Моя двоюродная сестра иронично называет маленькое запаромное село Ямное, где мы выросли, «островом везения». И правда, куда как повезло: фельдшерский пункт- одно название, паром в суровое зимнее время – нереальная роскошь, а «дорогу жизни», через Трудфронт, осилит не каждая машина. Да и картина сама по себе неприглядная: Старая Волга обмелела, рыбзавод приказал долго жить, старая пристань, что встречала в далекие времена «Ракеты» и «Метеоры», догнивает на «рыбоводном». Коренные жители либо разъехались в поисках лучшей доли, либо лежат на погосте, что через поле. А та горстка старожилов, что осталась, без особой надежды смотрит на перспективы родной деревеньки. Только деловитые горожане, по большей части жадные до экзотики столичные жители, суетятся, строят турбазы, осваивают никем не освоенные до них территории.
Но у меня не поворачивается язык назвать свой дом «островом везения». Вот хоть миллион дай, не повернётся. Ямное… Место, с которым связано самое счастливое время моей жизни. И пускай кто-то скажет: хороша жизнь, если лучше деревни ничего не видела. У всех по-разному жизнь складывается. Моя – вот так. С самого рождения ты чувствуешь вибрации каждого дерева, каждого дома, каждого мостика и каждого человека, заполняющего твой день. И все это сначала любит тебя, принимает таким, какой ты есть, а только потом ты понимаешь, как тоже сильно любишь все это, не можешь жить без этой энергии Родины.
Детство… Бесценное время, бесценный опыт, безусловная любовь. Каждое время года несло свои ощущения, определяло свои традиции.
Зимой соседи Витько дядя Паша и дядя Петя сооружали на речке для всех камчатских ребятишек (это мы так назывались, потому что жили за рыбзаводом) самодельную карусель. Днём на льду веселились мы, а ночью к аттракциону приобщались и взрослые, те, что любили хорошо выпить. Перед Новым Годом средняя бабушкина дочь Анна Павловна Яковлева, Нюся, пекла пышные яблочные пироги, и за её круглым столом, попивая чаёк из электрического самовара, мы читали поздравительные открытки от родственников, что приносила почта со всех концов Советского Союза. А потом на ярких бланках с зайками и медвежатами художника Владимира Зарубина отвечали на поздравления, писали новости в далёкие Тюмень или Находку. А ёлка! Какая красивая ёлка всегда наряжалась в клубе имени Чичерина! И музыка была живая – ансамбль из моих талантливых двоюродных братьев и их друзей! Зима в деревне –это белёная дровяная печка, в которой к утру дозревает топлёное молоко с хрустящей коричневой пенкой, это стаканчики с солью и вата с порезанным новогодним дождиком для собирания влаги между деревянными оконными рамами, морозные узоры на настоящих стёклах (к счастью, тогда еще не было пластика), клубы пара, впускаемые бабушкиными сыновьями, давно выросшими, имеющими своих взрослых детей, но ежедневно навещающих маму и называющих ее исключительно на Вы. Зима –это папа, катающий тебя по свежим снежным просторам на санках, кривой снеговик возле дома и бедная мама, прыгающая по льдинам и доскам, чтобы перебраться с Икряного домой. Позже, когда мы со слезами уже переехали в Икряное, так как надо было идти в школу, когда не стало бабушки, с семьёй сына тёти Нины Василия на его апельсиновом «Запорожце» мы приезжали к маминой сестре Нине и её мужу дяде Мише Щукиным, в их яркий резной домик, весело ужинали, мылись в бане, и за нами приезжал дядя Гена. Погружённая в темноту камчатка освещалась только яркими зелеными глазами Фараона, преданно встречавшего нас на задах. Не могла мама оставлять брата одного в выходные. Наводили порядок, варили борщ, дядя веселел. А я смотрела черно-белый "Рекорд" и ела мандарины, которых у дяди в холодильнике всегда было полно, а у нас почему-то нет.
Весной первым делом была рассада. Как ярко зеленели помидорные всходы в деревянных ящиках! А запах! Потом попеременно зацветало всё: вишни, яблони, сливы, смородина, малина… И конечно, весна в Ямном – это ожидание полной воды. Случалось, плавали по двору на куласе. Бабушка Мария Петровна умудрилась один раз даже упасть с него в воду. Но половодье приносило и радость – разливался ерик на заднем дворе. Берега покрывались ярко-жёлтыми маслёнками, с мостка дяди Аркадия Павловича Подопригорова можно было наблюдать, как ходит сом в подводной траве да разные неведомые создания живут своей особенной жизнью. На Пасху у бабы Нины в беседке обязательно красили яйца в многоразовых пиалках и пекли куличи в разнокалиберных железных банках. Не одна связка камыша уходила, чтобы разжечь печку в летней кухне. Но мне-то доставалось самое интересное – взбивать гоголь-моголь для куличных макушек.
Переход в летнюю кухню – это был особый день. С одухотворением доживших до весны робинзонов мы с дядей Геной чистили беседку, выбрасывали мусор и перетаскивали в свежемазаную бабушкой кухню всю нехитрую деревенскую утварь. Придавая значимости нашей работе, за ногами весело бегали молодой Фараон и его коротколапый товарищ Боцман. Всегда к нам на помощь приходил дядя Саша, Александр Палыч. Помощь, разумеется, была сугубо моральной. Но послушать дельные советы родного дяди, который летом включал вентилятор и мирно спал, накрывшись с головой ватным одеялом, было необычайно познавательно. И кульминацией весеннего переселения было привязывание к перекладине беседки новой качели, качаясь на которой «до белых мух», я радовала соседей песнями собственного сочинения, обычно о Москве. Поэтому о столице соседи к зиме знали всё и тихо ненавидели. Меня, столицу, саму идею привязывания качели.
Лето доносило крик петухов на рассвете в открытые окна, запах незатейливых многолетников да стук машины, день и ночь углубляющей русло Старой Волги, чтобы без помех летали белоснежные «Ракеты» и баржи везли сотни ящиков спелых помидоров жителям других городов. Вечерами у тех же гостеприимных Витько, бабы Нины и тёти Люси, разжигался старый пузатый самовар. Клубничное и вишневое варенье, блины и пироги за большим столом на берегу под старыми вётлами - разве было что-то вкуснее этого? Не было. А ещё была речка! Можно было купаться где угодно, но интереснее всего, когда дядя Гена перевозил ребятишек на косу с белым шёлковым песком, на "ту" сторону. Мы весело ловили волну от проносящейся белоснежной "Ракеты". Поддерживая общий ажиотаж, вплавь за лодкой бросался даже Фараон, любимый наш пёс. А ещё летом заканчивалось моё скитание с собаками, потому что приезжала из Мурманска любимая подружка Губина Наташа. Меня домашними делами не утруждали, поэтому гулять можно было сколько угодно, а вот баба Лида и дед Паша Губины не отпускали Наталью без трудовой повинности – обычно это была прополка клубники. Ну как тут не помочь подруге! И полезно, и вкусно! Свои великолепные розы, гвоздики и пионы баба Лида полола и поливала сама. Каждый «последний звонок» или 1 сентября губинские букеты бережно везлись в Икряное на дядиной лодке и дарились исключительно классному руководителю Нелли Леонидовне Морозовой в знак большой любви. За труды на огороде до отвала кормили ватрушками с молочным чаем и отпускали шататься по "Камчатке", играть в бадминтон, валяться в мягкой траве, разглядывая облака, весело исследовать старые прорези и лесопилку, ловить воблешку с мостка для котов, встречать губинских коров Зорьку и Субботку, ездить на велосипеде наперегонки с собаками. Лето в Ямном –это счастье. Никаких тебе каш и супов. Сорвал помидорку в огороде, обтёр о подол, отрезал кусок балыка под навесом – и на лодку. Но когда приезжали со смены дядя Гена и мама и семейного обеда было не избежать, самым изысканным в меню была головизна. Это просоленная голова осетра, варенная часов пять в огромной кастрюле, чтобы хрящики стали мягкие. Молодая картошка в мундире, блюдо салата из разноцветных помидоров и хрустящих огурцов. А на десерт – огромный басинский сахарный арбуз, серединка которого лопалась при надрезе. Когда все были на работе, дома был папа, Петрович. Вот кулинар был от Бога! Жареный сазанчик, и сверху слоями картошечка, лучок и зеленая помидорка… Вкуснотища…А для сазаньей икры отец собирал из дерева в своей школьной мастерской приспособление с крестовиной. Вкуснее чёрной была! Летом о пропитании вообще можно было не беспокоиться. В рыбозаводе у Михаила Сергеевича Можайского строгая, но лояльная к молодежи Сариева тётя Рая охраняла вяленую кильку. Это была не килька, а праздник вкуса: свежая, жирная, ароматная. И тетя Рая внезапно теряла зрение и бдительность, когда мы рассовывали по карманам самую вкусную на свете рыбу. Но мы не жадничали, не злоупотребляли. А еще в августе у соседей зацветали георгины. Огромные яркие шапки были выше забора, и, возвращаясь из рейса на 173-м «Метеоре», тётя Люся с любовью ухаживала за ними. Август - время пестрых георгинов, астр и бадьи чилима, которая весь день варилась на камнях во дворе, только дровишки подкидывай!
Осенью подросшая на парном молоке и домашнем сыре Наталья уезжала обратно в Мурманск. Поплакав на мостке на прощанье, все дружно собирали горлянки, надевали рубашки с длинными рукавами и сапоги, под руководством бабушкиных снох тёти Любы и тёти Раи прыгали в остроносую зелёную лодку дяди Аркаши и неспешным ходом отправлялись в сторону Самосделки за ягодой – лесной ежевикой. Иногда осы всё-таки кусали ягодников, но это того стоило! Пирожки с ягодой – любимое осеннее лакомство в Ямном.
Кстати, Самосделка – это было какое-то сказочное место, как Греция, в которой все есть. Туда периодически наезжали любители отовариться чем-то интересным: зонтами, книгами, колбасой. Но самое интересное-это была дорога по узкой речке Сомовке, где камыши и ветки бились о борт лодки, о лицо, если вовремя не спрятаться. Чирки и уточки разлетались врассыпную от неожиданной опасности, от нашей Казанки, которую в самом мелком месте надо было еще и перетащить. Зато на обратном пути в тихой живописной заводи всегда случался ритуал поедания домашних котлет из осетрины с вареной в мундире картошкой и запивания этого всего самосдельским квасом и вишневым лимонадом. Беспощадно надергав на прощание длинностебельчатых кувшинок, скучно ехали домой.
Осень в Ямном – время разъездов и припасов. Обязательно посылали дядю Гену в Чулпан за сметаной. Это была какая-то нереальная сметана – её резали ножом, чтобы положить на хлеб. На настоящий хлеб. На трудфронтский хлеб, за которым очередь занимали в сельмаге до обеда. Сельмаг – это вообще отдельная песня. На полках не было того, что непосильно было бы купить или невозможно съесть. Кроме трёх-четырёх буханок поджаристого хлеба в прочных болониевых сумках домой уносились стеклянные банки с берёзовым соком, трёхлитрушки, битком набитые харабалинскими зелёными помидорками, развесные куски жёлтого сливочного масла, серые бумажные пакеты с дорогими шоколадными «Каракумом» и «Парусом» или слипшимися карамельками с яблочной помадкой, что не делало их менее аппетитными и вкусными. На обед можно было не мудрствуя приобрести за копейки жестяную баночку кильки с овощным гарниром. Это сейчас в банках одна томатная паста на три рыбьи головы. А мы-то ели морковочку, лучок, короче, все, что доктор прописал. А когда хотелось экзотики, ну или хотя бы чего-то особенного, то с нетерпением ждали ПМ – плавучий магазин, снабжающий всех островитян деликатесами на год вперед. «Плавучку» ждали обычно ближе к соболевским мосткам, там было удобно причаливать. Приезжали на лодках, чтобы увезти побольше. Потом всю зиму из-за печки можно было таскать сухие сливочные галеты в мелкую дырочку, пить чай со слоном, наливая в вазочки густое сгущённое молоко из пятилитровых жестяных банок. Потом копали картошку. Огромные поля картошки. И еще соседям помогали копать. Устав от непосильного труда, я, естественно, разжигала костёр, жарила откопанный продукт в угольках. Это была самая вкусная картошка. А в октябре, собрав последние помидоры и срезав тыквы, чистили огород, пилили дрова под музыкальное сопровождение популярного в те прекрасные годы Юрия Антонова. Это сын дяди Саши Михаил выносил для настроения свой бабинник на улицу. А потом в огромных кастрюлях солили капусту. С морковкой, айвой. Рубили острыми тяпками, набивали до отказа ёмкости. Зимой все ели капусту, а я искала только айву.
Невольно возникает вопрос: когда среди всех этих мероприятий меня успевали воспитывать? Даже в детский сад я имела счастье не ходить. Иногда у дяди Гены возникала случайная идея заняться моим воспитанием. Но среди подсадных уток, охоты, занятием фотографией, новыми «Жигулями» и прочими радостями жизни, к моему огромному облегчению, эта идея развеивалась сама собой. Воспитываться на хороших примерах твоей семьи, честных и благородных поступках твоих близких, пропадая в книжном царстве тёти Нины Канавиной, живя среди природы и чувствуя себя её частью – это и есть лучшее воспитание.
Каждое дерево, каждый изгиб речки, каждый бугор, каждая калитка в этом маленьком селе помнят их всех, моих родных. И меня помнят. И ждут. И кажется, что сейчас из-за поворота покажется Витюшкин автобус, и Аркадий Палыч на Самоходке включит освещение на всех бакенах, и мама побежит со своей черной сумкой на «Метеор», чтобы успеть в свою телеграфную смену, и тётя Люба принесёт свежие газеты, и тётя Нина пошлёт дядю Мишу за хлебом на мотороллере, потому что сюрпризом приехал из Находки Мишка, и громко залает на чужака Фараон... И тихонько постоит у передней калитки баба Маня с деревянной палочкой, встречая ночных рыбаков и бессмысленно надеясь, что с ними вернётся её сынок Васенька, давно утонувший по нелепой случайности…
И наверное, это, действительно, мой остров везения, потому что только там я была по-настоящему счастлива. Только на своей Родине человек может быть по-настоящему счастлив.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 419
Как все точно описано!