Общий вид Соловецкого монастыря после пожара 1923 года. Из фотоальбома, подаренного Управлением Соловецких лагерей особого назначения С. М. Кирову, первому секретарю Ленинградского обкома
На Белом море

Попав на Соловки в 1924 году, владыка Иларион сказал: «Отсюда живыми мы не выйдем». А в письмах писал: «Надо побыть в этой обстановке хотя немного, а так не опишешь. Это, воочию, сам сатана». Но, по воспоминаниям многих современников, держался и выглядел владыка так, будто был не на каторге, а на курорте. Без капли елейности и дешевой бодрости умел поднять настроение шутками и даже одним своим видом: он был настоящий русский богатырь, красивый, большой, держался спокойно и уверенно.

Очень скоро среди социально пестрой соловецкой каторги владыка обрел популярность. Для церковных становился советчиком, для вольнодумных и ищущих – оппонентом, с которым заспоришь так, что про каторгу забудешь, для растерянных и смущенных – миссионером, уважающим чужую душу.

На Соловках владыке Илариону, богослову-отличнику из священнического рода, пришлось работать сетевязальщиком и рыбачить, быть лесником и сторожем в Филипповской пустыни. И везде он справлялся. А когда владыку поставили бригадиром над группой священников, ее называли «артелью Троицкого».

Если у владыки просили поделиться одеждой или другими вещами, он отдавал это с таким видом, как будто возвращает хозяину.

Архиепископ Иларион (Троицкий), заключенный Соловецкого лагеря особого
Если пытались оскорбить, архиепископ мог даже не заметить, никогда не отвечал на обидные слова.

Но даже «классовые враги» уступали силе спокойного и довольно молчаливого архиепископа Илариона: уголовники в разговоре избегали грубых замечаний в адрес религии; тюремщики называли святителя «заключенный», или владыкой, но никто не позволял в его адрес распространенную тогда кличку «опиум», обращение «поп» или «товарищ».

Его доброжелательность и внимание к людям в таком месте, как тюрьма, казались непонятными. Именитого богослова часто можно было видеть прогуливающимся под руку с представителем бандитской «группировки» или уголовщины.

И с каждым человеком, независимо от его прошлого и социального статуса, владыка общался на равных. Это очень ценила «шпана», которая бы в силу своей гордости и самолюбия тут же прекратила доверие с человеком, почувствовав с его стороны малейшую снисходительность. Архиепископу удавалось поддержать человека, не затрагивая его «слабостей».

Выпускник Свято-Троицкой академии, ближайший помощник и советник патриарха Тихона, святитель Иларион всегда представлял Церковь как «союз любви, где человек призван любить другого» — так и писал в своем главном сочинении в Академии. И так для святителя было в жизни, со всеми людьми, которых он встречал: в Академии, в храме, на каторге.

Архиепископ Иларион (Троицкий) среди духовенства в Соловецком лагере (седьмой слева).
Когда умер Ленин, узникам приказали почтить его смерть минутой молчания. Все заключенные стали в одну шеренгу для проведения церемонии, только архиепископ Иларион остался лежать на нарах. Его то уговаривали, то требовали присоединиться к шеренге, но владыка отказался.

Архиепископ Иларион (Троицкий) в Соловецком лагере среди заключенного духовенства (второй справа).
Как только на Соловки прибывала новая партия священников, святитель Иларион шел знакомиться с «пополнением». Однажды в лагерь прибыл игумен закрытого советской властью монастыря. Владыка спросил, за что его осудили. Игумен ответил: «Да служил молебны у себя на дому, когда монастырь закрыли. Собирался народ, и даже бывали исцеления…».

Владыка отметил: «Ах, вот как, даже исцеления бывали… Сколько же вам дали Соловков?» Игумен ответил, что его осудили на трехлетний срок. Тогда святитель заключил: «Ну, это мало, за исцеления надо бы дать больше, советская власть недосмотрела…»