Малярша, надо признать, вела себя тихо.

Ни слышно ее, ни видно, только прошуршит в коридоре — и снова тишина.
— Подожди, — наставляла Иванову подруга Арина. — Еще обживется, еще наплачешься.
Осенью сын отбыл в командировку в Штаты. Иванова тяжело переживала не разлуку, а то, что в квартире теперь шмыгает это — кто угодно, но не та невестка, которую она бы хотела.
— Как представлю, что в квартире «это» туда-сюда бегает, хоть домой не иди! — жаловалась она Арине.
К Новому году сын вернулся, а в марте объявил:
во-первых — ему предложили контракт в Штатах,
во-вторых — он там встретил Николь,
в-третьих — в четверг их с маляршей разведут,
а в пятницу он улетает.
— Ты, мать, не волнуйся, буду звонить.
Поплакала, проводила, рукой махнула.
Малярша собирала свои вещи: дорожная сумка да пакет из супермаркета — всё богатство. Вид — как у побитой дворняги.
Иванова пересилила себя и спросила:
— Есть куда идти?
— В общежитии через месяц койка освободится, — прошелестела девочка. — А пока меня девочки в свою комнату пустят, на раскладушку.
Иванова посмотрела на нее долго, тяжело, потом сказала:
— Ну через месяц и съедешь. Распаковывайся.
И тут же мысленно назвала себя идиоткой.
Арина тоже подтвердила:
— Идиотка.
Утром малярша убегала малярить-штукатурить, возвращалась поздно, еле живая, серая от усталости. Пыталась сунуть деньги за постой, уверяла, что зарабатывает достаточно.
Так прожили три недели.
И тут Иванову внезапно скрутило. Серьезно. На полтора месяца больница, еле выкарабкалась.
Сын звонил несколько раз:
— Ты, мать, держись. Я тебе наше с Николь фото скинул — я, Николь и Ниагара.
Так себе Николь. Стоило ли.
Арина навещала редко — семья, заботы.
А малярша… варила бульоны, морсы, готовила куриные котлеты на пару, по чайной ложке в Иванову уговаривала.
Перед тем как читать дальше, подпишитесь, пожалуйста, чтобы наш труд не пропадал, а мы будем радовать вас другими историями.