Мой ангел-хранитель, наверное, Люцифер.
Когда он приходит, мир пахнет табачным дымом.
О, как безгранична ирония высших сфер,
Смотрящих сквозь нас бессердечно-неумолимо.
«Мой ангел, – прошу я, – ты должен меня спасти!»
За створкой зрачка отвращение вьётся коброй.
Мой ангел давно просто ненависть во плоти.
За каждый вопрос мне положен кулак под рёбра.
Куда б я ни шёл, он всегда за моей спиной.
Хватает за локоть и дышит пьянящим хмелем.
За жалобы мне полагается лишь пинок.
Никак не пойму, кто мой ангел на самом деле.
Он вечно шипит, что меня здесь никто не ждёт,
Я – ноль, я – обуза, пародия на уродца.
Он мне предлагает билеты на самолёт,
Который, возможно, сегодня же разобьётся.
Но я не сдаюсь, ведь без боя я не умру.
Пускай себе злится, покуда я жив и весел.
Когда нам обоим наскучит играть в игру,
Я думаю, он непременно меня повесит.
Но мы пока вместе. Он держит в руке кинжал,
А я под джинсовкой таскаю резак из стали.
От вечного стресса ладони мои дрожат,
Но я ещё жду. Ведь когда-нибудь он устанет.
День сходит на убыль. Сегодня была ничья.
Сижу у окна и смотрю, как вскипает чайник.
В кассетнике «Kiss» вновь беснуются и кричат,
Все прочие звуки стихают необычайно.
Пряной горечью пахнет опущенный в чай тимьян.
Ангел снова заводит одну из своих нотаций:
«Ты пойми, этот мир бьет намного сильней, чем я.
Вот поэтому я и учу тебя защищаться.))
Комментарии 33
Мир, поделенный на абсолютный ноль, делает жизнь намного страшнее смерти.
Это бывает с каждым, кто здесь живёт - я человек, а значит, ничто не чуждо,
так позвоночник вытащат сквозь живот из перекрестков вечной любви и дружбы.
Это казалось, что раньше бросали нож в спину, в лицо плюя дымовой завесой,
это приходит, когда ты его не ждешь, не представляешь цвета, фактуры, веса,
это сметает все на своем пути, не пощадив ни солнышка молодого,
ни сотворённой вечности без пяти юных минут,
совсем ничего святого.
Мне уезжать и преданной быть вдвойне. Мне обивать пороги церквей и храмов,
склеивать амфоры древние. И на мне внешне оно совсем не оставит шрамов.
Перегоревший и отстраненный взгляд, желтый аптечный запах, движений вялость.
В книжках мой дом зовут "персональный ад".
Вот оно - то, что мне от меня осталось.
Мне говорят, предателей не берут в рай и не ставят красное на могилу.
Воин пера воину топо...ЕщёМне ли теперь не знать, что такое боль, бьющая насмерть всё, что живет на свете?
Мир, поделенный на абсолютный ноль, делает жизнь намного страшнее смерти.
Это бывает с каждым, кто здесь живёт - я человек, а значит, ничто не чуждо,
так позвоночник вытащат сквозь живот из перекрестков вечной любви и дружбы.
Это казалось, что раньше бросали нож в спину, в лицо плюя дымовой завесой,
это приходит, когда ты его не ждешь, не представляешь цвета, фактуры, веса,
это сметает все на своем пути, не пощадив ни солнышка молодого,
ни сотворённой вечности без пяти юных минут,
совсем ничего святого.
Мне уезжать и преданной быть вдвойне. Мне обивать пороги церквей и храмов,
склеивать амфоры древние. И на мне внешне оно совсем не оставит шрамов.
Перегоревший и отстраненный взгляд, желтый аптечный запах, движений вялость.
В книжках мой дом зовут "персональный ад".
Вот оно - то, что мне от меня осталось.
Мне говорят, предателей не берут в рай и не ставят красное на могилу.
Воин пера воину топора скажет в крови и гари:
"Я вас простила".
Можно иначе сделать, но я - не ты, и, вероятно, в этом моя заслуга -
ради обломка света из темноты не предавать тебе дорогого друга.
Не поднимая с пола сакральный смысл, даже когда утрачена вся сакральность,
не разменять одно на другое "мы", не превращать "потерянное" в "украли".
Я не хочу ни мести, ни "аз воздам", ни чёрных слов, так и не произнесённых,
ради родных и близких прыжок с моста сделает лишь больней городам и сёлам,
где меня - я хотела бы верить - ждут, ждут со словами, песнями, пересказом
сжатым вокруг предплечья судьбы, как жгут.
Кровь остановится, даже если не сразу.
Набережные, как прежде, полны огней. На пепелищах - пляски и карнавалы.
Как стать достойней, правильней и сильней всех и всего,
что меня убивало?
© Стефания Данилова
Уходи, Валентин, из квартиры моей!
Но звенит в тишине стон вольфрамовых струн,
И мигает светильник хвостами комет.
Валентин, Валентин, сколько лет, сколько зим
Я не видел тебя и, увы, неспроста.
Ведь тебе удалось так меня поразить,
Что теперь я ношу с собой порох и сталь.
Знай, я ждал твой приход. Я готовил обед
Даже лучше, мой друг, чем мадам Бовари.
А сейчас, посмотри, я совсем оробел
И уже не смогу им тебя накормить.
Валентин, Валентин, проигравших не ждут.
Кто из нас проиграл – это главный вопрос.
Кто из нас станет первым, признавшим вражду,
И чьи планы сегодня пойдут под откос?
Валентин, Валентин, что за светский костюм?
Не гляди свысока из-под тонких бровей.
Я всегда снисходил до твоих авантюр,
Наступил твой черёд снизойти до моей.
Мы сыграем на жизнь. Не боишься? Тогда
Будет выключен свет, и кто первый среди
Этих дьявольских стен обнаружит врага,
В нашей глупой игре в тот же миг победит. ...ЕщёВалентин, Валентин. Имя бьется во рту.
Уходи, Валентин, из квартиры моей!
Но звенит в тишине стон вольфрамовых струн,
И мигает светильник хвостами комет.
Валентин, Валентин, сколько лет, сколько зим
Я не видел тебя и, увы, неспроста.
Ведь тебе удалось так меня поразить,
Что теперь я ношу с собой порох и сталь.
Знай, я ждал твой приход. Я готовил обед
Даже лучше, мой друг, чем мадам Бовари.
А сейчас, посмотри, я совсем оробел
И уже не смогу им тебя накормить.
Валентин, Валентин, проигравших не ждут.
Кто из нас проиграл – это главный вопрос.
Кто из нас станет первым, признавшим вражду,
И чьи планы сегодня пойдут под откос?
Валентин, Валентин, что за светский костюм?
Не гляди свысока из-под тонких бровей.
Я всегда снисходил до твоих авантюр,
Наступил твой черёд снизойти до моей.
Мы сыграем на жизнь. Не боишься? Тогда
Будет выключен свет, и кто первый среди
Этих дьявольских стен обнаружит врага,
В нашей глупой игре в тот же миг победит.
Словно в пьяном бреду по квартире кружа,
Я тебя безуспешно пытаюсь найти.
Мои пальцы проходят сквозь чёрный пиджак.
Где же ты?
Где же ты, Валентин?