал о простых человеческих истинах, которые в свободной, демократической стране воспринимаются как нечто совершенно естественное, обыденное. Но в государстве, где обыкновенному человеку запрещено говорить обыкновенные вещи, они, высказанные вслух, становились откровением. Не исключительность, а обыденность тех истин, которые отстаивал Андрей Дмитриевич Сахаров как политик, потрясала людей. Потому что, когда в изолгавшемся обществе один человек говорит правду, каждое сказанное им слово обретает особый смысл.
На всех, кто общался с Андреем Дмитриевичем, он производил неизгладимое впечатление. В мою память врезались два эпизода, связанные с ним.
Возвращение Сахарова из горьковской ссылки было приурочено к открытию в Москве грандиозного международного форума «3a безъядерный мир, за выживание человечества». Перед приемом в Нескучном дворце, где размещается президиум Академии наук, я впервые встретился с Андреем Дмитриевичем после его долгого отсутствия. Мы оба приехали рано, и было время поговорить. Я спросил его, как он встретится с академиками, подписавшими в свое время гнуснейшее письмо против него. «Ужасно волнуюсь, — неожиданно для меня ответил Андрей Дмитриевич. — Наверное, они будут чувствовать себя очень неловко».
Когда работа форума подошла к концу, в Большом Кремлевском дворце состоялась встреча его участников с М. С. Горбачевым. Андрей Дмитриевич стоял позади всех. Иностранные ученые засыпали Горбачева вопросами, стали выяснять его отношение к Сахарову. И тут все обернулись к Андрею Дмитриевичу и чуть ли не вытолкнули его вперед. Горбачев и Сахаров, до того прежде не встречавшиеся, пожали друг другу руки, обменялись несколькими репликами, а затем Андрей Дмитриевич протянул своему собеседнику папку со списком фамилий политзаключенных и начал говорить о необходимости их скорейшего освобождения.
В обоих этих случаях Андрей Дмитриевич беспокоился не о себе. Он никогда не старался «произвести впечатление». Он забывал о себе и тогда, когда выступал с трибуны Съезда народных депутатов СССР, и тогда, когда встречался с теми, кто что-то сделал для него — дурное или хорошее, не имело значения. Он был предельно искренен и естествен во всех своих поступках, в любой ситуации оставаясь самим собой. Отсюда необычайная сила его воздействия на людей. Отсюда — громадность его личности, оказавшейся сильнее всех «обстоятельств времени».
Сахаров — перевернул наши представления о власти именно потому, что не боялся ее. А не боялся он потому, что никогда не думал о себе. Он отдал всего себя другим. Он растворился во всех нас.
В неблагополучном обществе — обществе лжи, зла и насилия — Андрей Дмитриевич не мог быть благополучен сам. И закономерной была его «тайная вечеря» — то печальной памяти заседание Съезда народных депутатов, на котором злые силы накинулись на великого человека и, в конечном счете, стали причиной его преждевременной кончины.
Все в его жизни было удивительно закономерно, а сам он явился выразителем оставшейся честной части России".
Прощальное слово Дмитрия Сергеевича Лихачева об Андрее Дмитриевиче Сахарове 17 декабря 1989 года.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 21
Нужно сказать, что имя Андрея Дмитриевича не только помогало выжить в тяжелых условиях лагеря, но как бы служило паролем в том мире, потому что к нам, тем, кто сидел в уголовных, а не в специальных политических лагерях, уголовники относились обычно очень хорошо. Они считали себя в какой-то степени нашими коллегами, поскольку полагали, что по-своему борются против того, что происходит в нашей стране, правда, несколько своеобразным способом. Поэтому им были симпатичны люди, которые понимали ситуацию в стране и пытались что-то изменить. А уж Андрея Дмитриевича знали все. Если в зоне был человек, лично знакомый с Сахаровым, то, конечно, на этого человека распространялись все симпатии, относящиеся к Андрею Дмитриевичу. Поэтому он помог выжить не только тем людям, которым он непосредственно помогал, за которых лично вступался, но самим фактом своего существования он поддерживал многих, о...Ещё"ОН ПОМОГАЛ ВЫЖИТЬ" В.И.Бахмин правозащитник ("Воспоминания о Сахарове" «ТЕРРА» 1991)
Нужно сказать, что имя Андрея Дмитриевича не только помогало выжить в тяжелых условиях лагеря, но как бы служило паролем в том мире, потому что к нам, тем, кто сидел в уголовных, а не в специальных политических лагерях, уголовники относились обычно очень хорошо. Они считали себя в какой-то степени нашими коллегами, поскольку полагали, что по-своему борются против того, что происходит в нашей стране, правда, несколько своеобразным способом. Поэтому им были симпатичны люди, которые понимали ситуацию в стране и пытались что-то изменить. А уж Андрея Дмитриевича знали все. Если в зоне был человек, лично знакомый с Сахаровым, то, конечно, на этого человека распространялись все симпатии, относящиеся к Андрею Дмитриевичу. Поэтому он помог выжить не только тем людям, которым он непосредственно помогал, за которых лично вступался, но самим фактом своего существования он поддерживал многих, облегчал существование в тяжелых условиях лагерей, ссылок.
Я отношусь к той редкой категории людей, которые не любят, даже побаиваются знаменитостей...
Но когда, совершенно неожиданно (хотя и с предварительным, конечно, звонком из Москвы) за нашим обеденным столом в Киеве оказался застенчивый, немногословный и, главное, ни грамма не приемлющий академик (стол к этому, признаюсь, не привык), я сам себе не верил. К тому же несколько озадачен был, почему два крохотных кусочка с таким трудом раздобытой и с таким старанием приготовленной моей женой селедки непременно надо было разогревать.
«Андрей Дмитриевич не любит ничего холодного,— развела руками Люся(Елена Боннэр) его жена.— Ученых без странностей не бывает... И кисель разогреть придется. И балкон прикрыть».
Прикрыл, что поделаешь. Да, у Андрея Дмитриевича много странностей. Не только селедка, кисель или полная растерянность у железнодорожной кассы, где книжечка Героя Социалистического Труда (трижды!) в момент решает все транспортные проблемы. Вероятно,есть десятка два или три ...ЕщёСТРАННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Я отношусь к той редкой категории людей, которые не любят, даже побаиваются знаменитостей...
Но когда, совершенно неожиданно (хотя и с предварительным, конечно, звонком из Москвы) за нашим обеденным столом в Киеве оказался застенчивый, немногословный и, главное, ни грамма не приемлющий академик (стол к этому, признаюсь, не привык), я сам себе не верил. К тому же несколько озадачен был, почему два крохотных кусочка с таким трудом раздобытой и с таким старанием приготовленной моей женой селедки непременно надо было разогревать.
«Андрей Дмитриевич не любит ничего холодного,— развела руками Люся(Елена Боннэр) его жена.— Ученых без странностей не бывает... И кисель разогреть придется. И балкон прикрыть».
Прикрыл, что поделаешь. Да, у Андрея Дмитриевича много странностей. Не только селедка, кисель или полная растерянность у железнодорожной кассы, где книжечка Героя Социалистического Труда (трижды!) в момент решает все транспортные проблемы. Вероятно,есть десятка два или три других еще странностей, но есть одна, к которой никак не могут привыкнуть, просто понять люди, считающие себя руководителями нашей страны. Этот человек ничего не боится... Ничего! И никого!
Отвага, доблесть, бесстрашие, храбрость, героизм? Нет, все эти прекрасные, возвышенные понятия к Сахарову неприменимы. Думаю, у него начисто атрофировано это чувство — чувство страха. Может, просто не думает об этом? И на другие дела поважнее не хватает времени. Люди, люди, люди. Судьбы... Я хотел бы, но не имею права причислить себя к числу ближайших друзей Сахарова — редко виделись, и склада мы разного (мое обычное «без ста граммов не разберешься» ему, увы, чуждо), к тому же особым честолюбием или тщеславием я не отличаюсь, и все же... Я бесконечно горд (подчеркиваю эти два слова), что самый благородный, самый чистый, самый бесстрашный, добрый и, вероятно, самый ученый (в этом я, правда, не разбираюсь, в школьные годы у меня по физике был репетитор) человек относится ко мне с благосклонностью и даже прощает кое-какие грехи.
И еще горжусь тем, что только у меня, единственного на всем земном шаре, есть фотография Андрея Дмитриевича, сделанная лично мною в Москве, в больнице, фотография, которой нет ни в одном «Лайфе», ни в одном «Пари матче» или «Штерне». И не будет. Она есть только у меня. Стоит на книжной полке. Она по-сахаровски чуть смущенно улыбается мне. Когда я утром просыпаюсь, это первое, что я вижу. И мне становится как-то теплее... Потому что этого великого странного человека я не только люблю, но и не боюсь.
Виктор Некрасов
"ОГОНЁК" № 8; 1989
[ Гражданина - Чело'в`Века ]
ныне, в текущей России
: стала подобна Со`Вести - Мифом
Очень трогательное фото